Говорят, Земфире на концерте в Тбилиси кто-то из зала подарил листочек с надписью "Уфа", и певица едва ли не расплакалась - не знаю, искренне или на публику, но все-таки городская идентичность значит много, часто больше, чем любая другая - национальная, семейная, школьная или по стране.
Задумался, как я себе представляю Петербург. Пожалуй, первым всплывает такое воспоминание: середина 90-х, я иду с нашим преподавателем историко-культурного кружка африканистом Арсеньевым с Восточного факультета на Ваське к нему домой на Петроградку - ходили мы через Дворцовый и Троицкий мосты. Осень, все серое, Нева похожа на Стикс из сериала KAOS - безбрежная и мертвая. На Университетской набережной проходит митинг коммунистов, Арсеньев мне что-то втолковывает про магию племени бамбара.
Я себя в этот момент ощущаю книжным героем, потому что на самом деле этому привилегированному миру не совсем принадлежу. Обратно с Петроградки мне придется долго ехать на метро. Не стану делать вид, что я дитя улиц, но жили мы в это время на восточной окраине, Ржевке, напротив популярного клуба Candy Man, открытого в здании советской кулинарии. Все соседи и их дворовые друзья как раз забрились в скинхеды, и почти каждый вечер я выходил из лифта на 15 этаже в плотный туман сигаретного дыма, в котором гоготали парни в подтяжках и ботинках с белыми шнурками. Меня терпели, как соседа, но однажды украли с площадки все наши велосипеды - мамин, папин и мой, а когда я их нашел на вещевом рынке на Ладожской, меня пытались избить омоновцы, просто так, для острастки.
Второе воспоминание с петербургской полки - момент почти 20 лет спустя. Я бросил аспирантуру в Голландии: скис там от одиночества, попал на родине в аварию, и под предлогом лечения остался. У меня бстро появились друзья, прекрасные, насмешливые, талантливые и неустроенные, и вот мы короткими перебежками перемещаемся по Староневскому к метро Маяковская, на улице ужасно холодно, больше от влажности, чем от мороза, мы все в каких-то куцых курточках и без шапок бегаем от магазина к магазину, от парадной к парадной, но окончательно согреваемся только в круглом вестибюле метро. Конечно, это воспоминание о беззаботной молодости, а не о городе, но вот, лежит на той же полке отрывок кинопленки без начала и конца, умирать буду - снова прокручу.
В чем тут идентичность - совершенно непонятно. Одни мои питерские знакомые зубрили латынь, другие рубились в преферанс в электричке по дороге в петергофский кампус университета, третьи пили пиво в бане по выходным, четвертые состояли в НБП, пятые пели песни у костра на ладожских шхерах, шестые пробовали себя в мелком рекете. Город на каждом оставил отпечаток, но ни в какой пазл эти печати не сложить, да и слава богу.
Наверное просто тогда, на Дворцовом мосту, когда серые набережные сливались под моросящим дождем с речной водой, вид на город был очень просторным, очень многообещающим, отсель, так сказать, хотелось грозить любым будущим невзгодам. И это невозможно забыть, хотя жизнь в конце концов оказалась совсем не такой широкой, как Нева у Петропавловки.
