1. Один раз переворачивался экран.
2. В начале слышите вопли владельца канала.
☑️
смотреть в комментариях под этим постом, убедительная просьба, не писать ничего пока не выложу файлы (3 части)
— сделать репост этого поста себе в тгк;.
— отметить свой канал;
— сообщить свой псевдоним
— вы, как цитата из «Пророка»;
— вы, как песня из моего плейлиста;
— эстетик вашего тгк моими глазами.
Всем спасибо, виноварцам быть
Не могу поверить, всем спасибо за ваши подписки и поддержку💕
1. Один раз переворачивался экран.
2. В начале слышите вопли владельца канала.
☑️
смотреть в комментариях под этим постом, убедительная просьба, не писать ничего пока не выложу файлы (3 части)
и толпа уже презренно гудит
это значит я на верном пути
кто-то говорит, во мне нету рэпа
зато в моем рэпе есть негатив
и я не умру сегодня, может и не завтра
это ли судьба? я этого не знаю
дорогая, здравствуй, моя жизнь не сказка
Бог весть что думал Пушкин. По наружности он был покоен...
Конечно, ни один сколько-нибудь мыслящий русский человек не был бы в состоянии оставаться равнодушным, провожая Пушкина, быть может, на верную смерть; тем более понятно, что чувствовал Данзас. Сердце его сжималось при одной мысли, что через несколько минут, может быть, Пушкина уже не станет. Напрасно усиливался он льстить себя надеждою, что дуэль расстроится, что кто-нибудь её остановит, кто-нибудь спасёт Пушкина; мучительная мысль не отставала.
На Дворцовой набережной они встретили в экипаже госпожу Пушкину. Данзас узнал её, надежда в нём блеснула, встреча эта могла поправить всё. Но жена Пушкина была близорука; а Пушкин смотрел в другую сторону.
Данзас не знает, по какой дороге ехали Дантес с д’Аршиаком; но к Комендантской даче они с ними подъехали в одно время. Данзас вышел из саней и, сговорясь с д’Аршиаком, отправился с ним отыскивать удобное для дуэли место. Они нашли такое саженях в полутораста от Комендантской дачи, более крупный и густой кустарник окружал здесь площадку и мог скрывать от глаз оставленных на дороге извозчиков то, что на ней происходило. Избрав это место, они утоптали ногами снег на том пространстве, которое нужно было для поединка, и потом позвали противников.
Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов пятнадцать.
Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во всё время пути, но в нём выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным выбранное им и д’Аршиаком место, Пушкин отвечал:
— Мне это совершенно безразлично, только постарайтесь сделать всё быстрее.
Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:
— Всё ли наконец кончено?
Всё было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.
Пушкин первый подошёл к барьеру и, остановись, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:
— Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка.
Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:
— Подождите, у меня ещё достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.
Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.
При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой.
Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.
Дантес упал.
На вопрос Пушкина у Дантеса, куда он ранен, Дантес отвечал:
— Я думаю, что я ранен в грудь.
— Браво! — вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.
