Чудак, — протянул Семенов. — Вам, очевидно, нравится ход мысли, а не истина. Вы думаете образами и никогда не стараетесь оправдать их логикой. Что было бы, если бы Кант, например, решил свои отвлеченные мысли передать в форме романа? Редкая чепуха!

между нами говоря, шесть Размышлений содержат все основания моей физикии. Но, пожалуйста, не говорите это, так как те, кто предпочитают Аристотеля, будут испытывать большие трудности в принятии их. И я надеюсь, что читатели незаметно [для себя] примут мои принципы и признают их истинность прежде, чем заметят, что они уничтожат принципы Аристотеля

Хотя до сих пор выхожу на воздух мало, но не томлюсь скукой, деля день между чтением, счетами, бильярдом и пасьянсом. Кант продвигается микроскопически, прочел одну треть книги и много не разжевал, как бы хотел, хотя общий очерк его системы мне понятен. Но есть выводы демонстративные, до того тонкие, что надо особенное внимание при чтении. Недаром Шопенгауэр понял его только при 8 чтении. Но мое первое стоит пятого

Естественно, больше всего страдал от этих постоянно меняющихся решений и связанной с этим непродуктивной работы нашего штаба наш командующий, генерал-полковник фон Рундштедт, вообще не отличавшийся особой терпеливостью. Правда, вскоре на наш штаб стал обрушиваться поток бумаг, обычно захлестывающий в спокойной обстановке войска и штабы. Но так как очень хорошим законом в германской армии было избавлять старших командиров от всяких мелочей, этот поток бумаг почти совсем миновал генерал-полковника. Поэтому он каждое утро совершал продолжительную прогулку по набережной Рейна, во время которой я его часто сопровождал. Ведь и мне нужно было немного движения. Даже во время морозной зимы, когда воды Рейна были прочно скованы льдом, Рундштедт надевал только тонкий прорезиненный плащ. На мое замечание, что так можно простудиться и умереть, он ответил, что у него еще никогда не было зимнего пальто и что он и в старости не собирается его покупать! И так это было и на самом деле! У этого пожилого человека все еще чувствовалось спартанское воспитание кадетского корпуса. О моем собственном пребывании в кадетском училище он мне напоминал еще и кое-чем иным. Когда генерал-полковник после прогулки сидел за письменным столом и ожидал, когда к нему явлюсь я или кто-либо из офицеров штаба для доклада, он охотно читал захватывающий детективный роман. Интересно, что детективные романы читаются многими, даже выдающимися людьми, охотно прибегающими к ним как к средству рассеяться. Однако наш уважаемый командующий все же немного стеснялся, когда его заставали за чтением подобных книг. Поэтому он клал романы в открытый ящик письменного стола, который он быстро задвигал, когда кто-либо входил к нему для доклада. Также делали и мы, кадеты, когда в часы работы в нашу комнату входил воспитатель!

Что Вы думаете о моей неаккуратности в качестве корреспондента? Что думают об этом Ваш ментор гос­подин Мендельсон и профессор Ламберт? Эти почтен­ные люди, наверное, считают меня весьма неучтивым, поскольку я столь дурно отплатил им за усилия, за­ траченные на их письма ко мне. И в самом деле, я не мог бы быть в обиде на них, если бы впредь они решили не поддаваться соблазну и не тратить больше сил, отвечая на мои письма. Если бы, однако, те внут­ ренние препятствия, которые человек осознает сам, мог­ ли стать столь же очевидными для других, то они, как я надеюсь, сочли бы причиной моего молчания все что угодно, только не равнодушие или недостаток уважения к ним. Прошу Вас, убедите этих достойных людей в том, что подобное подозрение не соответству­ет истинному положению дел, или, если оно еще не возникло, предотвратите его заранее, ибо и теперь еще не устранено препятствие, служившее причиной моего долгого молчания. Если отвлечься от дурной привычки считать каждую следующую почту удобнее сегодняш­ ней, то таких причин, собственно говоря, две. Письма, подобные тем, которыми оказали мне честь эти два ученых мужа, всегда заставляют меня углубиться в длительные исследования. Вам ведь хорошо известно, что, знакомясь с разумными возражениями, я совсем не стремлюсь прежде всего опровергнуть их; напротив, я присоединяю их к своим суждениям и допускаю возможность того, что эти новые доводы заставят меня отказаться от всех прежних излюбленных мною идей. Я всегда надеюсь на то, что, беспристрастно рассмат­ривая свои суждения с позиций других мыслителей, я найду некое третье, лучшее, чем мое первоначальное, решение вопроса. К тому же, когда речь идет о людях такого ранга, то самый факт их неуверенности в пра­воте моих доводов всегда является для меня доказа­тельством того, что моей теории во всяком случае недостает ясности, отчетливости, а быть может, и бо­лее существенного. Между тем многолетний опыт нау­чил меня тому, что проникновение в изучаемую нами материю не может быть насильственным и ускорение его не достигается напряжением сил; этот процесс тре­бует довольно длительного времени, в течение которо­го, делая промежутки, мы рассматриваем одно и то же понятие во всевозможных соотношениях и в столь обширных, насколько это нам доступно, связях; делается это в значительной степени и для того, чтобы в ходе подобного рассмотрения пробудился дух скепсиса и про­верил бы, способно ли наше мыслительное построение противостоять самому глубокому сомнению.

Вторая причина моего молчания должна быть для Вас, как для врача, еще более убедительной; дело в том, что, поскольку мое здоровье заметно ухудшилось, я вынужден принимать меры, которые помогли бы улуч­шить мое физическое состояние, т.е. исключить на вре­мя всякое перенапряжение, использовать для работы только светлые минуты, остальное же время уделять покою и уюту повседневной жизни. Такой образ действий вместе с ежедневным приемом настойки хинной коры, начатым в октябре прошлого года, в значительной степени помог мне справиться с болезненным со­стоянием, что подтверждают и мои знакомые. Уверен, что Вы поймете неаккуратность, вызванную медицин­скими соображениями

Ваша Критика чистого разума также служит мне критерием здоровья. Когда мне кажется, что мои силы возрасли, я осмеливаюсь взяться за эту изматывающую нервы [Nervensaftverzehrende] работу. И я все еще не полностью лишился надежды, что в этой жизни мне удастся полностью ее продумать