Так много "Ангелов Небесных",
За годы долбанной войны.
Что навязали страны НАТО,
Решив Россию победить.
Как много жертв среди гражданских,
Как много крови на земле.
Как много ран на нашем сердце,
Клеймом войны оставлен след.
Многострадальна ты, Россия,
Так сердцу милая страна.
Шакалья стая, как и прежде,
Опять с войной к тебе пришла.
Ты каждый день сынов хоронишь,
Ушедших ангелами в высь.
В Бессмертный полк, в Господне войско,
Нам никогда их не забыть.
Так много "Ангелов Донбасса",
Детей, что жизни не познав.
Убиты были сучьей стаей,
На небе звездами горят.
Так много боли и страданий,
Нам снова Запад преподнёс.
Но мы с тобой, моя Россия,
Тебя в обиду не дадим.
Опять поля на урожай богаты.
Быльем, заметь, былое поросло.
Прошла война.
Случалось, пил наш Пашка:
жалели люди, подносили всласть.
Ой, как порой ему бывало тяжко!..
Да степь родная не дала пропасть.
Весною в пору тракторного гула
он взял гармонь и растянул меха.
Его с бригадой в поле потянуло,
где старый пар взрывали лемеха.
Он заиграл. Пошла за нотой нота
про черны очи да про журавлей.
И незаметно спорилась работа —
оно с гармошкой все же веселей.
С тех пор, заметь, его гармошка с нами.
Она поет про счастье, про любовь.
А он глядит незрячими глазами
и слышит шорох вызревших хлебов…
Такая быль. Однако заболтался!
Мне с письмами поспеть бы на обед…
Мой спутник озабоченно поднялся,
взял снова за рога велосипед.
Парил орел над полем неподвижно.
Звучала грусть. Светился небосклон.
— А о Марьяне ничего не слышно?
Сердито хмыкнул старый почтальон:
"Ей жизнь, заметь, никак не улыбнулась.
С другими тоже наломала дров.
Дней десять будет, как в село вернулась…"
— А он?
— Что — он?.. Играет… Будь здоров!..
И почтальон, насупившися, строгий,
вскочил в седло и закрутил педаль.
Вздохнул я и побрел своей дорогой.
Мне в новом свете открывалась даль.
Хлеба стеной стояли небывалой.
Навстречу, в колебаньях духоты,
шла женщина, уже слегка привялой
и все еще жестокой красоты.
Дредноутами в дымке беловатой
комбайны плыли. Ширились жнива.
Как дальний порт, маячил элеватор.
Зерно текло ручьями в кузова.
Зерно текло. Поток его шершавый
был нескончаем, словно жизнь сама.
Зерно, как золотая кровь державы,
могуче наполняла закрома.
Перепела кидались в грудь, ослепнув.
Лучился жатвы солнечный огонь.
А где-то в поле радовалась хлебу
и временами плакала гармонь.
Прохожая прислушалась к гармони.
Тревожно зашептались колоски.
И женщина вдруг краешком ладони
смахнула каплю с дрогнувшей щеки
и вся поникла, как побитый колос…
А та гармонь звучала, как судьба.
И я пошел на этот ясный голос —
и вдруг услышал,
как поют хлеба 🌾🌾🌾
В газете дали мне командировку.
Маршрут не нов, и тема не нова.
Сказал редактор: "Нужно зарисовку,
ведь завтра начинаются жнива".
И вот шагаю по полю с блокнотом.
Грузовики торопятся, пыля.
Хлеба шумят и бредят обмолотом.
От духоты потрескалась земля.
Случайный спутник, почтальон колхозный,
подводит за рога велосипед:
"Прислушайтесь: хлеба поют…
Серьезно! Заметьте, песни задушевней нет…"
Я напрягаю слух, но бесполезно:
на землю шорох сыплют колоски.
Смеюсь в душе: «Какая ж это песня?
Ей-богу, есть на свете чудаки!»
Я растираю колосок в ладони,
а жаворонок тает в вышине.
И вдруг далекий перелив гармони
по гребням ржи доносится ко мне.
Он то звучит, то снова замирает.
В нем сквозь веселье вспыхивает грусть.
Уборка в поле… Кто же там играет?
С похмелья, что ли, жарит наизусть?..
Почтарь колхозный в кепке волокнистой
лукавинкою блещет из-под век:
"Не знать о нашем Пашке-гармонисте?!
Да ты не с Марса ль, милый человек?.."
Что ж, повод есть! Садимся у дороги,
друг другу папиросы подаем.
Колосья тихо кланяются в ноги
и шелестят о чем-то о своем.
...Вплетет в фуражку белую ромашку,
за руль — и только пение да свист.
У нас в колхозе все хвалили Пашку.
Заметь, он был отменный тракторист.
Любил, чтоб чуб вразброс, не под гребенку,
гармонь на грудь — и песням нет конца.
Но к хлебу относился, что к ребенку:
бывало, колос гладил, как мальца.
Девчат, заметь, не огорчал изменой —
дарил одной Марьяне васильки.
Из-за нее под звездами Вселенной
ребята в ход пускали кулаки…
Ты примечал на зарослях бурьяна
колючие, но яркие цветы?
Как те цветы, была полна Марьяна
влекущей, но жестокой красоты.
Случалось, глянет черными глазами —
и словно выпьешь маковый отвар.
Была та красота что наказанье —
и Пашку отравил ее угар.
По вечерам над Бугом в верболозе
их вместе люди стали замечать.
Как водится, пошел слушок в колхозе,
что загс готовит круглую печать…
Хлеб-соль и петушков на полотенце
уже носили сваты-усачи.
Но тут на свадьбу подоспели немцы —
мосты и хаты вспыхнули в ночи.
Взметнулись взрывы дымными кустами,
зарылся в пыль веселый каравай,
помчались танки с черными крестами —
и сгорбился от горя урожай…
Не оглянулись — бьют прикладом в сенцы,
не повернулись — чужаки в гостях.
Войною был впечатан в полотенце
след сапога с подковой на гвоздях…
Тогда Марьяна к Пашке прибежала,
дрожа, поцеловала первый раз:
война, мол, нашей свадьбе помешала,
но нет мне света без любимых глаз.
Три дня продлился месяц их медовый.
Согнал селян на площадь комендант
и заявил: "Я есть порядок новый.
Вы завтра все косить на фатерланд…"
Уже вторые петухи пропели.
Дышала рядом сонная жена.
А Пашка все ворочался в постели,
поднялся, помаячил у окна.
Потом напился ледяной водички,
сказал «прости», на спящую взглянул,
достал в подвале керосин и спички
и к полю осторожно завернул.
Он миновал посты сторожевые.
Птиц не вспугнул, не наступил на сук.
Вошел в хлеба… Колосья, как живые,
доверчиво касались добрых рук.
Но вспомнил он, кто жаждет этих злаков,
кто топчет синий васильковый луг.
Колосьям поклонился и заплакал,
и зубы сжал,— и огненный петух
пошел гулять по высохшему хлебу.
Да так гулять, что стало жарко небу,
что темнота отхлынула с пути!..
Но Пашка от врагов не смог уйти..
Ему запястья проводом стянули.
А комендант на выдумки был лих:
взял два патрона новеньких
и пули неторопливо вытащил из них.
О, этот комендант работал чисто!
Сказал: "Зер гут. Ты есть не пахарь впредь! "
И порох выжег очи тракториста,
чтоб никогда на хлеб им не смотреть…
Не знаю, где взялась у Пашки сила:
он сам прошел до хаты полсела.
Марьяна во дворе не голосила,
бледна, но так же холодно красива,
безмолвно Пашку в хату завела.
"Ты обо мне подумал ли хоть малость? "
- злость закипела в ней, как в казане.
"Ты хочешь, чтоб без хлеба я осталась?..
Так знай же, что слепец не нужен мне!"
Вещички в торбу — и долой из хаты,
и в тот же час покинула село…
