«Быть любимым — значит быть уязвимым, но не уязвлённым. Усталость Дилюка знает это. Доверие Дилюка знает это».
— Я устал притворяться, что между нами ничего нет и не было, если это взаимно, сделай уже что-нибудь.
Он почти виснет на Дилюке и дышит ему в губы, но больше не касается их.
— Всегда было взаимно, но мы не можем…
Дилюк кладёт руки на пояс Кэйи, и тот чувствует лёгкую дрожь сомнений, словно внутри этого тела борются две силы. Сердце просит прижать ближе, а разум кричит, что нужно оттолкнуть. Кэйа предпочитает не полагаться на волю судьбы, вытаскивая несколько соблазнительных козырей из рукава, перед которыми Дилюк точно не сможет устоять.
— Может, ты хочешь, чтобы я умолял? — шепчет Кэйа, улыбаясь и зарываясь пальцами в волосы на затылке Дилюка, аккуратно притягивая его лицо ближе к своему. — Ну, пожалуйста, сделай что-нибудь…
Дилюк придерживает одной рукой Кэйю за пояс, а второй — опирается о стол, пытается удержать их обоих от падения. Он всё ещё сомневается и просчитывает все возможные события, но…
— Пожалуйста… — губы Кэйи мягко стирают все мысли из головы Дилюка, они касаются так нежно и невесомо, когда он говорит, что это немного щекотно. — Вся моя лояльность, весь я принадлежат только тебе, пожалуйста, верь мне.
«Если бы твой отец не одобрял Джинн, ты целовал бы её».
Кэйа хочет увернуться от бунта, который опять разгорается внутри Дилюка. Губы — его оружие. Это не поцелуй любви, это поцелуй протеста, а Кэйа — лишь средство достижения цели. Это революция.
Дилюк целуется неумело, стараясь втянуть сразу обе губы Кэйи. Хочется глотнуть воздуха. Но пламя цепляет его, манит, греет и будоражит, и это самая позорная часть. Кэйе хочется расплакаться от злости на него, на себя и от того, что ему всё равно приятно. Ему нравятся эти суматошные ласки, несмотря на то, что невозможно безболезненно повернуть голову и что под рыцарской формой пот течёт ручьём.
Ему хочется оттолкнуть и притянуть Дилюка одновременно. Кэйа не замечает, как всё-таки начинает плакать. Но замечает Дилюк. Сначала он замирает, а когда осознаёт — отшатывается от него, и Кэйа чувствует себя мерзким, недостойным и некрасивым. Слёзы текут сильнее.
Дилюк так сильно похож на сову, когда удивлён. Единственное, он дышит заполошно-заполошно. Чёлка прилипла к мокрому лбу, щёки горят, а глаза, о! тёмные глаза полны сожаления и непонимания.
— Кэйа, прости, прости, я не должен был…
Дилюк протягивает руку и тут же одёргивает себя, и Кэйа чувствует, как его сердце ухает куда-то в пятки. Дилюк сожалеет о поцелуе, Дилюк не хотел целовать
его
, Дилюк хотел персональную революцию.
А Кэйа жалеет, что Крепус в этот момент не поднимался по лестнице, что Аделинда не вышла из кладовой, что кто-то из слуг не пробежал мимо. Тогда бы все уже узнали, какой Дилюк
неидеальный
, какой он
бунтарь
, и он отстал бы от Кэйи вместе со своими слюнями.
