Эмигрантика

Я всегда любил природу и с детства вид цветущих деревьев вызывал во мне радостно-грустное настроение. Радость от красоты и грусть от мысли, что она быстро, очень быстро пройдет. В тот год ощущения были особенно острыми. Мне еще не было двадцати девяти лет. Двадцати поступил в артиллерийское училище, пять лет провел на великой и гражданской войн. И та, и другая кон-чилась неудачей, оставившей непоправимое горькое воспоминание <...>
Мы переехали на Балканы как воинские части, сохранив винтовки и пулеметы, вывезенные из России. Период большого времени и героического напряжения прошел. Началась будничная, гарнизонная жизнь и в тоже время мы почувствовали, что на этот раз и физически и духовно мы попали в тупик.
Весь наш расчет был построен на выигрыше времени — переждать, оставшись организованной силой, пока вооруженная борьба с большевиками снова не станет объективно возможной.

Совсем иначе обстоит дело при курении гильз, сделанных из папиросной бумаги, обработанной глицерином или парафином. В этих гильзах бумага сгорает одновременно с табаком, а иногда даже и позже. Поэтому-то эти папиросы обладают характерным острым вкусом, который дает сгорающая бумага.

Этой птице, — говорил он, — наверно, лет двести, Хокинс. Попугаи живут без конца. Разве только дьявол повидал на своем веку столько зла, сколько мой попугай. <…> Он видел, как вылавливают груз с затонувших галеонов. Вот когда он научился кричать «пиастры». И нечему тут удивляться: в тот день выловили триста пятьдесят тысяч пиастров, Хокинс!