Đynamic ₵enter ₮heory
Теория динамического центра (ТДЦ) – теория, изучающая идею о первородстве выгоды в ценностной системе индивида.
Теория критикует и переосмысляет все существующие качественные критерии при условии отсутствия угрозы жизни человека.
Теория критикует и переосмысляет все существующие качественные критерии при условии отсутствия угрозы жизни человека.
Рейтинг TGlist
0
0
ТипПубличный
Верификация
Не верифицированныйДоверенность
Не провернныйРасположение
ЯзыкДругой
Дата создания каналаКвіт 16, 2025
Добавлено на TGlist
Квіт 16, 2025Прикрепленная группа
ТДЦчат
0
Последние публикации в группе "Đynamic ₵enter ₮heory"
post.reposted:
Поэтарка
14.04.202511:10
Вселенский хулиган
Прохладным апрельским днём 1930 года в коммунальной квартире на Лубянке, на четвёртом этаже раздался выстрел.
Пуля убила хулигана. Того самого, который глотал пули — рифмами и характером. Сборники его произведений издавались и переиздавались, заучивались всеми: от юного пролетария до просвещенного олигарха. Литературный феномен, по-своему уникальный, сродни Джеку Лондону: тот же бунтарский облик, соединённый с тонким душевным ропотом.
Он был помешен на «красном». Даже любовь сплетал с политикой, и о своей последней любви писал, что «в поцелуях должен пламенеть красный цвет республик».
— Лев Абрамович Кассиль
Стих Владимира Владимировича узнаваем, подчас новаторский и экспериментальный. «Желающая глыба» верила в силу слова, убеждалась и убеждала в том, что выбор слова — трепетный процесс внутреннего самобичевания. При этом создание собственных выражений, гиперболизация как приём и эстрадный стиль исполнения привлекали окружение негодующих техников и идеологов. Против поэта рьяно протестовала русская классическая интеллигенция, Бунин, Катаев, Светлов и Пастернак, вещавшие о технической скудности языка.
Но язык Маяковского — свой, неподконтрольный академизму и его оголтелым защитникам — бессмертен. Он не остался лежать на 4 этаже квартиры 3/6 на Лубянке, а живёт в каждом слове поэтов, которые не следуют слепому убеждению в необходимости технических аксиом стихосложения.
Впустить в себя Маяковского — значит не предать внутреннего Аполлона, и хоть божественные смыслы в последнюю очередь приходят при мысли и слове о В.В.М., одухотворённость величия не позволяет взглянуть на его облик иначе как с позиции гражданина, снизу вверх взирающего на монумент Вселенского хулигана.
Саша Сон
Поэтарка | М200.95 | Пиши
Прохладным апрельским днём 1930 года в коммунальной квартире на Лубянке, на четвёртом этаже раздался выстрел.
Я не могла опоздать, это злило Владимира Владимировича. Он запер двери, спрятал ключ в карман, стал требовать, чтобы я не ходила в театр, и вообще ушла оттуда. Плакал… Я спросила, не проводит ли он меня. «Нет»,— сказал он, но обещал позвонить. И ещё спросил, есть ли у меня деньги на такси. Денег у меня не было, он дал двадцать рублей… Я успела дойти до парадной двери и услышала выстрел. Заметалась, боялась вернуться. Потом вошла и увидела ещё не рассеявшийся дым от выстрела. На груди Маяковского было небольшое кровавое пятно.— показания В.В. Полонской, последней любовницы Маяковского, 1990
Пуля убила хулигана. Того самого, который глотал пули — рифмами и характером. Сборники его произведений издавались и переиздавались, заучивались всеми: от юного пролетария до просвещенного олигарха. Литературный феномен, по-своему уникальный, сродни Джеку Лондону: тот же бунтарский облик, соединённый с тонким душевным ропотом.
Он был помешен на «красном». Даже любовь сплетал с политикой, и о своей последней любви писал, что «в поцелуях должен пламенеть красный цвет республик».
Очень злопамятен. Очень любил славу, гигантские масштабы. Гигантизм был у него в крови... В этом отношении эпоха гармонировала с его внутренней сущностью
— Лев Абрамович Кассиль
Стих Владимира Владимировича узнаваем, подчас новаторский и экспериментальный. «Желающая глыба» верила в силу слова, убеждалась и убеждала в том, что выбор слова — трепетный процесс внутреннего самобичевания. При этом создание собственных выражений, гиперболизация как приём и эстрадный стиль исполнения привлекали окружение негодующих техников и идеологов. Против поэта рьяно протестовала русская классическая интеллигенция, Бунин, Катаев, Светлов и Пастернак, вещавшие о технической скудности языка.
Но язык Маяковского — свой, неподконтрольный академизму и его оголтелым защитникам — бессмертен. Он не остался лежать на 4 этаже квартиры 3/6 на Лубянке, а живёт в каждом слове поэтов, которые не следуют слепому убеждению в необходимости технических аксиом стихосложения.
Впустить в себя Маяковского — значит не предать внутреннего Аполлона, и хоть божественные смыслы в последнюю очередь приходят при мысли и слове о В.В.М., одухотворённость величия не позволяет взглянуть на его облик иначе как с позиции гражданина, снизу вверх взирающего на монумент Вселенского хулигана.
Саша Сон
Поэтарка | М200.95 | Пиши
Рекорды
16.04.202523:59
149Подписчиков09.04.202519:21
100Индекс цитирования24.04.202501:22
0Охват одного поста24.04.202501:22
0Охват рекламного поста24.04.202501:22
0.00%ER15.04.202523:59
0.00%ERRSorry, metrics are empty. Styled block will be implemented soon... 😢
post.reposted:Поэтарка
14.04.202511:10
Вселенский хулиган
Прохладным апрельским днём 1930 года в коммунальной квартире на Лубянке, на четвёртом этаже раздался выстрел.
Пуля убила хулигана. Того самого, который глотал пули — рифмами и характером. Сборники его произведений издавались и переиздавались, заучивались всеми: от юного пролетария до просвещенного олигарха. Литературный феномен, по-своему уникальный, сродни Джеку Лондону: тот же бунтарский облик, соединённый с тонким душевным ропотом.
Он был помешен на «красном». Даже любовь сплетал с политикой, и о своей последней любви писал, что «в поцелуях должен пламенеть красный цвет республик».
— Лев Абрамович Кассиль
Стих Владимира Владимировича узнаваем, подчас новаторский и экспериментальный. «Желающая глыба» верила в силу слова, убеждалась и убеждала в том, что выбор слова — трепетный процесс внутреннего самобичевания. При этом создание собственных выражений, гиперболизация как приём и эстрадный стиль исполнения привлекали окружение негодующих техников и идеологов. Против поэта рьяно протестовала русская классическая интеллигенция, Бунин, Катаев, Светлов и Пастернак, вещавшие о технической скудности языка.
Но язык Маяковского — свой, неподконтрольный академизму и его оголтелым защитникам — бессмертен. Он не остался лежать на 4 этаже квартиры 3/6 на Лубянке, а живёт в каждом слове поэтов, которые не следуют слепому убеждению в необходимости технических аксиом стихосложения.
Впустить в себя Маяковского — значит не предать внутреннего Аполлона, и хоть божественные смыслы в последнюю очередь приходят при мысли и слове о В.В.М., одухотворённость величия не позволяет взглянуть на его облик иначе как с позиции гражданина, снизу вверх взирающего на монумент Вселенского хулигана.
Саша Сон
Поэтарка | М200.95 | Пиши
Прохладным апрельским днём 1930 года в коммунальной квартире на Лубянке, на четвёртом этаже раздался выстрел.
Я не могла опоздать, это злило Владимира Владимировича. Он запер двери, спрятал ключ в карман, стал требовать, чтобы я не ходила в театр, и вообще ушла оттуда. Плакал… Я спросила, не проводит ли он меня. «Нет»,— сказал он, но обещал позвонить. И ещё спросил, есть ли у меня деньги на такси. Денег у меня не было, он дал двадцать рублей… Я успела дойти до парадной двери и услышала выстрел. Заметалась, боялась вернуться. Потом вошла и увидела ещё не рассеявшийся дым от выстрела. На груди Маяковского было небольшое кровавое пятно.— показания В.В. Полонской, последней любовницы Маяковского, 1990
Пуля убила хулигана. Того самого, который глотал пули — рифмами и характером. Сборники его произведений издавались и переиздавались, заучивались всеми: от юного пролетария до просвещенного олигарха. Литературный феномен, по-своему уникальный, сродни Джеку Лондону: тот же бунтарский облик, соединённый с тонким душевным ропотом.
Он был помешен на «красном». Даже любовь сплетал с политикой, и о своей последней любви писал, что «в поцелуях должен пламенеть красный цвет республик».
Очень злопамятен. Очень любил славу, гигантские масштабы. Гигантизм был у него в крови... В этом отношении эпоха гармонировала с его внутренней сущностью
— Лев Абрамович Кассиль
Стих Владимира Владимировича узнаваем, подчас новаторский и экспериментальный. «Желающая глыба» верила в силу слова, убеждалась и убеждала в том, что выбор слова — трепетный процесс внутреннего самобичевания. При этом создание собственных выражений, гиперболизация как приём и эстрадный стиль исполнения привлекали окружение негодующих техников и идеологов. Против поэта рьяно протестовала русская классическая интеллигенция, Бунин, Катаев, Светлов и Пастернак, вещавшие о технической скудности языка.
Но язык Маяковского — свой, неподконтрольный академизму и его оголтелым защитникам — бессмертен. Он не остался лежать на 4 этаже квартиры 3/6 на Лубянке, а живёт в каждом слове поэтов, которые не следуют слепому убеждению в необходимости технических аксиом стихосложения.
Впустить в себя Маяковского — значит не предать внутреннего Аполлона, и хоть божественные смыслы в последнюю очередь приходят при мысли и слове о В.В.М., одухотворённость величия не позволяет взглянуть на его облик иначе как с позиции гражданина, снизу вверх взирающего на монумент Вселенского хулигана.
Саша Сон
Поэтарка | М200.95 | Пиши
Войдите, чтобы разблокировать больше функциональности.