Всякий раз, когда они смеялись, я начинал подозревать, что все, о чем они только что говорили, на самом деле их не интересовало, что все это не серьезно, понарошку. Смех был важнее того, чем он был вызван; смех преображал их, неожиданно смягчал эти неудобные, тугие и экспрессивные образы, выполненные в скифском зверином стиле...
...
Вдруг я заметил, что мне нравится, как они смеются. Это был здоровый, но сдержанный, скромный смех, какого я давно не слышал. И каким сам никогда не смеялся. Они смеялись так, словно берегли чей-то сон. Как если бы кто-то спал в доме, в комнатах, но они не то что боялись его пробуждения, а, напротив, втайне его желали, потому что тот спящий был всеми любим. Они смеялись так, как если бы они были рады разбудить его нечаянно, но не смели разбудить нарочно.