`` Тэя всегда ощущалась как что-то запретное. Одна из тех многочисленных вещей, которые были под строжайшим запретом, но несмотря на это, руки все равно тянулись. Тянулись почти в отчаянной, плаксливой попытке захватить хоть кусочек, горький и сладкий одновременно. Мулдани была горькой. И острой, как лезвие, совсем недавно вытащенное из под точильного камня. Ее речь, скользила легко, как бы завернутая в уголках, в которых было что-то спрятано и, может, несмазанно и из-за этого сухо, с еле слышным шипением слетающим из под белесых зубов. А еще была горда. Это точно. По глазам было видно. По до жути знакомой пустоте, обитающей в них, которая именно что пыталась спрятать этот проблеска гордыни, но без результатно. Гордая птица или преданная собака под 14 номером? Мм, что-то среднее. Тэя правда любила Эвермор. Спутанно, но верно, отдавая ему целую часть в своей душе, если, конечно, такая была. О, более, она даже скучала по Гнезду. Скучала по стенам, отделанных в чёрном цвете, на которых не было видно неровностей. Скучала по расписанию, держащим ее в тонусе, в порядке, если, человека, с таким количеством сна за неделю можно назвать пребывающим в таком состоянии. Но, боги, как она держалась? По ней не было видно этих недостатков, кричащих, резко отображаемых на других Воронах в виде выраженных сине-фиолетовых следов под глазами, в виде шаткой походки и замыленных глаз, нет. Она была словно с иголочки. Аккуратная, наблюдающая, но не молчаливая. Кричащая? Нет-нет, слишком уж громко сказано, не подходит. Требовательная? Так, что изредка, да, изредка повышала тон, сухой и шипящий, с проскальзывающими нотками крика. Тэя была не понятной. Хотя, признаться честно, даже сейчас была такой. Тенью, но, вроде, слишком яркой, чтобы называться такой. Слишком крепкой. Была той, за которую хотелось зацепиться, словно единственное, что поможет выжить, что правда сможет вытащить из пучины, из болота, утягивающего с каждой 'лишней' секундой лишь глубже, подминая под себя в нужную форму.
Теодора Мулдани – истинный ребенок Эвермора, по сей день преданно носящий присвоенный номер на шее. Ей нравилась пучина, которой он представлялся, став почти родным. Почти? Она еще помнила. Помнила, как хотелось оторвать одну из рук с другой, вцепленной почти мёртвой хваткой и задушить ею Дэя. Помнила, как хотелось кричать до хрипа, доказывать, что это не могло быть правдой. Не могло ведь, правда? Дом не мог быть просто зданием для собраний японской мафии. Нет. Помнила, как хотелось заставить Кевина замолчать, прекратить эти попытки ей что-то доказать, доказать, что он не просто трус и не сошёл с ума, перейдя в самую низжшую из всех существующих команд. Нет. Эвермор был домом для многих спортсменов, без которого большинство даже жить не могло, слишком привыкнув, прильнув к ритму, словно к родному, такому, который существовал с самого детства. Привыкнув, в конце концов, к нагрузкам, которые в других местах считались опасными и непригодными для использования. Тэя помнила, как что-то дрогнуло, непривычно и неприятно дрогнуло в.. Душе? В душе, когда скользили эти слова. Невозможные. Гнустые в самом своем существовании, не то чтобы в произношении.