«Просто жить. Но человек, муравей в муравейнике, думает о жизни. Просто думать о жизни. Но человек не черный ящик, он говорит другому, что ему приходит на ум, и это имеет разные последствия. Пустое говорение о жизни презирается, и не без причины. Я в нем раздваиваюсь, если не полон ни как говорящий ни как тот, о ком говорю. Раздвоенность злая болезнь нашего времени, которое много знает о себе, бойко толкует о том, как быть, как стать лучше. Говорящая часть как раковая опухоль сдавливает живущую, объявляет себя единственно живой. Раздвоение никогда не кончится, пока я, который говорю, не сделаюсь тем самым живущим, о котором говорю. Задача сделать два одним неприступна. Преломляясь о нее, человеческий дух дает всевозможные и замысловатые неполные варианты самого себя. По своей сути дух единит и связывает двоих, единство его начало, и когда в конце он не может вернуться к тому, что было вначале, он больной.
Духу просто и естественно быть единому в начале, просто нужно разделиться в середине пути, трудно соединиться в конце. Последнее — высшее достижение. Ему предшествуют тяжелый опыт неполноты и многократные неудачные попытки воссоединения. Путаются все ориентиры, теряется чувство верха и низа, правого и левого, переда и зада. Пытаясь преодолеть раздвоенность, я раздваиваюсь с собой и раздвоенным и значит отброшен от своей цели. Дух осужден на то чтобы нащупывать свой путь среди недоверия к себе, насмешек, издевательств. Здравый рассудок легко соображает, что если требуется единство, не надо восставать против себя самого; словом, здравый рассудок льнет к непоколебленной простоте, к началу духа. Эти рассветы, эти девственные луга мечтаются многим. Состояние райской простоты конечно желанно всем. У нас есть и нюх к раю, почти всё к чему мы стремимся его отзвуки. Общее сознание рая — это и всё что позволяет людям понять друг друга и столковаться между собой, единственное что объясняет само себя. В античности называли это благом, которое было и единым богом (античность знала единого Бога ничуть не хуже нас и разница между античностью и нами совсем другая чем примитивная арифметика «много богов — один бог»). Когда мы говорим что стремимся к Богу, то всегда подразумеваем что не согласились бы на такого бога, который примет нас одних, а всех прочих оставит по-прежнему. Это я только говорю что «я ищу Бога», на самом деле я во всех этих поисках статья маленькая, мне нужно рая для всех. Не говорю о нравственной проблеме, как смеет человек устраиваться сам, когда хоть кому-то нехорошо, и об эстетической проблеме, куда девать такому человеку свой медный лоб, когда ему придется глядеть в лицо людям. Проблема тут логическая: вот, я интуитивно чую райское устроение и льну к нему, а нюх мой, который неустанно вынюхивает где рай и где не рай, а ноги мои, которые должны меня в рай возвратить, а ум мой, который должен соображать мое райское пребывание, — они в раю. Мы, похоже, совершенно неспособны видеть того, кто считает райское состояние хорошим. Видим свет, а видящая часть души неразличима во мраке. Получается почти как у тех, кто «пользуется точными методами в гуманитарных науках»: на бумаге у них всё гладко, а самое то humanum, о котором говорят их бумаги, остается в сугубой тени. Так мы подходим к главной своей мысли. Рай совсем рядом, он нас касается, форточка в него наверное не закрыта, но у входа скрещено ангельское оружие и силой взять врата можно тоже только оружием. Только не таким, которым пользуются как средством для цели.
Человек tool-making animal, животное, изготовляющее орудия, но цели он достигает, когда сделает орудием сам себя и свое орудие самим собой»
Бибихин. 23 марта 1974 г.
[на листе, сложенном вчетверо; записи сделаны с обеих сторон на пронумерованных четвертинках].
