Из интервью с Андреем Черпиным. Продолжение.
– Почему пошли добровольцем? Это было осознанное решение или больше эмоциональное, как реакция на позицию окружения?
– На окружение я никогда не ориентировался. Это трудно объяснить, мне до сих пор трудно осознать этот импульс, но я пошёл, потому что не мог не пойти. Иначе невозможно было бы дальше жить. Человек в своём максимуме разворачивается именно в исторических событиях. Если он в них участвует, конечно... Я переживал то же самое, что и вся страна, и понимал, что должен сделать какой-то решительный шаг. Мною руководила не идеология, а ощущение, что такую эпоху нельзя «пересидеть».
...Искал в интернете, куда можно записаться добровольцем. Позвонил, мне сказали приезжать. Приехал.
– Без военного опыта?
– Я вам больше скажу: когда я учился в университете, я на военную кафедру не пошёл. Мне казалось, что это пустая трата времени. Как я пожалел! У меня не было никаких военных навыков...
В итоге, я окончил школу санитаров при Военно-медицинской академии. Служил санитаром-стрелком. Мы находились на ЛБС, моей задачей было оказать первую помощь, стабилизировать состояние раненого, а потом его доводили или доносили до зоны эвакуации – из «красной» зоны до «жёлтой». В самом начале службы меня ранило, к счастью, не тяжело. Я вернулся обратно и весь контракт полностью дослужил.
– Что для вас на фронте было самым тяжёлым?
– В самом начале было дико страшно. Но я хорошо запомнил переломный момент. Передо мной сидел командир группы разведки, очень расстроенный, потому что они не смогли выйти на задание из-за сильного обстрела. И ему говорят: «Ну что ты так переживаешь? Сейчас бы поехали, и вас бы накрыло!». Он ответил: «А мне пофиг». Ну, он погрубее, конечно, сказал. Я подумал: «А мне-то почему не пофиг? Что я так боюсь за свою жизнь?». И я принял, что смерть – это то, что с тобой может произойти в любой момент, и надо просто перестать из-за этого дёргаться. Сразу стало легче. А вообще, самое трудное для меня было – мыши. Они там на ЛБС везде, ночью в блиндаже на тебя падают, по тебе ползают.
...Я понял, что для солдата самая главная добродетель – терпение. Солдат всё время что-то терпит: страх, жару, холод, дождь, боль, странные приказы руководства... Но это не мучительное терпение, ты ко всему легко относишься, потому что пребываешь в другом жизненном измерении. Странно обращать внимание на какие-то неудобства, когда уже живешь наполовину на небе, и смерть всегда рядом.
Зато ты готов думать о Боге. Даже если раньше душа в ту сторону была закрыта. Когда я лежал в госпитале, к нам приходил батюшка. И бойцы рядом со мной, которые были неверующими, они его слушали внимательно, их так впечатлили его слова... Человек на войне не обязательно становится религиозным, но у него открывается туда дверь, потому что духовные вещи становятся осязаемыми.
– А по возвращении что было самым сложным?
– На фронте слишком интенсивное проживание жизни, там всё по-настоящему, и рядом люди, с которыми тебе очень здорово... А здесь нет подобной концентрации жизни и такого уровня взаимоотношений между людьми.
Хотя у меня жёсткий шок был в сентябре 2022 года, когда я туда впервые поехал волонтёром. Я был в Новоайдаре с командой Юрия Мезинова. Помню в Старобельске местные люди жуткие вещи рассказывали про 2014 год: что у них происходило, что творили украинские формирования... Видел, как в Северодонецке люди на развалинах живут, и общался с ними. Приехал в Москву, а здесь ничего не происходит, люди ни о чем не знают, живут по-прежнему. Это был удар.
А сейчас, после возвращения с фронта, у меня уже нет такого острого восприятия. Мне вообще кажется: если у человека изначально нет проблем с психикой, то война его делает спокойным и добрым, происходит переоценка многих вещей и своей реакции на них.
