Gallia est omnis divisa…
Есть ощущение, что Казахстан всё сильнее уходит вглубь собственной памяти. В последнее время адепты идеологии всё чаще достают из сундуков батыров, юрты, тюркское единство и пытается этим объяснить настоящее и даже запланировать будущее. На гербах появляются узоры, в речах — «предки», а в программах — «дух степи». Не сказать, что это плохо. Скорее — это симптом. Симптом отсутствия живого, убедительного разговора о будущем.
Причём это касается не только кочевой архаики — но и другой, не менее влиятельной мифологии — советской. Мы до сих пор носим в себе её образы: «жёсткое государство — гарант порядка», «план важнее рынка», «народ — вечная масса, которой надо управлять сверху». И в этом тоже чувствуется страх настоящего.
Ролан Барт, окажись он в Алма-Ате прошлого, глядя на очередной юбилей, где вспоминают «как было хорошо при Союзе», сказал бы: это миф, в котором прошлое сконструировано под нужды настоящего.
И правда — Союз тоже сейчас переписан как утопия, а не как конкретная система с ошибками и достижениями. Его используют как аргумент против перемен, против сложности, против будущего.
Мы как будто ищем безопасность в архаике. И не потому, что так хотим, а потому что не знаем, как ещё разговаривать с людьми, уставшими от реформ.
Ролан Барт пожал бы плечами и сказал: это классический миф. Мы берём культурный объект — шапан, имя хана, эпос — и вкладываем в него утешающий, якобы универсальный смысл: «в этом — наша сила, наша устойчивость, наш код». Но это не про силу. Это про страх будущего.
Почему государство и общество частенько уходят в прошлое? Ну для начала - будущее распалось. Ни один из больших нарративов или парадигм или планов — от «Казахстан 2050» до цифроуслуг — не дал эмоционального ответа на вопрос: а как мы будем жить? как будет жить мой ребёнок?
Затем, язык настоящего выгорел. Общество не всегда доверяет словам «реформа», «инфраструктура», «программа». Эти слова — из телевизора, а не из жизни. Они не трогают. Ирония в том, что сейчас государство как никогда нуждается в реформах, инфраструктуре и доверии.
И наконец у нас нет новой героики. Кто сегодня герой? Инвестор? Чиновник? Стар(та)пер? Нет. Поэтому мы вытаскиваем из прошлого Батырхана и просим его проговорить за нас слова, которые сами не можем произнести.
Что можно противопоставить? Барт учил не бояться мифов, а читать их как текст. Понимать, что они не вечны. Что миф — это форма, которую можно переписать.
И может быть, нам нужно переписать миф о будущем.
Не про возвращение к истокам, а про сборку новой общности на основе доверия — аул, район, город. Heimat und Vaterland. Отаным, кіндік қан тамған қасиетті мекен, ауылым
Не только про великое прошлое нужен миф, но больше про тёплую школу с туалетом, в которой девочка из Кегенского района будет учиться, чтобы через 20 лет стать послом. Потому что выросла в безопасном ауле и районе.
Не только про «возрождение великой степи» (потому что тут есть легкое обособление), а про сильную Центральную Азию, в которой нет зависти, нет страха, но есть взаимовыгодный расчёт и взаимное уважение.
Мы умеем красиво говорить про предков, но боимся формулировать образы потомков. Потому что это требует честности. Ответственности. Того самого доверия, которого не хватает, а его все же нужно выстраивать. Не только доверия общества к государству, но и людей друг к другу.
Но может быть, именно сейчас — когда всё кажется зыбким — пришло время предложить другой миф?
Не о том, что было. А о том, что могло бы быть и о том, что будет.
И тогда, быть может, вместо Gallia est omnis divisa in partes tres мы напишем:
Asia centralis est coniuncta in partes quinque.
Центральная Азия объединена — не страхом, не лозунгом, а общей судьбой.
