НЕЦЕНЗУРНЫЙ КАЗУС (1)
Прискорбный случай с рэпером Акимом Апачевым и его похождениями в Судже более всего напоминает некий социальный эксперимент. Что-то вроде проверки нашего народа «на вшивость». Как в «Адъютанте его превосходительства»: «Экскремент хочу сделать!»
Судите сами. Человек совершил поступок, не только подпадающий под Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, но и осуждаемый обществом. Без вариантов. Без какого-либо повода для дискуссий.
Так уж повелось. Общество не любит, когда пишут на заборах и на стенах. Общество с неприязнью относится к большинству граффити. Хоть к цензурным, хоть к каким. Не только, кстати, наше общество. Практически любое. А почему? Потому что так сложилось. Граффити на стенах — признак неблагополучного района. Признак бедности, криминала, опасности. Забрёл в такой район, прохожий, не задерживайся (смотри в поиске «Теорию разбитых окон»).
Конечно, из любого сора «растут цветы, не ведая стыда». Работы Бэнкси, работы ему подобных отчасти примирили граждан со стрит-артом. Однако и в этих случаях по-прежнему возникают споры. Муралы тоже давно стали частью нашего городского пространства, хотя и здесь далеко не всё гладко. Есть те муралы, которыми восхищаются, есть и те, который вызывают испанский стыд. Талант на принтере не размножишь.
Всё так, но в случае с господином Апачевым эксперимент был, что называется, абсолютно чистым. Если бы г-н Апачев привез с собой талантливого уличного художника, если бы тот изобразил на стене что-нибудь забавное, неожиданное, точное, если бы матерная надпись Апачева была встроена в такое изображение, людям было бы гораздо тяжелее выносить свои оценки.
Однако ничего подобного не произошло.
Более того. Апачев действовал в истерзанном русском городе, который прошел семимесячную оккупацию, в котором погибали люди, мирные люди, наши бойцы. Город, над которым глумились — рисуя те же граффити — солдаты ВСУ. И вот этот город получил дополнительную оплеуху от, типа, «своего». От «большого патриота России».
Конечно, это вызвало самую резкую реакцию не только жителей Суджи — всех вообще.
В чём же состояла тогда суть нашего виртуального эксперимента? В том, что г-н Апачев совершил деяние, которое невозможно оправдать. Да, проступок, вроде, мелкий. Но при этом однозначный. Что тут можно сделать? Извиниться, получить разрешение, приехать, убрать то, что насвинячил сам; убрать то, что насвинячили враги, ещё раз извиниться, заплатить штраф, лечь на дно и какое-то время не отсвечивать.
Люди у нас отходчивые.
Что происходит в реальности? Персонаж кривляется, куражится, собирает группу поддержки. Сначала извиняется, потом заявляет, что будет и дальше поступать таким же образом. Множество людей внезапно начинают его поступок оправдывать. «А чего так все всполошились-то?» Поступок, вроде, однозначный, однако ж оправдания сыпятся как из рога изобилия. Тоже интересный момент.
Казалось, грамотнее было бы тщательно выбрать единую линию защиты, а потом столь же тщательно её придерживаться. Нет, зачем? Кто в лес, кто по дрова. Оправдания лезут на нас, как фарш из мясорубки. В какой-то момент эти оправдания превращаются в обвинения. Опять, разумеется, виновато общество.
Общество буквально проминают. «Нет у вас методов против Кости Сапрыкина!»
Или, как сказал в свое время украинский деятель Зорян Шкиряк: «Повоняете и успокоитесь».
Само собой, общество в растерянности. У многих опускаются руки. От власти выступил только господин Хинштейн (Поветкин у нас во власти, но в данном случае выступал как уроженец Курска).
То есть, в который уже раз (а история такая далеко не первая) от властей обществу никаких четких сигналов не последовало: вы, мол, совершенно правы, уважаемые граждане, не волнуйтесь, более такого не повторится, сейчас до музыканта дойдет. До печенок.
Ничего подобного мы не услышали. Все те, кто старательно продвигал г-на Апачева в качестве «свежей патриотической струи кабарги», воды в рот набрали. И министр культуры, и Первый канал, и Маргарита Симоньян, и многие другие.
Какие обществу делать выводы?
