"Сын лежал почти без движения. Были госпиталя в Москве и Петербурге. Лечение было долгим. Врачи давали неоднозначные прогнозы. Конечно, ему было бы намного легче и радостнее, если бы рядом была любимая. <…> Хочу обратиться ко всем, чьи мужья, женихи на фронте – девочки, предательство может ранить сильнее оружия. Ждите своих ребят и дождитесь. Они верят в вас",
“Все, пацаны, наелись, да? Ай молодцы, ай молодцы”.
“Когда брат был отправлен в Волчанск, какого числа он ушел на боевое задание узнать не получилось. И был ли он куда-то действительно отправлен, а не командир “Рокот” воплотил свои угрозы в жизнь, остается только догадываться”.
“Паспорт мне нужно, чтобы вот здесь доктора могли мне дать категорию инвалидности. И в части у меня просят паспорт, чтобы там, за медали, за ветерана войны, военных действий мне, чтобы документы все выдали”.
“Все сгорели полностью, Урал до сих пор горит”.
“В мае месяце, где я пробыл 2 месяца, и никому был не нужен. Просто тупо никому не нужен. Меня не лечили ничем, мной не занимались. Я там находился и жил за свои деньги. Сначала я туда приехал, все было хорошо. 10 дней я жил в Казани. Потом меня перебросили в палатку, не дав ни пенку, ни спальника — живи как хочешь. Никаких условий для существования не было. То есть нельзя было сходить в туалет по нормальному, не помыться, не побриться, не постираться. Жил я там за свой счёт, снимал квартиру”
“Это издевательство, то есть человек получил травмы, которые в будущем, да и сейчас уже, дают о себе знать <…> То есть это реальная несправедливость”.
“Сидим вторые сутки, никак нас не могут вытянуть”.
“После того как я об этом сказала на встрече с куратором от правительства Красноярского края летом 2023 года, только тогда начались какие-то знаки внимания в нашу сторону, не более того”
“Нашего главе сельсовета уже было предписание о нарушении моих прав прокуратурой района. Но, видно, это мало волнует”.
“Я прошу все-таки органы вышестоящих прокуратур обратить на это внимание и не допустить, чтобы нарушения законодательства продолжались и главой района, и советами депутатов Каратузского района”.
“Скрываться я вынужден, потому что данный комбат угрожает мне обнулением, всячески пытается давить на меня психологически через людей, через Гамаюнова Алексея, в частности. Это мой земляк с Иркутской области, позывной “Гамай”. Высказывал угрозы в мой адрес, мне лично высказывал. В телеграм-сообщениях он мне высказывал свое недовольство в том, что он меня уберет, обнулит и тому подобное”.
“В данном полку у нас безобразие, обнуление личного состава. Неоднократно есть эта информация, неоднократно писали жалобы от матерей наших российских солдат, которые вынуждены точно так же скрываться, как и я, либо которых уже нет в живых, к сожалению. Потому что их либо обнулили, либо послали туда, откуда нет точки возврата”.
“Комбат отвёл личный состав на 120 километров в посёлок Димитровка, а меня оставил умирать здесь со “Штормом V” и со всеми остальными. Сказал: ты остаёшься здесь. Весь батальон отводит, а меня оставляет здесь. Якобы то, что он меня предупреждал, что я ему не помогаю, чем-то батальону должен помочь, ему лично. Какую-то машину он там заказывал, чтоб мы должны были купить ему. Но на эти уговорки я не пошёл. В январе месяце я похоронил отца, уезжал в отпуск. По приезду сюда он мне сказал: твой необоснованный отпуск, ты должен мне его возместить, возместить финансово. Если я этого не сделаю, то мне будет, то меня обнулят”.
“Позывной “Токио” такой есть. Пришел он с 43-й бригадой железнодорожной. Также “Фартовый”, сейчас командир взвода. Этих вот два господина по приказу комбата вымогали с данных ребят деньги, увозили, обналичивали карты. Эти ребята и многих их уже нет в живых, с которых брались деньги”.
“Если зачистить территорию огнем, ну, как бы, ну пусть заходит пехота. Но когда мы просто вот бодаемся, тупо кидаем на неподавленные огневые точки свою пехоту… Вот эти вот лобовые бодания, которые у нас приводят просто к истощению пехотных частей”.
“Дороги наши тыловые, они радикально небезопасны <..> Люди выезжают на ротацию и сталкиваются со своими собственными минами”.
“Вот генерал. Потом докладывают выше, что лично участвовал в организации взятия там деревни Закукуевка. Ну кому это нахрен надо? Ну что это за бред? А человеку надо, он еще не весь иконостас собрал”.
“Такой вот был первый боевой опыт, именно бой, где упокоились много товарищей и где я увидел, что такое война в полной мере”.
“У меня напарник один по пути следования к ней уже затрехсотился прилетом артиллерии и впоследствии я был ранен сбросом вога <…> Аналогичным сбросом вога у меня упокоился второй товарищ, с кем мы были в тройке штурмовой. Да, и не получилось даже помочь ему, то есть он настолько моментально упокоился, что даже там от меня не зависело ничего. Вот и получилось, что я остался на линии переда один”.
“Лучше списать эти потери товарищей на “Шторм Z”, чем на товарищей, не буду конкретно называть подразделения, еще что-то, чем на других. То есть у командиров, я думаю, была такая логика”.
"Сын лежал почти без движения. Были госпиталя в Москве и Петербурге. Лечение было долгим. Врачи давали неоднозначные прогнозы. Конечно, ему было бы намного легче и радостнее, если бы рядом была любимая. <…> Хочу обратиться ко всем, чьи мужья, женихи на фронте – девочки, предательство может ранить сильнее оружия. Ждите своих ребят и дождитесь. Они верят в вас",
“Когда мы сидели на точке, я забоялся идти под птичку. <…> Прибежал обратно, откатился, то есть запятисотился”.
“Я говорю, давай ты в меня, я в тебя. Он сел, сидел рядом с 252, там точка есть, "Шахматист" там затрехсотился”.
"В случае ранения бойца ему приходится самостоятельно ползти обратно к своим. Бойцов недолеченных в госпитале и могущих ходить на костылях отправляют снова на передовую. И чтобы попасть в госпиталь нужно заплатить за это. Денежные поборы стали повсеместно".
"Командиры с садистскими наклонностями отправляют настоящих парней на верную смерть".
"Кто начинает жаловаться и пытается призвать командиров к справедливости, насильно отправляют на линию боевого соприкосновения. Отбирают документы, телефоны и даже солдатские жетоны".
"Мы неоднократно обращались в Минобороны, Следственный комитет, ФСБ, но наши обращения либо оставались без ответа, либо по ним были формальные ничего не значащие отписки".
