Так образовывается горец-мужчина. Между тем домашний мир его, замкнутый для жизни городов и станиц, остается в первобытном своем состоянии. Черкесская женщина по прежнему верна своему мужу, по прежнему страшится строгого в этом случае наказания - лишения носа; а поползновения мужчин, приученных станицами и городами, обнаруживается все чаще и чаще и со временем занесут и эту язву в свое целомудренное общество и вместе с тем занесут в ущелья гор неведомые там доселе болезни. На первый раз такие поползновения, при известной обстановке черкесской женщины, кажутся ей дикими и кончаются обыкновенно неудачей, как это случилось с героем вышеприведенного разсказа. Если там, может быть, руководили женщиною совсем другие причины, то в следующем случае руководила ею прямо несообразность подобных притязаний с образом ее жизни. И страстность натуры, и влияние знакомства с Русскими, в обществе которых приходилось новому герою насмотреться, а может быть и сблизиться с известного рода женщинами, дали ему повод попытаться применить возможность легкого сближения и в своем родном ауле. Муса, действующее лицо этого разсказа, вздумал ухаживать за молодой вдовушкой из своего аула. Вдова как-то узнала о желаниях Мусы. Ему было отказано на отрез. Герой наш не унывал и решился прибегнуть к тому же средству, как и герой известного уже читателю разсказа. Темною ночью, никем незамеченный, пробрался он к сакле вдовушки и искал средств пройти в самую саклю, но проклятые собаки своим лаем испортили все дело и бедный Муса был пойман. Если не смерть, то жестокие побои ожидали героя. Вдовушка распорядилась совершенно иначе, но нисколько не утешительнее для бедного Мусы. По ее приказанию он был привязан у ворот к столбу в очень невыгодном для него положении: ноги его не касались земли. Тяжелое и постыдное наказание он должен был нести до утра, покуда проснется весь аул. Действительно позор был ужаснейший, особенно по понятиям черкесского общества. Только усиленные просьбы и всевозможные клятвы навсегда отказаться от всяких видов на спокойствие вдовы смягчили гнев ее, и он, глубоко униженный и оскорбленный, был отпущен.

Но темная ночь не скрыла страшного позора. Скоро весь аул узнал о похождениях Мусы и молодежь к величайшей его горести обезсмертила его имя, сложив песню о ночных похождениях со всеми их подробностями.

Песня горца, воспевая подвиги своих героев на поле брани, не забывает воспевать и подвиги, подобные похождениям Мусы».

«Водка – второй элемент сближения горцев с русскими. Здесь впрочем к чести Горца надобно сказать, что этот элемент привился только к высшему сословию, а низшее, несмотря ни на близость станиц к аулам, ни на возможность во всякое время посещать их, до сих пор строго воздерживается от нее. Впрочем, если и весть весьма редкие исключения пьянства в этом сословии, то самое общество не терпит его. Может быть скажут, его что удерживает религия; но простолюдин Черкес плохой магометанин. Правда, он совершает намаз, ходит аккуратно в мечеть и исполняет другие обряды и, конечно, лучше всего знает, что его закон строго повелевает ненавидеть гяура и вести с ним постоянную войну; но и только. Из всех молитв, произносимых несколько раз в день, он столько же понимает, сколько и мы, именно – одно слово аллах; остальное для него темно и недоступно. От мулл случалось ему также слышать, что пророк запрещает упиваться вином, но ведь водка совсем другое дело: об ней ни слова не говорится в коране, ни в его толкованиях. Да он хорошо видит и сам, что и князья, в его присутствии, также вовсе не пьют вина, а только водку и портер. Несмотря на все это, простолюдин крепко воздерживается от водки. Исключения, повторю опять, редки и строго преследуются обществом.

Один из горцев, вместе с другими, летом постоянно нанимался в соседнюю станицу для покоса и уборки хлеба. Все время работ он трудился усердно и получал хорошее вознаграждение. И вот работы давным давно окончены, все его товарищи уже возвратились в аул, а его после них не было месяц и более. Он прямо с поля, где провел все время работ, тотчас после расчета, переселялся в станицу и тут-то давал свободу разгулу – пил день и ночь и, когда оканчивались заработанные им деньги, с пустыми руками возвращался домой. Так продолжалось несколько лет. Общество после долгих совещаний в таком редком и почти небывалом случае, постановило: по смерти лишить его погребения. Полагая, что такой приговор поразит его, ему объявили немедленно.
- Если ты будешь пить точно также, сказано ему, тогда тебя не похоронят.
- А что же сделают со мной?
- Бросят на съедение собакам!...
- Мертвого?
- Да!
- Только то!... А я думал что нибудь другое? Пусть мертвого ест кто хочет, мне все равно!...
Вот горец-магометанин.

Карты, единственное средство коротать лагерное время, так удачно привилось к горцам, разумеется богатым и именитым, что иной из них мечет направо и налево, как будто по призванию. Вот что на первых порах приобретено как залог будущей цивилизации горцев. За водкой и картами следуют и другие удовольствия. Посещая города и станицы, горцы на-веселе, позволяют себе далеко переходить границу простой и строгой черкесской жизни.

Археологический памятник Шушук расположен в горах Сев. Кавказа на высоте ~850 м над уровнем моря, близ с. Победа в Майкопском р-не, Адыгея [2].

Археологический феномен «постдольменов» Шушука, характеризующийся повторным использованием дольменных ортостатов для строительства «каменно-каркасных» погребальных сооружений, появился в этом регионе в III тыс. до н. э. [2]

Здесь образцы из Шушук и Марченковой горы на северо-западе имеют больший генетический дрейф с группами эпохи бронзы как Срубная, по сравнению с образцами с Вост. Кавказа из Гинчи и Гатын-Кале, что согласуется с находкой особи KVO013, связанной со Срубной культурой на Сев.-Зап. Кавказе [1].

Из этих событий возникла общекавказская горная сфера взаимодействия от дольменов на северо-западе (Шушук) до Дагестана (Гинчи), которая в культурном отношении представляет позднюю бронзу, а также генетический профиль предков, который все еще сохраняется на Сев. Кавказе сегодня [1].