Обывателю непросто понять происходящие в мире процессы – настолько все сегодня между собой связано, запутано и быстро меняется. Еще недавно на фоне острой борьбы между демократами и республиканцами каждый третий спекулировал на тему неизбежного краха Америки и начала там гражданской войны, а сегодня только и разговоров, что о захвате Штатами всего Северо-Американского континента.

Присоединение территорий – обычный способ наращивания государствами мощи. Для лидеров – это еще и возможность запомниться потомкам, войти в историю. Эгоцентрист-государственник Дональд Трамп желает и первого, и второго. Как политик-националист, он стремится укрепить американские позиции (в международных отношениях, экономике и военной сфере) в «ближнем зарубежье» США. Как «политик на втором сроке», он хочет, чтобы каждое решение по этой части было стратегическим и долгосрочным, «оставляло наследие». А специфический образ мысли Трампа требует, чтобы это наследие обязательно было грандиозным – huuuge. Присоединение самого большого в мире острова, расположенного на стыке ключевых транспортно-логистических коммуникаций и военных расчетов, да еще и богатого полезными ископаемыми, – то, что надо для утоления амбиций и государства, и его лидера.

Прирастание новыми территориями – это еще и способ взбодрить нацию: «наши враги ждут, когда мы развалимся, но мы покажем им, что слухи о нашей кончине сильно преувеличены». ... В случае с заявлениями Трампа по поводу Гренландии партнеры Америки находятся в замешательстве: зачем забирать земли у союзников, да еще в тот момент, когда они третий год подряд убеждают мир в том, что так нельзя и за это надо наказывать?

Трампа, очевидно, не сильно заботит эта реакция. По крайней мере, отказываться от своих намерений, потому что это кому-то не нравится, он не станет. Но ему, вероятно, хочется, чтобы процедура присоединения острова была оформлена красиво – с соблюдением внешних приличий и юридических правил. Горькое послевкусие у европейских партнеров станет в этом случае вишенкой на торте. Провернуть все это американцам вполне по силам: нация коммерсантов и юристов, по части способности покупать, продавать и обрамлять это изысканной правовой рамкой, равных себе не имеет.

И вот уже экономисты рассчитывают стоимость возможной сделки – она варьируется в диапазоне от $12,5 млрд до $77 млрд.
Параллельно прорабатывается и вариант с долгосрочной арендой острова.

Собственно денежная сторона вопроса Трампа мало волнует. Он как-то обронил фразу: «Для политиков стоимость вещей не имеет большого значения, поскольку это не их, политиков, деньги». А в случае, когда речь идет о судьбе Америки, финансовые соображения вообще не должны играть существенной роли.

С середины XIX века Гренландия рассматривается США как ключ к контролю над Арктикой. Сегодня Арктика – одна из главных арен великодержавного соперничества. Традиционный инструментарий усиления в этом регионе самих американцев – виртуозно использовать нормотворчество, регламентирующее пользование Арктикой, и стремиться увеличивать площади континентального шельфа. Это они делали задолго до Трампа. Сам же Трамп убежден: в то время как конкуренты США укреплялись, Байден и его команда на протяжении четырех лет только и делали, что бездумно расточали ресурсы страны.
Пришла пора собирать камни.

Трамп создает у собеседника иллюзию выбора: мир или меч? Условия «мира» могут быть совершенно не выгодны противоположной стороне, но альтернативой рисуется кратное ухудшение условий для этой стороны.

Трамп не просто чередует «кнут» и «пряник», он ищет «болевые точки» оппонента. С Москвой сам он хотел бы играть роль «хорошего полицейского». Но в его команде хватает исполнителей, кто будет готов взять на себя роль «плохого», а целые структуры правительства США ориентированы именно на выявление таких «болевых точек». К «подставам» нужно быть готовым — хотя бы психологически.

Прямо сейчас Россия и США играют важную партию. Выражаясь теннисным языком, сейчас у нас «матч-пойнт».

Даже если для Трампа Украина -это «ничего личного, только бизнес» — это потенциальный бизнес на российских интересах. Понятно, что США так просто из этого проекта не выйдут. Сейчас они пытаются выбить для себя другие, более выгодные и менее рискованные условия. Важно «следить за руками».

США не единственный бенефициар «украинского проекта». Важна и Британия. Конфликт дал им два важных актива: де-факто разрыв России с Германией (и континентальной Европой) и создание у границ России "зомби-режима". Британцы не смирятся с тем, что с 2014 г. Россия укрепила свое присутствие на Азовском и Черном морях и стала в военном отношении сильнее. Потенциальных неприятностей я бы ждал именно от этих мастеров провокаций. Стратегически у России появляется (непродолжительная) возможность играть на усиление противоречий между США и Британией - между ними сейчас много разногласий.

Работая с американцами, нужно понимать, что ничего бесплатного не будет. Всегда кто-то платит. Теперь европейцам выставили большой счет за продолжение жизни в «прекрасном саду».

Отношения с Европой — становой хребет американской глобальной гегемонии на протяжении 80+ лет, без неё у Америки не было бы этого доминирования. После Второй мировой европейцы пошли на «сделку» с США по формуле «сытость в обмен на безопасность». С распадом СССР условия «сделки» изменились — вместо безопасности условием сытости стал суверенитет.

Первое - скорость, с которой в США стали происходить важные нормативные и культурные перемены, возросла. Многие оказались не готовы к такой быстрой, искусственно нагнетаемой и зачастую принудительной «смене парадигмы».
Второе - сферы, куда "новая этика" стала проникать. Трамписты показали «молчаливому большинству», что свобода важнее политкорректности и быть «отмененным» за несоблюдение «новых правил поведения» — менее страшное «наказание» от общества, чем потерять здравомыслие в угоду обществу — грех перед Богом.

Демократы на первое место ставят «разнообразие и инклюзивность». Республиканцы Трампа — меритократию и индивидуальный талант. Они считают правильным гордиться семейными ценностями — появляются на публике с супругами и детьми. На эту повестку и внутри Америки, и по всему миру есть спрос — людям нужно демонстрировать позитивный пример «сверху», изгнать нагнетаемое поп-культурой стеснение выглядеть «немодным», потому что традиционные ценности — это не про моду, а про силу государства, устойчивость общества и подлинную, а не навязываемую индивидуальную свободу.

«Америка снова станет страной-производителем, и у нас есть то, чего никогда не будет ни у одной другой страны-производителя — самое большое количество нефти и газа среди всех стран на земле — и мы собираемся этим воспользоваться. Мы снизим цены, снова пополним наши стратегические резервы до краёв и будем экспортировать американские энергоресурсы по всему миру».

"Он преследует свои цели без всяких сомнений в правоте своих действий.
Проживает в роскоши и нацелен на расширение своих земельных владений и накопление богатства.

Считает, что деньги и социальный статус дают ему привилегии. Ориентирован на материальные ценности и престиж. Свои действия руководствует прагматизмом, безрассудно не задумываясь о моральных или этических аспектах.

К другим персонажам относится относительно равнодушно, особенно к тем, кто находится на низшем социальном уровне. Использует людей в своих интересах.

Всего несколько месяцев назад.. пуля убийцы пробила мне ухо. Но я чувствовал тогда и верю тем более сейчас, что моя жизнь была спасена не просто так. Я был спасен Богом, чтобы снова сделать Америку великой.

We will forge a society that is colorblind and merit based.

America will soon be greater, stronger, and far more exceptional than ever before.

Ambition is the lifeblood of a great nation. And, right now, our nation is more ambitious than any other. There's no nation like our nation…

In America, the impossible is what we do best.

Мир находится в стадии «геополитической рецессии» и глобальный дефицит лидерства становится критически опасным. Ни одна держава или группа держав одновременно не желает и не может управлять глобальной повесткой и поддерживать миропорядок. Риск мирового кризиса поколений, даже новой глобальной войны, выше, чем когда-либо в нашей жизни

Разрушение системы сдержек и противовесов увеличит степень зависимости политического ландшафта США от решений одного человека

Возвращение Трампа к власти приведет к неуправляемому разрыву самых важных геополитических отношений в мире

Трамп достается в наследство крепкая экономика (хорошая попытка, Eurasia Group), но его политика подорвет ее силу в этом году из-за более высокой инфляции и снижения экономического роста

Больше всех остальных глобальный порядок в 2025 году будет подрывать Россия

Ближний Восток останется взрывоопасной средой в 2025 году по одной важной причине: Иран не был таким слабым уже несколько десятилетий

США и Китай будут экспортировать разрушения в остальные страны мира, что будет препятствовать восстановлению мировой экономики и ускорять геоэкономическую фрагментацию

Поскольку большинство правительств предпочитают более мягкое регулирование, а международное сотрудничество дает сбои, возможности и риски ИИ будут продолжать беспрепятственно расти

Углубляющийся беспорядок в мире приведет к тому, что многие люди, места и пространства останутся под слабым управлением

В этом году Мексика столкнется с огромными проблемами в отношениях с США, в период продолжающихся конституционных изменений и финансового стресса внутри страны

Мы возвращаемся к закону джунглей. Мир, в котором сильные делают то, что могут, а слабые обречены страдать. Первым – будь то государства, компании или отдельные лица – нельзя доверять в том, что они будут действовать в интересах тех, над кем они имеют власть. Это неустойчивая траектория развития мира

Первый месяц второго президентского срока Дональда Трампа проходит именно так, как ожидали – шумно, нескучно, с «вау-эффектом». Каждый день какое-то правительство узнаёт о себе из уст Трампа что-то новое (давно всем известное?), а каждый мировой лидер втайне надеется, чтобы следующим в «списке на расправу» не оказалась его страна. Когда же это случается, следуют нелепые попытки сперва отшутиться, потом огрызнуться, а в конце капитулировать.

Таким манером уже «покорились» все те, до кого Трамп хотел дотянуться в своём «ближнем зарубежье» – Колумбия, Венесуэла, Мексика, Панама, Канада… Государства из зарубежья дальнего смиренно – или не очень – ждут своей очереди.

Всё это можно было бы воспринимать как реалити-шоу, если бы главным действующим лицом не являлось бы государство, по-прежнему задающее систему координат мировой политики, и дело не касалось бы этих самых координат.

Решения Трампа дезориентируют абсолютно всех. Одни настолько привыкли жить «под диктовку» США, что, когда им ничего не диктуют, боятся «остаться неграмотными» (стенания о роспуске USAID это прекрасно отражают). Другие настолько привыкли бороться с Америкой по каждому сюжету, что, когда Вашингтон отказывается от собственных императивов, они впадают в ступор – о чём с такими американцами вообще теперь говорить? В результате первые требуют возвращения к «привычной нормальности» (с однополярностью в политике и «многополовостью» в обществе), а вторые колеблются между новой «Ялтой» и холодной войной. Сам же Трамп получает от происходящего искреннее удовольствие и укрепляет моральный дух перед будущими схватками с ключевыми для Америки противниками – Китаем, Россией, Ираном и, возможно, КНДР.

Но эпатажная риторика Трампа камуфлирует замах на поистине исторические перемены. За сто лет деятельного участия в международных делах Соединённые Штаты приучили мир, что внешняя политика их страны складывается по двум диалектическим линиям – «интересов и ценностей» и «преемственности и перемен». Как бы ни менялись местами демократы и республиканцы, политика Америки не может быть основана только на интересах без идеологии (и наоборот), а стратегические установки должны переходить от одной администрации к другой в герметичном состоянии. Рядовые американцы давно устали от накопившихся дисбалансов во внутренней политике и обязательств во внешней. Попытки решить проблему косметическими мерами ни к чему не приводили – становилось только хуже. Трамп предложил сбросить всё до «базовых настроек» ещё восемь лет назад. Не сумев сделать это на первом сроке, он стремится всё успеть прямо сейчас.

Эскиз новых принципов американского курса уже просматривается: перемены важнее преемственности, циничный прагматизм – высшая ценность.

Не стоит думать, что Америка, которая ещё вчера транслировала миру иные смыслы, изменилась в одночасье. Сторонники глобализма никуда не исчезли: самые идейные продолжают отчаянные протесты, самые адаптивные сменили «радужные» одеяния на кепки MAGA, самые долготерпеливые решили подождать, когда инициативы Трампа нагрузят американскую экономику так, что она начнёт расходиться по «кредитным швам». Вот тогда можно будет вернуться с повесткой «новой глобализации»: профессора из Лиги плюща быстро объяснят избирателю, что именно эта повестка является единственным средством спасения Америки, хотя бы потому, что «глобализационный» тип американского лидерства обходится стране дешевле «национального». Но это будет потом. Сейчас же наружу прорвался давно бурлящий внутри страны конфликт двух Америк.

Две вещи. Прежде всего, мой босс – президент Трамп – человек, который действует очень быстро. Яркий пример – переговоры с Колумбией [по депортации нелегалов]. В 4 утра президент Колумбии решил отменить рейсы, на которые до этого согласился. «Традиционной» администрации потребовалось бы 2.5 года, чтобы на это отреагировать. С президентом Трампом ситуация решилась за считанные часы. Способность действовать в соответствии с директивами —ощутимая разница с работой в Сенате.. Когда вы работаете на президента Трампа, это произойдет очень быстро. Больших дебатов не будет.

По окончании холодной войны, мы оказались единственной [великой] державой и во многих случаях взяли на себя эту ответственность, стали своего рода мировым правительством, пытаясь решить каждую проблему. А в мире происходят ужасные вещи, [не]которые напрямую затрагивают наши интересы, и нам нужно снова расставить приоритеты. Ненормально, чтобы в мире существовала однополярность. Это – [историческая] аномалия. Но в конечном итоге вы должны были вернуться к точке, где у вас многополярный мир, множество великих держав в разных частях планеты.

Сейчас, как никогда, нужно помнить, что внешняя политика должна быть направлена на продвижение интересов США и при этом, насколько возможно, избегать войн, которые мы видели в прошлом веке. Очень дорого. Поэтому нам нужно усердно работать, чтобы избежать конфликтов, но ни в коем случае не в ущерб нашим национальным интересам. Это сложный баланс, но прагматичный и зрелый.

Очевидно, как бы ни складывалась ситуация на российском направлении, она будет зависеть от динамики отношений Путина и Трампа.

У Путина есть своя внутренняя аудитория. У Зеленского – своя. Если ты украинец и русские заставили тебя страдать, а теперь вы собираетесь оставить им землю? На Украине люди были бы расстроены этим. Но еще есть зрелые реалии жизни на этой планете, и именно по ним должна быть определена работа [по заключению мира].

Подход к «вмешательству» современных западных государств обнаруживает зримое противоречие. С одной стороны, заявления о недопустимости вмешательства во внутренние дела встраиваются в «постколониальный поворот»: акцентируют потребность в уважении суверенитета государств, большей самостоятельности при принятии решений, в духе международной коллегиальности как необходимого условия для перехода к новой, более справедливой и инклюзивной формации международных отношений. С другой – примеры внешнеполитических практик западных государств за последние тридцать лет указывают на их стремление даже на «постколониальном» отрезке мирового развития найти новые способы более мягкого по форме, но фактически неоколониального по содержанию управления другими.

В действительности беспокойство по поводу «вмешательства» нацелено на сохранение в меняющихся условиях собственного влияния в мире через удержание контроля за повесткой по установлению приоритетов в области международной безопасности. Во время холодной войны таким «приоритетом» для остального мира должно было стать противодействие распространению коммунизма; в 1990-е и начале 2000-х гг. – борьба с международным «исламистским» терроризмом; с конца 2000-х гг. – в качестве главных угроз продвигаются темы борьбы с изменением климата и противостояния автократиям.

Проблематизация «вмешательства» в таком ключе имеет схожесть с феноменом «ориентализма» (Э. Саид) и в некоторой степени переплетается с ним.
Подобно тому, как «ориентализм» акцентирует инаковость, экзотичность и часто использует для этого «образы древней мудрости и тайны», «вмешательство» подчеркивает социально-политическую чужеродность «наступающего» субъекта («государства-изгои», «автократии») и зачастую использует для этого устоявшиеся в сознании культурно-антропологические образы и фобии. Аналогично тому, как сам «Запад» определяет себя в качестве сильного, прогрессивного и рационального субъекта на фоне «ориентализированного» им же «Востока», категория «вмешательства» является для западных государств способом саморепрезентации именно как «демократий» на контрасте с «автократиями».

Изучение восприятия и практик вмешательства на Ближнем Востоке в сравнении или под влиянием западных акторов (государственных и негосударственных) также имеет известный оттенок ориентализма: в этой логике «Запад – первичен», «Восток – реактивен». Тем более что на Ближнем Востоке практики межгосударственного соперничества, определяемые западными исследователями как «вмешательство», не квалифицируются в качестве таковых: более тонкие и плотные внутренние связи граничащих друг с другом обществ, более размытая диалектика кооперации и конфронтации с соседями и иного, чем на Западе (до Нового времени) понимания и отношения к феномену государственных границ позволяют руководителям противоборствующих держав рассматривать попытки оказывать влияние на оппонентов как рутинные. Это важная особенность и, возможно, принципиальное отличие восприятия феномена «вмешательства» на Ближнем Востоке от его восприятия и артикуляции в западном дискурсе.