Гегельнегоголь
12.04.202505:55
В этих последних почестях проявился нехристианский, но религиозный мотив в сознании революционной молодёжи. Поэтому, как и в другой истории из всем известной книги, с физической смертью история Чернышевского не закончилась…
Узнав о его смерти, молоденький студент казанского университета поставил на фотопортрете Чернышевского — портрете, который берёг потом всю жизнь — траурный крестик. И дописал: «17 октября, 1889 г. в Саратове». Студента звали Владимир Ульянов. Благодаря ему слово Чернышевского продолжило жить — уже как дело русского коммунизма. Умершее зерно дало плод.
Примечания.
1. Компиляцию воспоминаний современников о казни см. в: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 484 — 486.
2. Там же. С. 486.
3. Герцен А. И. Собр. соч. в 30 тт. Т. XVIII. М., 1959. C. 222.
4. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XV. М., 1950. С. 87.
5. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 504.
6. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 319.
7. Потому кроме «Что делать?» до нас дошёл ещё только один роман Чернышевского — «Пролог».
8. Николай Ишутин, глава революционного кружка, в который входил Каракозов, на допросе откровенно признавался: «Знаю лишь трёх великих людей: Христа, ап. Павла и Чернышевского». См: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 216. Кстати: Николай Петерсон, будущий ученик Н. Ф. Фёдорова, тоже был участником кружка Ишутина.
9. По замыслу заговорщиков, после вызволения из Сибири Николай Гаврилович должен был или в Москве возглавить подпольное общество, или уехать заграницу (в Женеву), чтобы там руководить журналом, координирующим революционеров в России. См.: Там же. С. 513.
10. Подробности этих авантюр см. там же, с. 539 — 542 и 545 — 548.
11. Там же. С. 514.
12. Там же. С. 550, прим.
13. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIV. М., 1949. С. 553. Тут посыл в обе стороны: и для царских чиновников — с искренним уверением в благонадёжности, и для революционеров — с призывом не тратить более свои жизни и судьбы на его освобождение.
14. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 272.
15. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 161.
16. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 269.
17. Там же. С. 272 — 273.
18. Там же. Т. II. С. 498.
19. Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. Изд. 2-е. 1951. С. 91 — 92. Письмо Даниельсона Марксу от 16 (28) января 1873 года.
20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 23. М., 1960. С. 17 — 18.
21. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 571 — 575.
22. Только не для Б. Н. Чичерина, попавшего в опалу после своих слов на праздничном банкете.
23. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 585.
24. Там же. С. 614, прим.
25. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. X. М., 1951. С. 737.
26. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 597.
27. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 219. Так, студенческие протесты он назвал «безумными порывами», а тайные общества охарактеризовал как «пустые, бессодержательные скопища недоучек, способных лишь тормозить ход государственной жизни». Впрочем, скорее всего, вновь «эзопов язык», и потому мысль можно и повернуть на 180 градусов: нет смысла конспирировать, надо строить массовую революционную партию, чем и займутся в своё время большевики.
28. Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 468.
29. Там же. С. 476. Свидетельство, полностью разрушающее все попытки записать Чернышевского в «христианские» мыслители.
30. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 637.
31. Там же. С. 640 — 641.
#Чернышевский #Маркс #Искатели_Абсолюта
Узнав о его смерти, молоденький студент казанского университета поставил на фотопортрете Чернышевского — портрете, который берёг потом всю жизнь — траурный крестик. И дописал: «17 октября, 1889 г. в Саратове». Студента звали Владимир Ульянов. Благодаря ему слово Чернышевского продолжило жить — уже как дело русского коммунизма. Умершее зерно дало плод.
Примечания.
1. Компиляцию воспоминаний современников о казни см. в: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 484 — 486.
2. Там же. С. 486.
3. Герцен А. И. Собр. соч. в 30 тт. Т. XVIII. М., 1959. C. 222.
4. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XV. М., 1950. С. 87.
5. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 504.
6. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 319.
7. Потому кроме «Что делать?» до нас дошёл ещё только один роман Чернышевского — «Пролог».
8. Николай Ишутин, глава революционного кружка, в который входил Каракозов, на допросе откровенно признавался: «Знаю лишь трёх великих людей: Христа, ап. Павла и Чернышевского». См: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 216. Кстати: Николай Петерсон, будущий ученик Н. Ф. Фёдорова, тоже был участником кружка Ишутина.
9. По замыслу заговорщиков, после вызволения из Сибири Николай Гаврилович должен был или в Москве возглавить подпольное общество, или уехать заграницу (в Женеву), чтобы там руководить журналом, координирующим революционеров в России. См.: Там же. С. 513.
10. Подробности этих авантюр см. там же, с. 539 — 542 и 545 — 548.
11. Там же. С. 514.
12. Там же. С. 550, прим.
13. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIV. М., 1949. С. 553. Тут посыл в обе стороны: и для царских чиновников — с искренним уверением в благонадёжности, и для революционеров — с призывом не тратить более свои жизни и судьбы на его освобождение.
14. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 272.
15. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 161.
16. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 269.
17. Там же. С. 272 — 273.
18. Там же. Т. II. С. 498.
19. Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. Изд. 2-е. 1951. С. 91 — 92. Письмо Даниельсона Марксу от 16 (28) января 1873 года.
20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 23. М., 1960. С. 17 — 18.
21. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 571 — 575.
22. Только не для Б. Н. Чичерина, попавшего в опалу после своих слов на праздничном банкете.
23. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 585.
24. Там же. С. 614, прим.
25. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. X. М., 1951. С. 737.
26. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 – 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 597.
27. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 219. Так, студенческие протесты он назвал «безумными порывами», а тайные общества охарактеризовал как «пустые, бессодержательные скопища недоучек, способных лишь тормозить ход государственной жизни». Впрочем, скорее всего, вновь «эзопов язык», и потому мысль можно и повернуть на 180 градусов: нет смысла конспирировать, надо строить массовую революционную партию, чем и займутся в своё время большевики.
28. Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958. С. 468.
29. Там же. С. 476. Свидетельство, полностью разрушающее все попытки записать Чернышевского в «христианские» мыслители.
30. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 637.
31. Там же. С. 640 — 641.
#Чернышевский #Маркс #Искатели_Абсолюта
27.03.202520:01
К смыслу слов. «Постиндустриальное общество».
Постиндустриальное общество — на самом деле значит: паразитическое.
И только нечистая совесть интеллигентов-буржуа заставляет их упорно держаться за эвфемизм.
Ибо «постиндустриальное общество» — это уловка паразитического сознания, которая позволяет интеллектуалам уходить от острейших вопросов социального бытия — в первую очередь бытия их собственного.
Повторяя благостную мантру о «постиндустриальном» обществе, буржуазные интеллектуалы убаюкивают себя, стараются не думать, не вспоминать, что их смартфоны произведены в Китае или Индии, их джинсы и худи сшиты в Бангладеше, их кроссовки приехали из Малайзии или Вьетнама, их куртки сшиты в Пакистане, на монструозных многотысячных фабриках, по сравнению с которыми меркнут ужасы индустриализации XIX века. Кофе в кофе-машинах интеллектуалов был собран сельскими рабочими в Эфиопии или Бразилии — и хорошо при этом, если эти бедолаги получили хотя бы доллар за день своего каторжного труда. Хлеб, на который интеллектуалы по утру намазывают масло, тоже не на дереве вырос — чтобы хлеб оказался на столе, пришлось потрудиться многим и многим вполне себе классическим — пусть и сельским — рабочим.
По какому же праву проповедники «постиндустриального общества» обменивают все эти явно не «постиндустриальные» продукты на деньги? Откуда сами эти деньги? Уж не за саму ли теорию «постиндустриального общества» (и за массу смежных теорий и теориек, обслуживающих всё те же социальные интересы) платят деньги интеллектуалам?
Впрочем… обо всём этом можно не думать, если оставаться в солипсистском коконе выдуманного «постиндустриального» общества.
Удобную (для себя) теорию придумали интеллектуалы…
#идеология #туалы
Постиндустриальное общество — на самом деле значит: паразитическое.
И только нечистая совесть интеллигентов-буржуа заставляет их упорно держаться за эвфемизм.
Ибо «постиндустриальное общество» — это уловка паразитического сознания, которая позволяет интеллектуалам уходить от острейших вопросов социального бытия — в первую очередь бытия их собственного.
Повторяя благостную мантру о «постиндустриальном» обществе, буржуазные интеллектуалы убаюкивают себя, стараются не думать, не вспоминать, что их смартфоны произведены в Китае или Индии, их джинсы и худи сшиты в Бангладеше, их кроссовки приехали из Малайзии или Вьетнама, их куртки сшиты в Пакистане, на монструозных многотысячных фабриках, по сравнению с которыми меркнут ужасы индустриализации XIX века. Кофе в кофе-машинах интеллектуалов был собран сельскими рабочими в Эфиопии или Бразилии — и хорошо при этом, если эти бедолаги получили хотя бы доллар за день своего каторжного труда. Хлеб, на который интеллектуалы по утру намазывают масло, тоже не на дереве вырос — чтобы хлеб оказался на столе, пришлось потрудиться многим и многим вполне себе классическим — пусть и сельским — рабочим.
По какому же праву проповедники «постиндустриального общества» обменивают все эти явно не «постиндустриальные» продукты на деньги? Откуда сами эти деньги? Уж не за саму ли теорию «постиндустриального общества» (и за массу смежных теорий и теориек, обслуживающих всё те же социальные интересы) платят деньги интеллектуалам?
Впрочем… обо всём этом можно не думать, если оставаться в солипсистском коконе выдуманного «постиндустриального» общества.
Удобную (для себя) теорию придумали интеллектуалы…
#идеология #туалы
21.02.202520:04
Вонючее болото, в котором все твари алчут сожрать друг друга, сказал Равви, царство ужаса, где закон служит только разрушению.
Я знаю, сын мой, сказал старец.
Но, Господи, спросил Равви, разве не в Твоей власти осушить болото и изменить закон?
Старец промолчал.
Господи, сказал Равви, не Ты ли устами пророка возгласил, что сотворишь новое небо и новую землю, чтобы о прежних никто и не вспомнил? Не Ты ли обещал людям устами другого пророка, что возьмешь из плоти их сердце каменное, дашь сердце живое и вложишь в них дух новый?
Господи, вопрошаю я Тебя: Когда же? Когда?
Тут старец поднял голову и, взглянув на сына снизу и как-то искоса, сказал: Я сотворил мир и человека, но, будучи единожды созданным, творение начинает жить по собственным законам, из «да» получается «нет», из «нет» получается «да», пока ничто больше не останется таким, каким было прежде, и мир, сотворенный Господом, оказывается неузнаваемым для самого Творца.
Значит, Ты признаешь тщетность дел Твоих, Господи, спросил Равви.
Я пишу на песке, сказал старец, разве этого мало?
Тут Равви разгневанно молвил: Тогда почему Ты не уходишь, Господи? Такой неудачник, как Ты, не должен цепляться за власть.
А ты бы все устроил мудрее? — спросил старец. Ты, давший себя распять вместо того, чтобы бороться с несправедливостью? Ах, сынок, уж не Агасфер ли нашептывает тебе крамольные речи?
Но Равви схватил старца за рукав, стащил с камня, на котором тот сидел, поднял, встряхнул и страстно крикнул, а кто, мол, послал его на крестную смерть, причем зазря, и уж лучше, дескать, не дожидаться, пока мир сам взорвётся ко всем чертям, а собрать все силы, даже силы ада, и пойти на этого Бога, который не может справиться с собственным творением, объединиться всем, и Христу, и Антихристу, чтобы взять приступом седьмое небо, осеняющее это змеиное гнездо и гнилую трясину.
Лицо старца переменилось, на губах появилась печальная улыбка; тут же пришли семеро дряхлых ангелов с жидкими бородёнками и облезлыми крыльями, каждый нёс помятую ржавую трубу; вострубив в трубы, они взяли Равви под руки и отвели прочь, вознесли к его небесному трону. Господь же повернулся ко мне, Агасферу, и сказал, что считал меня, дескать, умнее, а на сынка, мол, полагаться нельзя и надо за ним присматривать, не то он опять что-нибудь натворит».
#Стефан_Гейм #Агасфер
Я знаю, сын мой, сказал старец.
Но, Господи, спросил Равви, разве не в Твоей власти осушить болото и изменить закон?
Старец промолчал.
Господи, сказал Равви, не Ты ли устами пророка возгласил, что сотворишь новое небо и новую землю, чтобы о прежних никто и не вспомнил? Не Ты ли обещал людям устами другого пророка, что возьмешь из плоти их сердце каменное, дашь сердце живое и вложишь в них дух новый?
Господи, вопрошаю я Тебя: Когда же? Когда?
Тут старец поднял голову и, взглянув на сына снизу и как-то искоса, сказал: Я сотворил мир и человека, но, будучи единожды созданным, творение начинает жить по собственным законам, из «да» получается «нет», из «нет» получается «да», пока ничто больше не останется таким, каким было прежде, и мир, сотворенный Господом, оказывается неузнаваемым для самого Творца.
Значит, Ты признаешь тщетность дел Твоих, Господи, спросил Равви.
Я пишу на песке, сказал старец, разве этого мало?
Тут Равви разгневанно молвил: Тогда почему Ты не уходишь, Господи? Такой неудачник, как Ты, не должен цепляться за власть.
А ты бы все устроил мудрее? — спросил старец. Ты, давший себя распять вместо того, чтобы бороться с несправедливостью? Ах, сынок, уж не Агасфер ли нашептывает тебе крамольные речи?
Но Равви схватил старца за рукав, стащил с камня, на котором тот сидел, поднял, встряхнул и страстно крикнул, а кто, мол, послал его на крестную смерть, причем зазря, и уж лучше, дескать, не дожидаться, пока мир сам взорвётся ко всем чертям, а собрать все силы, даже силы ада, и пойти на этого Бога, который не может справиться с собственным творением, объединиться всем, и Христу, и Антихристу, чтобы взять приступом седьмое небо, осеняющее это змеиное гнездо и гнилую трясину.
Лицо старца переменилось, на губах появилась печальная улыбка; тут же пришли семеро дряхлых ангелов с жидкими бородёнками и облезлыми крыльями, каждый нёс помятую ржавую трубу; вострубив в трубы, они взяли Равви под руки и отвели прочь, вознесли к его небесному трону. Господь же повернулся ко мне, Агасферу, и сказал, что считал меня, дескать, умнее, а на сынка, мол, полагаться нельзя и надо за ним присматривать, не то он опять что-нибудь натворит».
#Стефан_Гейм #Агасфер
13.02.202506:09
Диссертация при том, хоть и была формально защищена, была «положена под сукно» министром народного просвещения. И только спустя три года, после смены министра, Чернышевский был утверждён магистром. Но получать документы, подтверждающие учёную степень, Чернышевский не спешил. К 1858 году академическая карьера его уже не интересовала: он уже ощущал себя властителем умов (какие умы — такой и властитель), и официальные бумажки ему были уже вовсе не нужны.
Продолжение следует.
Примечания.
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 108.
2. Там же. Т. XIV. С. 242.
3. Конечно же, с критической целью. Позднее Маркс так отзывался о Фишере, ставшем глашатаем империализма: «Герой канкана Боденштедт и представитель ватер-клозетной эстетики Фридрих Фишер являются Горацием и Виргилием Вильгельма I». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 35. М., 1964. С. 43.
4. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. С. 31.
5. Там же. С. 6.
6. Здесь скрытая полемика Чернышевского с христианством. Христос и есть именно тот единичный человек, индивид, в котором, говоря философски, «абсолютная идея осуществляется вполне».
7. Там же. С. 6 — 7.
8. Гегель Г. В. Ф. Эстетика в 4-х тт. Т. 1. М., 1968. С. 119.
9. Там же. С. 119 — 120.
10. Там же. C. 120.
11. Там же. C. 122 — 123.
12. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 9.
13. Там же. С. 10.
14. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 276.
15. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 14. Кстати, действительность он понимает в самом вульгарном смысле — как «то, что есть», как внешне-материальную «реальность». Гегелевское понятие действительности, которому посвящены всемирно знаменитые строки в «Философии права», осталось непонятым Чернышевским.
16. Там же.
17. Там же. С. 47. Не стоит и говорить, что сами эти слова Чернышевского есть не что иное, как претензия на абсолютную истину.
18. Там же. С. 38. Легко представить: когда Чернышевский писал эти строки, перед ним на столе лежало яблоко или апельсин. Искренний раб объекта, близорукий фанатик чувственного факта, он не давал своему уму задачу потрудиться над поисками лучших примеров — просто брал то, что было под носом.
19. Там же. С. 51. Ясно, с кого Тургенев писал своего Базарова — Чернышевский точно также мог заявить: пара сапог важнее Мадонны Рафаэля. И надо сказать, в диссертации впервые проявилась манера и метод Чернышевского: подменять аргументацию бесконечной вереницей примеров, ничего на самом деле не доказывающих.
20. Там же. С. 52.
21. Там же. С. 55.
22. Там же. С. 67.
23. Там же. С. 75.
24. Там же. С. 77.
25. Там же. С. 79.
26. Полезное! Физиологические отправления тоже полезны и, более того, необходимы для человеческого организма. Становится ли такое «полезное» явление явлением уважаемым (и тем более, произведением искусства)?
27. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 81 — 82.
28. Разумеется, нельзя проводить непосредственной связи между Марксом и Сталиным. Это вновь было бы пустое и абстрактное, ложное отождествление. Подробно рассмотреть эту важную тему мы надеемся в третьем томе «Искателей Абсолюта».
29. Там же. С. 85. Интересно кому? Человечеству? Но для человечества нет неинтересных тем. Что, конечно, не делает эти интересы произведениями искусства.
30. Там же. С. 86. Хорошо же это «бессознательно произносить приговор»!
31. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934. C. 716.
32. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 87. Заметим здесь отголосок гегельянства — искусство как познание. Но какая же бледная тень, какой изуродованный призрак гегелевской мысли!
33. Там же. С. 90.
34. Гегель Г. В. Ф. Эстетика в 4-х тт. Т. 1. М., 1968. С. 120.
35. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 823. Чернышевский, конечно, не мог допустить, что пустота диспута была лишь эхом пустоты самой диссертации.
36. Там же. С. 822.
37. Там же. С. 824.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
Продолжение следует.
Примечания.
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 108.
2. Там же. Т. XIV. С. 242.
3. Конечно же, с критической целью. Позднее Маркс так отзывался о Фишере, ставшем глашатаем империализма: «Герой канкана Боденштедт и представитель ватер-клозетной эстетики Фридрих Фишер являются Горацием и Виргилием Вильгельма I». См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 35. М., 1964. С. 43.
4. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. С. 31.
5. Там же. С. 6.
6. Здесь скрытая полемика Чернышевского с христианством. Христос и есть именно тот единичный человек, индивид, в котором, говоря философски, «абсолютная идея осуществляется вполне».
7. Там же. С. 6 — 7.
8. Гегель Г. В. Ф. Эстетика в 4-х тт. Т. 1. М., 1968. С. 119.
9. Там же. С. 119 — 120.
10. Там же. C. 120.
11. Там же. C. 122 — 123.
12. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 9.
13. Там же. С. 10.
14. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 276.
15. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 14. Кстати, действительность он понимает в самом вульгарном смысле — как «то, что есть», как внешне-материальную «реальность». Гегелевское понятие действительности, которому посвящены всемирно знаменитые строки в «Философии права», осталось непонятым Чернышевским.
16. Там же.
17. Там же. С. 47. Не стоит и говорить, что сами эти слова Чернышевского есть не что иное, как претензия на абсолютную истину.
18. Там же. С. 38. Легко представить: когда Чернышевский писал эти строки, перед ним на столе лежало яблоко или апельсин. Искренний раб объекта, близорукий фанатик чувственного факта, он не давал своему уму задачу потрудиться над поисками лучших примеров — просто брал то, что было под носом.
19. Там же. С. 51. Ясно, с кого Тургенев писал своего Базарова — Чернышевский точно также мог заявить: пара сапог важнее Мадонны Рафаэля. И надо сказать, в диссертации впервые проявилась манера и метод Чернышевского: подменять аргументацию бесконечной вереницей примеров, ничего на самом деле не доказывающих.
20. Там же. С. 52.
21. Там же. С. 55.
22. Там же. С. 67.
23. Там же. С. 75.
24. Там же. С. 77.
25. Там же. С. 79.
26. Полезное! Физиологические отправления тоже полезны и, более того, необходимы для человеческого организма. Становится ли такое «полезное» явление явлением уважаемым (и тем более, произведением искусства)?
27. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 81 — 82.
28. Разумеется, нельзя проводить непосредственной связи между Марксом и Сталиным. Это вновь было бы пустое и абстрактное, ложное отождествление. Подробно рассмотреть эту важную тему мы надеемся в третьем томе «Искателей Абсолюта».
29. Там же. С. 85. Интересно кому? Человечеству? Но для человечества нет неинтересных тем. Что, конечно, не делает эти интересы произведениями искусства.
30. Там же. С. 86. Хорошо же это «бессознательно произносить приговор»!
31. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934. C. 716.
32. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 87. Заметим здесь отголосок гегельянства — искусство как познание. Но какая же бледная тень, какой изуродованный призрак гегелевской мысли!
33. Там же. С. 90.
34. Гегель Г. В. Ф. Эстетика в 4-х тт. Т. 1. М., 1968. С. 120.
35. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. II. М., 1949. С. 823. Чернышевский, конечно, не мог допустить, что пустота диспута была лишь эхом пустоты самой диссертации.
36. Там же. С. 822.
37. Там же. С. 824.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
08.04.202520:20
Так что: чем хуже «для них» — тем лучше «для нас»? Нет, здесь нет никакого автоматизма и гарантированных успехов. В условиях краха, схлопывания экономики прогрессивные движения имеют мало шансов: сама идея прогресса будет — на поверхности, но зримо — опровергаться, дискредитироваться ежедневными катаклизмами и катастрофами.
Вспомним: ничто так не способствовало приходу нацистов к власти, как мировой кризис 1929 года. Люмпенизация масс в купе со слабостью демократических традиций и институтов (приватизированных и опошленных либералами) — это всё факторы усиления ультра-правых. И процесс этот происходит в условиях слабости левых, уже треть века пребывающих в полукоматозном состоянии. Добавим сюда разрушение мирового рынка, когда все разбредаются по «национальным квартирам», прячутся за кордоны заградительных пошлин и «суверенитета». В условиях субъективной атомизации будет расти спрос на объединительную идеологию — но при непонимании движущих сил кризиса, в условиях интеллектуальной деградации масс, скорее всего, такой идеологией будет национализм в разных его проявлениях.
Здесь мы возвращаемся к самому важному: капитализм ведь не просто так «глобализировался». Это его объективная тенденция, тенденция его эволюции, его бегства от самого себя, от своих имманентных противоречий.
Да, но разрушение единого экономического пространства в субъективно-эгоистических целях конкретного Трампа есть абсолютное противоречие объективной логике самого капитализма. И противоречие должно быть разрешено. Рынки должны быть вновь завоёваны и объединены. Так становится неизбежной новая мировая схватка между блоками стран. Мировой конфликт, и уже не торговый.
В итоге, если человечество выживет в этом конфликте (а это от самого человечества зависит), мировой кризис всей общественной системы достигнет кульминации. Конкретный ход кризиса будет зависеть от множества зачастую противодействующих тенденций. Посмотрим, какой будет у них результирующий вектор.
Но, как и всегда, субъективные намерения зачинателей этого кризиса не имеют никакого значения. Разбуженное ими движение мировой истории их же и опрокинет. Ибо их руками и за их спиной прокладывает себе дорогу имманентная историческая необходимость.
Такова та самая гегелевская Хитрость Разума.
#Трамп #империализм
Вспомним: ничто так не способствовало приходу нацистов к власти, как мировой кризис 1929 года. Люмпенизация масс в купе со слабостью демократических традиций и институтов (приватизированных и опошленных либералами) — это всё факторы усиления ультра-правых. И процесс этот происходит в условиях слабости левых, уже треть века пребывающих в полукоматозном состоянии. Добавим сюда разрушение мирового рынка, когда все разбредаются по «национальным квартирам», прячутся за кордоны заградительных пошлин и «суверенитета». В условиях субъективной атомизации будет расти спрос на объединительную идеологию — но при непонимании движущих сил кризиса, в условиях интеллектуальной деградации масс, скорее всего, такой идеологией будет национализм в разных его проявлениях.
Здесь мы возвращаемся к самому важному: капитализм ведь не просто так «глобализировался». Это его объективная тенденция, тенденция его эволюции, его бегства от самого себя, от своих имманентных противоречий.
Да, но разрушение единого экономического пространства в субъективно-эгоистических целях конкретного Трампа есть абсолютное противоречие объективной логике самого капитализма. И противоречие должно быть разрешено. Рынки должны быть вновь завоёваны и объединены. Так становится неизбежной новая мировая схватка между блоками стран. Мировой конфликт, и уже не торговый.
В итоге, если человечество выживет в этом конфликте (а это от самого человечества зависит), мировой кризис всей общественной системы достигнет кульминации. Конкретный ход кризиса будет зависеть от множества зачастую противодействующих тенденций. Посмотрим, какой будет у них результирующий вектор.
Но, как и всегда, субъективные намерения зачинателей этого кризиса не имеют никакого значения. Разбуженное ими движение мировой истории их же и опрокинет. Ибо их руками и за их спиной прокладывает себе дорогу имманентная историческая необходимость.
Такова та самая гегелевская Хитрость Разума.
#Трамп #империализм
13.03.202511:04
Арт-хаус и попса. Свои среди своих.
По поводу того, что режиссёр Андреасян «ненавидит» режиссёра Тарковского.
Как всегда в условиях доминирования ложного сознания, нам предлагают выбрать одно зло из двух. И выбрать обязательно.
На самом деле, выбирать тут нечего. Это выбор без выбора. (Какая знакомая ситуация, не правда ли?)
Ибо: противоречие между Тарковским и Андреасяном есть лишь проявление их тождества.
Ибо: артхаус — это лишь обратная сторона массовой поп-культуры.
Любой антагонист логически и онтологически (это одно и то же) связан со своим оппонентом.
Без поп-культуры арт-хаус просто бы не возник. Всё его бытие, вся деятельность арт-хаусных режиссёров — это просто абстрактный анти-поп.
Но абстрактное отрицание всегда оборачивается конкретным утверждением.
И потому сам арт-хаус оказывается вполне себе respectable. И respectable именно в самом архи-буржуазном смысле. Индустрия кино — как идеологический отряд большой общественной индустрии — тотальна и всеохватывающа. И арт-хаус — лишь подразделение внутри этого идеологического отряда. Арт-хаус в итоге —объективно не более чем маркетинговый ход, способ занять свою нишу, свою полку в супер-маркете идеологических товаров, способ найти своего покупателя-потребителя.
Даже если арт-хаус уходит в гетто, в подполье — это подполье интегрировано в идеологическую тотальность буржуазного общества. Потому арт-хаус имеет свои фестивали, свои премии и прочие атрибуты — просто для того, чтоб обозначить свою рыночную нишу, застолбить место для своей торговой палатки на идеологическом торжище в базарный день. И да, тут есть обратное влияние: как новинку, изюминку и «свежий взгляд» — арт-хаус периодически чествуют и на попсовых премиях и конкурсах. Это тоже маркетинг: обывателю хочется иногда специй, экзотических фруктов и ещё не испробованных деликатесов. Разнообразить рацион, так сказать. На этот случай буржуазная идеология и припасает арт-хаус.
И если с пошлыми ремесленниками кино-индустрии и так всё ясно, то арт-хаусные режиссёры овеяны ореолом некритического, но совершенно мистического и иррационального почитания. (И это почитание тем больше, чем менее понятны для самих почитателей «творения» мастеров). И тем проще господствующей идеологии через арт-хаус подчинять себе человеческое сознание.
Здесь Тарковский объективно тождествен с Андреасяном. Вне зависимости от субъективных вкусов и пристрастий.
#Тарковский #идеология
По поводу того, что режиссёр Андреасян «ненавидит» режиссёра Тарковского.
Как всегда в условиях доминирования ложного сознания, нам предлагают выбрать одно зло из двух. И выбрать обязательно.
На самом деле, выбирать тут нечего. Это выбор без выбора. (Какая знакомая ситуация, не правда ли?)
Ибо: противоречие между Тарковским и Андреасяном есть лишь проявление их тождества.
Ибо: артхаус — это лишь обратная сторона массовой поп-культуры.
Любой антагонист логически и онтологически (это одно и то же) связан со своим оппонентом.
Без поп-культуры арт-хаус просто бы не возник. Всё его бытие, вся деятельность арт-хаусных режиссёров — это просто абстрактный анти-поп.
Но абстрактное отрицание всегда оборачивается конкретным утверждением.
И потому сам арт-хаус оказывается вполне себе respectable. И respectable именно в самом архи-буржуазном смысле. Индустрия кино — как идеологический отряд большой общественной индустрии — тотальна и всеохватывающа. И арт-хаус — лишь подразделение внутри этого идеологического отряда. Арт-хаус в итоге —объективно не более чем маркетинговый ход, способ занять свою нишу, свою полку в супер-маркете идеологических товаров, способ найти своего покупателя-потребителя.
Даже если арт-хаус уходит в гетто, в подполье — это подполье интегрировано в идеологическую тотальность буржуазного общества. Потому арт-хаус имеет свои фестивали, свои премии и прочие атрибуты — просто для того, чтоб обозначить свою рыночную нишу, застолбить место для своей торговой палатки на идеологическом торжище в базарный день. И да, тут есть обратное влияние: как новинку, изюминку и «свежий взгляд» — арт-хаус периодически чествуют и на попсовых премиях и конкурсах. Это тоже маркетинг: обывателю хочется иногда специй, экзотических фруктов и ещё не испробованных деликатесов. Разнообразить рацион, так сказать. На этот случай буржуазная идеология и припасает арт-хаус.
И если с пошлыми ремесленниками кино-индустрии и так всё ясно, то арт-хаусные режиссёры овеяны ореолом некритического, но совершенно мистического и иррационального почитания. (И это почитание тем больше, чем менее понятны для самих почитателей «творения» мастеров). И тем проще господствующей идеологии через арт-хаус подчинять себе человеческое сознание.
Здесь Тарковский объективно тождествен с Андреасяном. Вне зависимости от субъективных вкусов и пристрастий.
#Тарковский #идеология
21.02.202520:03
Сказ о том, как Агасфер и Равви Йошуа искали Абсолют, как нашли Его и что из этого вышло.
«Мы ищем.
Я, Агасфер, прошагал ошую Равви сорок дней и ночей в поисках Бога. Но Он не являлся нам, вокруг нас была лишь пустыня, серая бескрайность Шеола, в которой всё тонет и исчезает. Равви был полон уныния и страха, он спрашивал меня: Кто мы такие, чтобы перечить Господу и судить по нашим меркам об Его воле? Ведь в Нём начало и конец, Он был прежде времени и будет после, власть Его не имеет предела.
Но чем был бы Господь без нас, отвечал я. Гласом, вопиющим без отклика, силой без приложения к делу, замыслом без исполнения.
Минули ещё сорок дней и ночей в поисках Господа, и Равви опять спросил: А что, если Его вовсе нет? Вдруг мир и мы сами окажемся лишь сном, который развеется, словно туман на ветру?
Равви, ответил я, если вера может передвинуть гору, то вера может и создать её; нужно верить изо всех сил, тогда ты найдешь Отца своего.
И тут серая пустыня будто расступилась, воссиял свет, указавший нам путь, в конце которого перед нами возник дворец из золота, серебра и драгоценного кедра, всё сработано искуснейшими строителями и мастерами; семь врат дворца охраняли семеро стражников, каждый в броне и с огненным мечом, но Равви смело вошёл в седьмые ворота и прошествовал в седьмые покои, где стоял изукрашенный драгоценными каменьями престол, переливающийся всеми цветами радуги, на престоле восседал некто в шелках, с завитыми волосами и перстнями на пальцах, прекрасный, как ангел; он сказал: Я — царь царей! Я давно жду тебя, сын мой.
Равви, сказал я, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Не признаю его.
Чело царя царей помрачнело от гнева, прибежали семеро вооруженных стражников, схватили Равви и выдворили его из седьмых ворот в пустыню. Но свет над дорогой не погас, она привела нас к храму, который был выше и роскошнее, чем дворец царя царей, здесь было больше серебра, золота, кедрового дерева, и построен он был искуснее; во семи дворах храма перед семью алтарями совершали молитвы семеро священников, каждый с огненной жертвенной чашей; Равви прошел через седьмой двор в седьмой придел, где курился ладан, дорогие благовония, стояла церковная утварь, изукрашенная драгоценными каменьями, которые переливались всеми цветами радуги; в этом приделе находился некто в белом, вкруг его головы сиял нимб; он молвил: Я — святейший из святейших! Я ждал тебя, сын мой.
Равви, сказал я опять, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Этого я тоже не признаю.
Лик святейшего из святейших потемнел от гнева, семеро священников набросились на Равви, схватили его и вытолкали с седьмого двора в пустыню. Но свет над нашей дорогой не погас, только сама она, узкая, круто устремилась вверх, сбоку от неё разверзлись пропасти; дорога привела нас к камню, на котором сидел древний старец; в руках он держал посох и чертил им у ног своих письмена, но ветер тут же сдувал песок и стирал написанное.
Я сказал в третий раз: Равви, если это твой отец, поговори с ним.
Равви, склонившись к пишущему, спросил: Что ты тут делаешь, старик?
Тот, продолжая чертить, ответил: Разве не видишь, сын мой? Пишу Книгу жизни, что за семью печатями.
Но ты же пишешь на песке, сказал Равви, дунет ветер и всё сотрёт.
Да, проговорил старец, в том-то и тайна этой Книги.
Ужаснувшись, Равви побледнел, но затем всё-таки сказал: Ведь это Ты создал из пустоты мир со днём и ночью, с водами и сушей, со всеми живыми тварями.
Да, я, проговорил старец.
И всё это может навсегда исчезнуть, будто ничего и не был, спросил Равви, всё окажется лишь случайным следом, который можно затоптать и стереть?
Старец перестал писать, отложил посох, покачал головой и сказал: Когда-то я был полон рвения и веры, любил мой народ или гневался на него, если он того заслуживал, карал его потопом, огнём небесным, посылал ангелов и пророков и, наконец, послал тебя, моего единственного сына. Но сам видишь, что из этого вышло.
«Мы ищем.
Я, Агасфер, прошагал ошую Равви сорок дней и ночей в поисках Бога. Но Он не являлся нам, вокруг нас была лишь пустыня, серая бескрайность Шеола, в которой всё тонет и исчезает. Равви был полон уныния и страха, он спрашивал меня: Кто мы такие, чтобы перечить Господу и судить по нашим меркам об Его воле? Ведь в Нём начало и конец, Он был прежде времени и будет после, власть Его не имеет предела.
Но чем был бы Господь без нас, отвечал я. Гласом, вопиющим без отклика, силой без приложения к делу, замыслом без исполнения.
Минули ещё сорок дней и ночей в поисках Господа, и Равви опять спросил: А что, если Его вовсе нет? Вдруг мир и мы сами окажемся лишь сном, который развеется, словно туман на ветру?
Равви, ответил я, если вера может передвинуть гору, то вера может и создать её; нужно верить изо всех сил, тогда ты найдешь Отца своего.
И тут серая пустыня будто расступилась, воссиял свет, указавший нам путь, в конце которого перед нами возник дворец из золота, серебра и драгоценного кедра, всё сработано искуснейшими строителями и мастерами; семь врат дворца охраняли семеро стражников, каждый в броне и с огненным мечом, но Равви смело вошёл в седьмые ворота и прошествовал в седьмые покои, где стоял изукрашенный драгоценными каменьями престол, переливающийся всеми цветами радуги, на престоле восседал некто в шелках, с завитыми волосами и перстнями на пальцах, прекрасный, как ангел; он сказал: Я — царь царей! Я давно жду тебя, сын мой.
Равви, сказал я, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Не признаю его.
Чело царя царей помрачнело от гнева, прибежали семеро вооруженных стражников, схватили Равви и выдворили его из седьмых ворот в пустыню. Но свет над дорогой не погас, она привела нас к храму, который был выше и роскошнее, чем дворец царя царей, здесь было больше серебра, золота, кедрового дерева, и построен он был искуснее; во семи дворах храма перед семью алтарями совершали молитвы семеро священников, каждый с огненной жертвенной чашей; Равви прошел через седьмой двор в седьмой придел, где курился ладан, дорогие благовония, стояла церковная утварь, изукрашенная драгоценными каменьями, которые переливались всеми цветами радуги; в этом приделе находился некто в белом, вкруг его головы сиял нимб; он молвил: Я — святейший из святейших! Я ждал тебя, сын мой.
Равви, сказал я опять, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Этого я тоже не признаю.
Лик святейшего из святейших потемнел от гнева, семеро священников набросились на Равви, схватили его и вытолкали с седьмого двора в пустыню. Но свет над нашей дорогой не погас, только сама она, узкая, круто устремилась вверх, сбоку от неё разверзлись пропасти; дорога привела нас к камню, на котором сидел древний старец; в руках он держал посох и чертил им у ног своих письмена, но ветер тут же сдувал песок и стирал написанное.
Я сказал в третий раз: Равви, если это твой отец, поговори с ним.
Равви, склонившись к пишущему, спросил: Что ты тут делаешь, старик?
Тот, продолжая чертить, ответил: Разве не видишь, сын мой? Пишу Книгу жизни, что за семью печатями.
Но ты же пишешь на песке, сказал Равви, дунет ветер и всё сотрёт.
Да, проговорил старец, в том-то и тайна этой Книги.
Ужаснувшись, Равви побледнел, но затем всё-таки сказал: Ведь это Ты создал из пустоты мир со днём и ночью, с водами и сушей, со всеми живыми тварями.
Да, я, проговорил старец.
И всё это может навсегда исчезнуть, будто ничего и не был, спросил Равви, всё окажется лишь случайным следом, который можно затоптать и стереть?
Старец перестал писать, отложил посох, покачал головой и сказал: Когда-то я был полон рвения и веры, любил мой народ или гневался на него, если он того заслуживал, карал его потопом, огнём небесным, посылал ангелов и пророков и, наконец, послал тебя, моего единственного сына. Но сам видишь, что из этого вышло.
11.02.202519:18
Отсюда и это униженное предложение Ольге Сократовне, которое она всё же приняла. Жених, как всегда, сомневался даже в своей способности к половой жизни — но давал полный карт-бланш невесте. Это, возможно, и решило согласие девицы Васильевой. И, надо сказать, она воспользовалась данной ей свободой сполна! Сама потом вспоминала (вероятно, не без удовольствия) «как многие мужчины её любили. «А вот Иван Фёдорович (Савицкий, польский эмигрант) ловко вёл свои дела: никому и в голову не приходило, что он — мой любовник… Канашечка-то [Чернышевский] знал: мы с Иваном Фёдоровичем в алькове, а он пишет себе у окна…» (10)
Блюдя чистоту теории, Чернышевский перегибал палку в другую сторону: «моя голубка», «моя несравненная» — иначе к жене он не обращался. В романе «Пролог», написанном уже в Сибири, он вкладывает свою мысль одному из героев: «Глупо влюбляться в таких женщин… Надобно молиться на них». (11)
«Согнутую палку» неравенства полов Чернышевский исправлял слишком усердно: перегнул в другую сторону — и получилось так же криво.
А может, он и не любил свою шальную «голубку»? Хотя нет, есть смутное свидетельство, (12) что и напиваться пробовал наш рассудительный Николай Гаврилович, и самоубийство всерьёз обдумывал — «переразгибание палки» шло не без труда. Но это всё будет позднее, в бытность четы Чернышевских в Санкт-Петербурге.
Пока же: свадьбу они сыграли через месяц после скоропостижной смерти матери Чернышевского. Злые языки в Саратове много болтали по этому поводу, и о том, как холоден был Николай на похоронах, и как закурил тут же у свежей могилы — и под ручку со своей Сократовной пошёл прочь.
Продолжение следует.
Примечания.
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 298.
2. Там же. С. 414.
3. Там же. С. 412.
4. Там же. С. 418.
5. Там же. С. 414.
6. Там же. С. 208.
7. См. главу о Бакунине: Сарычев В. В. Искатели Абсолюта. Т. I. СПб., 2021. С. 213 — 340.
8. См. сексологические откровения Чернышевского в беседе с Лободовским: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 259. Заметим, сам Чернышевский сделал всё, чтобы эти подробности его интимной жизни стали достоянием истории философии.
9. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 253.
10. Цит. по: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 124. Подробно о семейной трагедии Чернышевского, о литературных прототипах «брака втроём» и, напротив, об отражении специфического семейного быта нигилистов в литературных произведениях см.: Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М., 1996.
11. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIII. М., 1949. С. 12 — 13.
12. См. его письма к Некрасову от 5 ноября 1856 и от 7 февраля 1857 года.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
Блюдя чистоту теории, Чернышевский перегибал палку в другую сторону: «моя голубка», «моя несравненная» — иначе к жене он не обращался. В романе «Пролог», написанном уже в Сибири, он вкладывает свою мысль одному из героев: «Глупо влюбляться в таких женщин… Надобно молиться на них». (11)
«Согнутую палку» неравенства полов Чернышевский исправлял слишком усердно: перегнул в другую сторону — и получилось так же криво.
А может, он и не любил свою шальную «голубку»? Хотя нет, есть смутное свидетельство, (12) что и напиваться пробовал наш рассудительный Николай Гаврилович, и самоубийство всерьёз обдумывал — «переразгибание палки» шло не без труда. Но это всё будет позднее, в бытность четы Чернышевских в Санкт-Петербурге.
Пока же: свадьбу они сыграли через месяц после скоропостижной смерти матери Чернышевского. Злые языки в Саратове много болтали по этому поводу, и о том, как холоден был Николай на похоронах, и как закурил тут же у свежей могилы — и под ручку со своей Сократовной пошёл прочь.
Продолжение следует.
Примечания.
1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 298.
2. Там же. С. 414.
3. Там же. С. 412.
4. Там же. С. 418.
5. Там же. С. 414.
6. Там же. С. 208.
7. См. главу о Бакунине: Сарычев В. В. Искатели Абсолюта. Т. I. СПб., 2021. С. 213 — 340.
8. См. сексологические откровения Чернышевского в беседе с Лободовским: Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. I. М., 1939. С. 259. Заметим, сам Чернышевский сделал всё, чтобы эти подробности его интимной жизни стали достоянием истории философии.
9. Набоков В. Дар. 2-е изд. Анн Арбор, 1975. С. 253.
10. Цит. по: Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. I. М.; Л., 1928. С. 124. Подробно о семейной трагедии Чернышевского, о литературных прототипах «брака втроём» и, напротив, об отражении специфического семейного быта нигилистов в литературных произведениях см.: Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М., 1996.
11. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIII. М., 1949. С. 12 — 13.
12. См. его письма к Некрасову от 5 ноября 1856 и от 7 февраля 1857 года.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
29.03.202519:02
Всё это время его содержат в сыром Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Надо сказать, он понимал затруднения следствия, формальную невозможность предъявить ему обвинение — и потому не только сохранял присутствие духа, но не терял и своего мессианского пафоса. Так, 5 октября 1862 года он пишет жене: «Наша с тобой жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, и наши имена всё ещё будут милы людям; и будут вспоминать о нас с благодарностью, когда уже забудут почти всех, кто жил в одно время с нами. Так надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости и характера перед людьми, которые будут изучать нашу жизнь… Со времени Аристотеля не было делано ещё никем того, что я хочу сделать, и буду я добрым учителем людей в течение веков, как был Аристотель». (3) Письмо следственная комиссия за пределы крепости не выпустила, но приобщила к делу.
Обратим внимание на эту претензию стать «учителем» человечества – величайшим после Аристотеля. А как же Христос? — Чернышевский уже видел себя на его месте, видел себя новым, лучшим и истинным Христом. Ольга Сократовна должна была, очевидно, играть роль Марии Магдалины.
Сознание своей миссии разогревало энтузиазм: в среднем за каждый месяц заключения Чернышевский писал в среднем по 11,5 печатных листов (объём книги средних размеров). Человеческое общество для нашего книжника никогда не было первой необходимостью, и потому недобровольный досуг он использовал для любимого занятия — чтения и писания.
В казённых стенах Петропавловской крепости он создаёт и свой opus magnum — роман «Что делать?».
Продолжение следует.
Примечания.
1. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 194.
2. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 327.
3. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIV. М., 1949. С. 456. И тут же гигантомания: планирует написать многотомные исторические обзоры, результирующие в тотальную «Энциклопедию знания и жизни». Гигантомания (как безумие самомнения Субъекта), идущая рука об руку с культом Общего.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
Обратим внимание на эту претензию стать «учителем» человечества – величайшим после Аристотеля. А как же Христос? — Чернышевский уже видел себя на его месте, видел себя новым, лучшим и истинным Христом. Ольга Сократовна должна была, очевидно, играть роль Марии Магдалины.
Сознание своей миссии разогревало энтузиазм: в среднем за каждый месяц заключения Чернышевский писал в среднем по 11,5 печатных листов (объём книги средних размеров). Человеческое общество для нашего книжника никогда не было первой необходимостью, и потому недобровольный досуг он использовал для любимого занятия — чтения и писания.
В казённых стенах Петропавловской крепости он создаёт и свой opus magnum — роман «Что делать?».
Продолжение следует.
Примечания.
1. Н. Г. Чернышевский: pro et contra. СПб., 2008. С. 194.
2. Стеклов Ю. М. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность, 1828 — 1889. Т. II. М.; Л., 1928. С. 327.
3. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. XIV. М., 1949. С. 456. И тут же гигантомания: планирует написать многотомные исторические обзоры, результирующие в тотальную «Энциклопедию знания и жизни». Гигантомания (как безумие самомнения Субъекта), идущая рука об руку с культом Общего.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
12.03.202512:07
Практика — критерий истины.
Каждый в душé — Боб Дилан…
Главное, на деле не оказаться Энди Уорхолом.
Каждый в душé — Боб Дилан…
Главное, на деле не оказаться Энди Уорхолом.
18.02.202515:31
Талантов в стране немало, но дело не в талантах: Чернышевский снова затягивает свою любимую песню о служебной роли искусства. «Литература по самой натуре не может не быть служительницею стремлений века, не может не быть выразительницею его идей». (17) Меж тем, у нового времени две идеи: «гуманность и забота об улучшении человеческой жизни» — так он, очевидно, зашифровал всего одну идею, социализм.
Вот невысказанная по цензурным соображениям, но ясная в своей логике мысль Чернышевского: литература обязана стать пропагандой социализма в России, а писатели — его, социализма, агитаторами. Тем более, что русская литература, в силу русской политической нищеты, поднята (компенсаторно) на высокий пьедестал: «Литература у нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами которые в других странах перешли уже, так сказать, в специальное заведывание других направлений умственной деятельности». (18)
Кому много дано, с того много и спросится. Литература должна стать русским парламентом — раз другого парламента у русских нет. «Общественное мнение должно было бы управлять литературою…» (19)
Вновь перед нами утверждение сервильной функции искусства (и литературы как его высшей формы — поэтому сервильной в высшей степени). Общество должно требовать от искусства обращения внимания на его проблемы, говорит Чернышевский. Хорошо же будет такое искусство, сведённое к фельетону, к литературной жалобной книге!
Но главное другое. Чернышевский заканчивает тем, что вновь впадает в жестокое самопротиворечие: если в первых его «Очерках» литература должна была просвещать общество — то в итоге общество (так и не просвещённое!) уже должно чего-то требовать от литературы, навязывать ей своё мнение! Это – прообраз «социального заказа», ставшего фундаментом советской литературы. И фундамент этот заложил именно Чернышевский.
Продолжение следует.
Примечания.
1. А кто судья над судьёй? Не будем углубляться в порочный логический круг! — просто зафиксируем его как пример абсурдности силлогизмов Чернышевского).
2. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. III. М., 1947. С. 191.
3. Там же. С. 190.
4. Там же. С. 192.
5. Там же. С. 183.
6. Там же. С. 182. Здесь мы можем повторить то, что сказали в начале нашего исследования о русских искателях Абсолюта: если свести всё к движению идеи — то не стоит и писать.
7. Там же. С. 207. Насколько поверхностно Чернышевский понимал Гегеля! Якобы ничего нет положительного. Но само-то это утверждение положительно или нет?
8. Там же. С. 237.
9. Там же.
10. См., например, «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии».
11. Там же. С. 210.
12. Там же. С. 210 — 211.
13. Там же. С. 206.
14. Там же. С. 283. Правда, снисходительно добавляет: «Пока он всё ещё остается незаменим для нашей литературы».
15. Там же. С. 278.
16. Там же. С. 308.
17. Там же. С. 302.
18. Там же. С. 303. Поэтому сам в своём недобровольном удалении от общества займётся писанием романов.
19. Там же. С. 307.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
Вот невысказанная по цензурным соображениям, но ясная в своей логике мысль Чернышевского: литература обязана стать пропагандой социализма в России, а писатели — его, социализма, агитаторами. Тем более, что русская литература, в силу русской политической нищеты, поднята (компенсаторно) на высокий пьедестал: «Литература у нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа, и потому прямо на ней лежит долг заниматься и такими интересами которые в других странах перешли уже, так сказать, в специальное заведывание других направлений умственной деятельности». (18)
Кому много дано, с того много и спросится. Литература должна стать русским парламентом — раз другого парламента у русских нет. «Общественное мнение должно было бы управлять литературою…» (19)
Вновь перед нами утверждение сервильной функции искусства (и литературы как его высшей формы — поэтому сервильной в высшей степени). Общество должно требовать от искусства обращения внимания на его проблемы, говорит Чернышевский. Хорошо же будет такое искусство, сведённое к фельетону, к литературной жалобной книге!
Но главное другое. Чернышевский заканчивает тем, что вновь впадает в жестокое самопротиворечие: если в первых его «Очерках» литература должна была просвещать общество — то в итоге общество (так и не просвещённое!) уже должно чего-то требовать от литературы, навязывать ей своё мнение! Это – прообраз «социального заказа», ставшего фундаментом советской литературы. И фундамент этот заложил именно Чернышевский.
Продолжение следует.
Примечания.
1. А кто судья над судьёй? Не будем углубляться в порочный логический круг! — просто зафиксируем его как пример абсурдности силлогизмов Чернышевского).
2. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15 тт. Т. III. М., 1947. С. 191.
3. Там же. С. 190.
4. Там же. С. 192.
5. Там же. С. 183.
6. Там же. С. 182. Здесь мы можем повторить то, что сказали в начале нашего исследования о русских искателях Абсолюта: если свести всё к движению идеи — то не стоит и писать.
7. Там же. С. 207. Насколько поверхностно Чернышевский понимал Гегеля! Якобы ничего нет положительного. Но само-то это утверждение положительно или нет?
8. Там же. С. 237.
9. Там же.
10. См., например, «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии».
11. Там же. С. 210.
12. Там же. С. 210 — 211.
13. Там же. С. 206.
14. Там же. С. 283. Правда, снисходительно добавляет: «Пока он всё ещё остается незаменим для нашей литературы».
15. Там же. С. 278.
16. Там же. С. 308.
17. Там же. С. 302.
18. Там же. С. 303. Поэтому сам в своём недобровольном удалении от общества займётся писанием романов.
19. Там же. С. 307.
#Чернышевский #Искатели_Абсолюта
21.10.202407:29
Страсти по диалектике.
Ответ Антону Сюткину.
6.
В завершение коснёмся «нарциссизма», который Антон находит у Гегеля и марксистов (надо полагать, этот эпитет и лично автору этих строк адресован). Заметим: себя, надо полагать, Антон к марксистам не относит. Ну, окей, самоидентификация всегда субъективна.
Во-первых, здесь товарищ Сюткин (сознательно или нет — неважно) использует приём амальгамы. Попросту: перекладывает с больной головы на здоровую.
Это не Гегель и не Маркс (говорить об абстрактных «марксистах» — значит замыливать тему) считают «свою» философию свалившейся неизвестно откуда, таким эгоистичным цветком истинной философии посреди моря презренной «идеологии». Это не Гегель и не Маркс всё остальное мышление свели к «превращённым формам». Повторюсь: у Гегеля и Маркса нет речи о философии в стиле «выше-ниже». Мышление — одно и тотально, иначе оно не мышление.
Другой вопрос, что Маркс — справедливо — рассматривает всю послегегелевскую философию как деградацию, как пережившую саму себя. Тут надо или опровергать Маркса (чего Антон не делает), или оставить эти ничего не значащие шпильки («нарциссизм» etc).
А то, что Гегель «ставит точку» — так разве мышление не должно осмысливать себя, оглядываться на пройденный путь? Оно что, это мышление, есть рыбка в аквариуме, которая не помнит того, что было секунду назад? Напомню тривиальную истину: история есть тогда, когда произошедшее осознано. И это осознание всегда есть точка — как фраза, чтоб не превращаться в бредовый поток, должна всегда заканчиваться точкой.
Пенять Гегелю на «точку» — значит: пенять ему за историю философии, за то, что он посмел осознать исторический путь философии.
Поэтому, если не размазывать вопрос, то он стоит так: познан ли Абсолют человеческим мышлением — в конкретной форме гегелевской философии?
Если да, то вопрос закрыт. Дальше уже философия должна стать практикой, логика должна быть приложена к политике. Это уже Маркс.
Если нет — а для Антона, очевидно, нет — тогда:
А) всё тонет в болоте релятивизации — все чего-то познавали, познают, и будут познавать — но какой в этом толк, если это лишь «подведение итогов эпохе»? Разные эпохи — разные итоги. Какой тогда смысл в итогах других эпох, если это не единый процесс, имеющий общий итог? Какой вообще смысл был бы в этих бухгалтерских подсчётах, умозрительных сведениях духовного кредита с дебетом — если бы строчка «итог» никогда не появлялась? Сложно представить более бессмысленное занятие! Слава Гегелю, на самом деле философия не такова.
B) Более того: сквозь концепцию Антона явственно проступает та самая дурная бесконечность, вечное n + 1. Всегда что-то ещё философы накалькулируют, насознают. Получаются вечные сумерки мысли, где все кошки серы, все совы мудрости этими кошками уже пожраны и кое-кто постоянно норовит «орудовать молотом», разрушая и мышление, и человеческую цивилизацию как таковую.
Ибо надо уметь различать суть и явление. Мыслить, сознавать человек не перестаёт — и не перестанет, пока он человек. Это трюизм. Но что он сознаёт? Какую суть? Неужели так-таки ничего окончательно не познано? Но тогда приведите примеры: что существенно нового наосознавала, натворила философия (именно как философия, оставаясь философией) за последние почти 200 лет после Гегеля? Если исключить Маркса с его кардинальным решением вопроса, то — что же философия приобрела нового по сути, и при том не разрушающего сам Разум, саму философию?
Вопрос риторический, конечно.
С) Но что более важно: сам-то Антон откуда познал эту «абсолютную» мысль, что всё не абсолютно? Не сам ли Антон поставил свою релятивистскую точку (противоречие! — но это противоречие самого Антона) — и Гегель с Марксом писали только для того, чтоб он им «подвёл итог»? И кто тогда на самом деле строит «нарциссические схемы»? Ne te fabula narratur?
#Гегель #Маркс #диалектика #логика #Абсолют
Ответ Антону Сюткину.
6.
В завершение коснёмся «нарциссизма», который Антон находит у Гегеля и марксистов (надо полагать, этот эпитет и лично автору этих строк адресован). Заметим: себя, надо полагать, Антон к марксистам не относит. Ну, окей, самоидентификация всегда субъективна.
Во-первых, здесь товарищ Сюткин (сознательно или нет — неважно) использует приём амальгамы. Попросту: перекладывает с больной головы на здоровую.
Это не Гегель и не Маркс (говорить об абстрактных «марксистах» — значит замыливать тему) считают «свою» философию свалившейся неизвестно откуда, таким эгоистичным цветком истинной философии посреди моря презренной «идеологии». Это не Гегель и не Маркс всё остальное мышление свели к «превращённым формам». Повторюсь: у Гегеля и Маркса нет речи о философии в стиле «выше-ниже». Мышление — одно и тотально, иначе оно не мышление.
Другой вопрос, что Маркс — справедливо — рассматривает всю послегегелевскую философию как деградацию, как пережившую саму себя. Тут надо или опровергать Маркса (чего Антон не делает), или оставить эти ничего не значащие шпильки («нарциссизм» etc).
А то, что Гегель «ставит точку» — так разве мышление не должно осмысливать себя, оглядываться на пройденный путь? Оно что, это мышление, есть рыбка в аквариуме, которая не помнит того, что было секунду назад? Напомню тривиальную истину: история есть тогда, когда произошедшее осознано. И это осознание всегда есть точка — как фраза, чтоб не превращаться в бредовый поток, должна всегда заканчиваться точкой.
Пенять Гегелю на «точку» — значит: пенять ему за историю философии, за то, что он посмел осознать исторический путь философии.
Поэтому, если не размазывать вопрос, то он стоит так: познан ли Абсолют человеческим мышлением — в конкретной форме гегелевской философии?
Если да, то вопрос закрыт. Дальше уже философия должна стать практикой, логика должна быть приложена к политике. Это уже Маркс.
Если нет — а для Антона, очевидно, нет — тогда:
А) всё тонет в болоте релятивизации — все чего-то познавали, познают, и будут познавать — но какой в этом толк, если это лишь «подведение итогов эпохе»? Разные эпохи — разные итоги. Какой тогда смысл в итогах других эпох, если это не единый процесс, имеющий общий итог? Какой вообще смысл был бы в этих бухгалтерских подсчётах, умозрительных сведениях духовного кредита с дебетом — если бы строчка «итог» никогда не появлялась? Сложно представить более бессмысленное занятие! Слава Гегелю, на самом деле философия не такова.
B) Более того: сквозь концепцию Антона явственно проступает та самая дурная бесконечность, вечное n + 1. Всегда что-то ещё философы накалькулируют, насознают. Получаются вечные сумерки мысли, где все кошки серы, все совы мудрости этими кошками уже пожраны и кое-кто постоянно норовит «орудовать молотом», разрушая и мышление, и человеческую цивилизацию как таковую.
Ибо надо уметь различать суть и явление. Мыслить, сознавать человек не перестаёт — и не перестанет, пока он человек. Это трюизм. Но что он сознаёт? Какую суть? Неужели так-таки ничего окончательно не познано? Но тогда приведите примеры: что существенно нового наосознавала, натворила философия (именно как философия, оставаясь философией) за последние почти 200 лет после Гегеля? Если исключить Маркса с его кардинальным решением вопроса, то — что же философия приобрела нового по сути, и при том не разрушающего сам Разум, саму философию?
Вопрос риторический, конечно.
С) Но что более важно: сам-то Антон откуда познал эту «абсолютную» мысль, что всё не абсолютно? Не сам ли Антон поставил свою релятивистскую точку (противоречие! — но это противоречие самого Антона) — и Гегель с Марксом писали только для того, чтоб он им «подвёл итог»? И кто тогда на самом деле строит «нарциссические схемы»? Ne te fabula narratur?
#Гегель #Маркс #диалектика #логика #Абсолют
28.03.202519:54
Психоанализ как краниометрия.
Психоанализ есть то же самое измерение черепов, только «черепов» ментальных, интеллектуальных.
Это выстраивание душ по ранжиру. И как расист никогда не даст вам определения расы — точнее: это всегда будет произвольное «определение»: кого расист на основании случайных внешних признаков считает «иным», тот и будет «иным» — так и психоаналитик: он никогда не даст вам объективного определения «комплекса» или, например, «садомазохистской личности».
Ранжировка в психоанализе всегда произвол, классификатором душ всегда выступает душа самого психоаналитика. Несложно заметить, что психоаналитик при этом становится форменным диктатором, психологическим «фюрером», тираном душ.
В его воле — карать и миловать. Психоаналитик решает — на кого повесить ярлык садиста, кого признать «деструктивным», а кого премировать званием «свободной личности».
При этом, как всегда с самозваными диктаторами, власть психоаналитика легко взрывается одним классическим вопросом: «а судьи кто?» По какому праву психоаналитик судит других? Тем более, что объективных критериев своих суждений психоанализ никогда не предоставляет. Ибо этих критериев просто нет. Все психоаналитические заключения — это иррациональные «прозрения» по наитию: «Просто поверьте: это так, как я вам сказал. И это так, потому что я так сказал».
Психоанализ непоследователен, несостоятелен методологически. Он нарушает собственный принцип — ибо, как истинный диктатор, психоаналитик — хозяин своего слова: захотел дал, захотел взял обратно: провозгласив принципиальную субъективность, вознеся субъекта в качестве альфы и омеги исследования — психоаналитик лишает субъектности всех, кроме себя самого.
Главная проблема психоанализа — это амальгама. Во-первых, много говоря о «проекции» (любимый термин у Адорно и Хоркхаймера), психоаналитик свои собственные проблемы, комплексы, душевные травмы и изъяны проецирует, переносит на других. Во-вторых, психоанализ переворачивает реальное соотношение между объективной действительностью и субъективным сознанием. Так, вся теория того же Эриха Фромма построена на одном (недоказанном) тезисе: «садомазохистское» сознание якобы привело к фашизму. Но так сознание оказывается самодостаточной сущностью, парящей над обществом.
Оставим в стороне вопрос — насколько этично клеймить всех направо или налево, навешивая сомнительные (ибо неверифицируемые) ярлыки того или иного фрейдистского комплекса.
Но вот конкретно-исторические возражения оставить в стороне сложно: 1) даже если признать склонность части людей к подчинению — из чего следует, что эта склонность неизменна? Само квази-понятие «комплекса» есть дурная метафизика, фикция, не знающая реальной динамики — и свою косность (точнее: косность своих творцов) «проецирующая» на человечество, загоняя его в гетто того или иного «комплекса». 2) Если же признать эту склонность к подчинению — то что же получается, эта склонность не существовала раньше в истории? Очевидно: существовала. Но тогда связать её с фашизмом = попасть пальцем в небо. 3) Ещё конкретнее: если Фромм рассматривает «садомазохизм» как господствующую форму сознания при капитализме — то почему нацизм захватил власть только в Германии? В других капстранах люди «садомазохизмом» не страдали?
Всё дело в том, что Фромм игнорирует простой факт: само массовое (якобы, «садомазохистское») сознание было воспитано обществом монополистического капитала, политическим представителем которого в странах со слабыми демократическими традициями и стал фашизм. В итоге сам фашизм и создал своё, адекватное себе, сознание. Но эта истина психоанализом отброшена, ибо противоречит его субъективистской методе.
…Продолжать можно долго.
Суть проста: если марксистам ещё суждено когда-то быть интеллектуальной и общественной силой, то следует закрыть на переучёт свой идеологический музей. И по итогам вынести на свалку истории накопленный за почти 2 столетия хлам. В первую очередь — субъективистские концепции. И прежде всего — психоанализ.
А ментальные черепа пусть буржуа измеряют самим себе.
Психоанализ есть то же самое измерение черепов, только «черепов» ментальных, интеллектуальных.
Это выстраивание душ по ранжиру. И как расист никогда не даст вам определения расы — точнее: это всегда будет произвольное «определение»: кого расист на основании случайных внешних признаков считает «иным», тот и будет «иным» — так и психоаналитик: он никогда не даст вам объективного определения «комплекса» или, например, «садомазохистской личности».
Ранжировка в психоанализе всегда произвол, классификатором душ всегда выступает душа самого психоаналитика. Несложно заметить, что психоаналитик при этом становится форменным диктатором, психологическим «фюрером», тираном душ.
В его воле — карать и миловать. Психоаналитик решает — на кого повесить ярлык садиста, кого признать «деструктивным», а кого премировать званием «свободной личности».
При этом, как всегда с самозваными диктаторами, власть психоаналитика легко взрывается одним классическим вопросом: «а судьи кто?» По какому праву психоаналитик судит других? Тем более, что объективных критериев своих суждений психоанализ никогда не предоставляет. Ибо этих критериев просто нет. Все психоаналитические заключения — это иррациональные «прозрения» по наитию: «Просто поверьте: это так, как я вам сказал. И это так, потому что я так сказал».
Психоанализ непоследователен, несостоятелен методологически. Он нарушает собственный принцип — ибо, как истинный диктатор, психоаналитик — хозяин своего слова: захотел дал, захотел взял обратно: провозгласив принципиальную субъективность, вознеся субъекта в качестве альфы и омеги исследования — психоаналитик лишает субъектности всех, кроме себя самого.
Главная проблема психоанализа — это амальгама. Во-первых, много говоря о «проекции» (любимый термин у Адорно и Хоркхаймера), психоаналитик свои собственные проблемы, комплексы, душевные травмы и изъяны проецирует, переносит на других. Во-вторых, психоанализ переворачивает реальное соотношение между объективной действительностью и субъективным сознанием. Так, вся теория того же Эриха Фромма построена на одном (недоказанном) тезисе: «садомазохистское» сознание якобы привело к фашизму. Но так сознание оказывается самодостаточной сущностью, парящей над обществом.
Оставим в стороне вопрос — насколько этично клеймить всех направо или налево, навешивая сомнительные (ибо неверифицируемые) ярлыки того или иного фрейдистского комплекса.
Но вот конкретно-исторические возражения оставить в стороне сложно: 1) даже если признать склонность части людей к подчинению — из чего следует, что эта склонность неизменна? Само квази-понятие «комплекса» есть дурная метафизика, фикция, не знающая реальной динамики — и свою косность (точнее: косность своих творцов) «проецирующая» на человечество, загоняя его в гетто того или иного «комплекса». 2) Если же признать эту склонность к подчинению — то что же получается, эта склонность не существовала раньше в истории? Очевидно: существовала. Но тогда связать её с фашизмом = попасть пальцем в небо. 3) Ещё конкретнее: если Фромм рассматривает «садомазохизм» как господствующую форму сознания при капитализме — то почему нацизм захватил власть только в Германии? В других капстранах люди «садомазохизмом» не страдали?
Всё дело в том, что Фромм игнорирует простой факт: само массовое (якобы, «садомазохистское») сознание было воспитано обществом монополистического капитала, политическим представителем которого в странах со слабыми демократическими традициями и стал фашизм. В итоге сам фашизм и создал своё, адекватное себе, сознание. Но эта истина психоанализом отброшена, ибо противоречит его субъективистской методе.
…Продолжать можно долго.
Суть проста: если марксистам ещё суждено когда-то быть интеллектуальной и общественной силой, то следует закрыть на переучёт свой идеологический музей. И по итогам вынести на свалку истории накопленный за почти 2 столетия хлам. В первую очередь — субъективистские концепции. И прежде всего — психоанализ.
А ментальные черепа пусть буржуа измеряют самим себе.
12.03.202506:07
Будущее.
Будущее всегда принадлежит тем, кто заботу о похоронах мертвецов отдал самим мёртвым.
Будущее всегда принадлежит тем, кто заботу о похоронах мертвецов отдал самим мёртвым.
15.02.202516:33
Зигфрид Кракауэр в своей знаменитой книге «От Калигари до Гитлера» жёстко раскритиковал послевоенный хоррор: для него жанр ужасов (за редкими исключениями типа «Носферату») давал «омерзительной мелкобуржуазной немецкой душе» ложную альтернативу, играющую на руку именно фашизму: хаос или тирания? — и такую же ложную иллюзию решения ложной дилеммы. Пул противится такой трактовке. Для него фильмы ужасов — это отчаянный обвинительный вопль участников войны по адресу её зачинщиков. Слишком простое и приторно-сентиментальное объяснение, ничего не объясняющее, и напротив, игнорирующее социальные эффекты хоррора. (И ссылка Пула на субъективные интенции самих кинематографистов ничего не доказывает — исторические явления нельзя судить по их собственному сознанию о себе).
Неудивительно, что в концовке книги автор — сам того не замечая — опровергает себя: описывая последние дни Джеймса Уэйла, режиссёра «Франкенштейна», он цитирует его слова: «Я посмотрел на себя в зеркало, — сказал Уэйл, — и вдруг понял, что я натворил»: он «запустил этот ужас в мир и уже не сможет его остановить». (С. 315).
И верно. Тут всё по Марксу: надстроечные явления, вся сфера культуры — происходят из конкретно-исторических общественных отношений, но тут нет места механической односторонности: надстройка обратно влияет на свой базис. Так, ожившие кино-мертвецы становятся архетипом для идеологического расчеловечивания людей, отнесённых к тем или иным социальным группам. «Это же зомби!»
Более того, ужас, который постоянно льётся на зрителя с кино- и телеэкранов, становится действительно мощным орудием подавления массового сознания, внушая людям ложное решение ложной дилеммы: лучше тирания, чем разгул хаоса. Дилемма ложная уже потому, что в действительности сама тирания всегда оборачивается худшим вариантом хаоса.
Хорроры — это не катарсис (якобы, испугался и испытал облегчение). Это одновременно и отражение иррационализма, подчинившего себе сознание современного обывателя, и обратно — дальнейшее подчинение этого сознания тем общественным силам, которые этот ужас сеют.
Хорроры — это замкнутый порочный круг, который может быть разорван лишь логикой разума и основанной на разуме социальной практикой.
#хоррор #империализм
Неудивительно, что в концовке книги автор — сам того не замечая — опровергает себя: описывая последние дни Джеймса Уэйла, режиссёра «Франкенштейна», он цитирует его слова: «Я посмотрел на себя в зеркало, — сказал Уэйл, — и вдруг понял, что я натворил»: он «запустил этот ужас в мир и уже не сможет его остановить». (С. 315).
И верно. Тут всё по Марксу: надстроечные явления, вся сфера культуры — происходят из конкретно-исторических общественных отношений, но тут нет места механической односторонности: надстройка обратно влияет на свой базис. Так, ожившие кино-мертвецы становятся архетипом для идеологического расчеловечивания людей, отнесённых к тем или иным социальным группам. «Это же зомби!»
Более того, ужас, который постоянно льётся на зрителя с кино- и телеэкранов, становится действительно мощным орудием подавления массового сознания, внушая людям ложное решение ложной дилеммы: лучше тирания, чем разгул хаоса. Дилемма ложная уже потому, что в действительности сама тирания всегда оборачивается худшим вариантом хаоса.
Хорроры — это не катарсис (якобы, испугался и испытал облегчение). Это одновременно и отражение иррационализма, подчинившего себе сознание современного обывателя, и обратно — дальнейшее подчинение этого сознания тем общественным силам, которые этот ужас сеют.
Хорроры — это замкнутый порочный круг, который может быть разорван лишь логикой разума и основанной на разуме социальной практикой.
#хоррор #империализм
03.09.202416:47
Утка по-пекински.
Главная проблема социализма (и вообще любой попытки альтернативной судьбы для человечества) — не Сталин, не ГУЛАГ, а бюрократия. Точнее: трагическая её необходимость. Вот небольшая иллюстрация.
В 1951 году поэты-коммунисты Пабло Неруда и Илья Эренбург поехали в тогда ещё братский, революционный Китай. В автобиографии «Признаюсь: я жил» Неруда оставил такие воспоминания:
«В ту пору китайцы ходили в синем. Одежда, похожая на спецовку механика, была на всех женщинах, на всех мужчинах, и мне думалось о синеве неба, о людском единодушии. Никаких лохмотьев. Автомобилей, правда, тоже никаких. Всюду синий людской поток, растекающийся в разные стороны.
Шёл второй год революции. Страна, безусловно, должна была испытывать немалые трудности и лишения. Но, разъезжая по Пекину, мы этого не заметили. Меня и Эренбурга беспокоили, конечно, некоторые детали, вернее, лёгкий нервный тик окружавшего нас порядка. Наше простое желание купить носки и носовые платки обернулось государственной проблемой. После напряженных дебатов китайских товарищей, которые долго не приходили к единому мнению, мы, наконец, выехали из гостиницы целым караваном. Впереди была наша машина, за ней — машина с сопровождающими, потом с милицией и четвертая — с переводчиками. Машины рванулись с места, прокладывая путь среди людской толпы; они мчались, словно лавина, по тесному узкому каналу, который образовали расступавшиеся пешеходы. Как только мы подъехали к магазину, китайские товарищи выскочили из машины, мигом разогнали всех покупателей, остановили торговлю и, взявшись за руки, создали нечто вроде живого коридора, по которому мы с Эренбургом прошли, не поднимая глаз. Точно так же, стыдясь самих себя, через пятнадцать минут мы вернулись с маленькими пакетиками в руках и с твердым решением ничего больше в Китае не покупать.
Подобные вещи приводили Эренбурга в ярость. Взять хотя бы историю с рестораном, о которой я сейчас расскажу. В ресторане при нашей гостинице нам подавали скверно приготовленные блюда английской кухни, которые остались в наследство от старой колониальной системы. Я, давний почитатель китайской кухни, сказал своему молодому переводчику, что жажду насладиться прославленным кулинарным искусством пекинцев. Он ответил, что проконсультируется по этому вопросу с товарищами.
Не знаю, консультировался ли наш переводчик или нет, только мы по-прежнему жевали дубовый английский ростбиф в ресторане гостиницы. Я снова напомнил переводчику о нашем желании. Он задумался и сказал:
— Наши товарищи совещались уже несколько раз, вопрос должен решиться со дня на день.
Назавтра к нам подошел ответственный товарищ из комитета по приему нашей делегации. Нацепив на лицо дежурную улыбку, он поинтересовался, действительно ли у нас есть такое желание. «Разумеется», — резанул Эренбург. Я же добавил, что ещё в годы юности познакомился с прославленной кухней Кантона, а теперь мечтаю о знаменитых пекинских приправах.
— Это сложно, — сказал озабоченно товарищ из комитета. Он молча покачал головой и решительно добавил: — Думаю, почти невозможно.
Эренбург улыбнулся горькой улыбкой неисправимого скептика. Я же пришел в полную ярость.
— Товарищ, — сказал я, — будьте любезны оформить документы для нашего отъезда в Париж. Коль скоро я не могу попробовать китайские блюда в Китае, я их без труда получу в Латинском квартале.
Моя гневная речь имела успех. Через четыре часа мы вместе с нашей весьма многочисленной свитой прибыли в знаменитый ресторан, где пять столетий подряд готовят утку по-пекински, незабываемое, изысканнейшее блюдо.
Ресторан, в каких-нибудь трехстах метрах от нашей гостиницы, был открыт с утра до поздней ночи».
#Неруда #Китай #социализм #бюрократия
Главная проблема социализма (и вообще любой попытки альтернативной судьбы для человечества) — не Сталин, не ГУЛАГ, а бюрократия. Точнее: трагическая её необходимость. Вот небольшая иллюстрация.
В 1951 году поэты-коммунисты Пабло Неруда и Илья Эренбург поехали в тогда ещё братский, революционный Китай. В автобиографии «Признаюсь: я жил» Неруда оставил такие воспоминания:
«В ту пору китайцы ходили в синем. Одежда, похожая на спецовку механика, была на всех женщинах, на всех мужчинах, и мне думалось о синеве неба, о людском единодушии. Никаких лохмотьев. Автомобилей, правда, тоже никаких. Всюду синий людской поток, растекающийся в разные стороны.
Шёл второй год революции. Страна, безусловно, должна была испытывать немалые трудности и лишения. Но, разъезжая по Пекину, мы этого не заметили. Меня и Эренбурга беспокоили, конечно, некоторые детали, вернее, лёгкий нервный тик окружавшего нас порядка. Наше простое желание купить носки и носовые платки обернулось государственной проблемой. После напряженных дебатов китайских товарищей, которые долго не приходили к единому мнению, мы, наконец, выехали из гостиницы целым караваном. Впереди была наша машина, за ней — машина с сопровождающими, потом с милицией и четвертая — с переводчиками. Машины рванулись с места, прокладывая путь среди людской толпы; они мчались, словно лавина, по тесному узкому каналу, который образовали расступавшиеся пешеходы. Как только мы подъехали к магазину, китайские товарищи выскочили из машины, мигом разогнали всех покупателей, остановили торговлю и, взявшись за руки, создали нечто вроде живого коридора, по которому мы с Эренбургом прошли, не поднимая глаз. Точно так же, стыдясь самих себя, через пятнадцать минут мы вернулись с маленькими пакетиками в руках и с твердым решением ничего больше в Китае не покупать.
Подобные вещи приводили Эренбурга в ярость. Взять хотя бы историю с рестораном, о которой я сейчас расскажу. В ресторане при нашей гостинице нам подавали скверно приготовленные блюда английской кухни, которые остались в наследство от старой колониальной системы. Я, давний почитатель китайской кухни, сказал своему молодому переводчику, что жажду насладиться прославленным кулинарным искусством пекинцев. Он ответил, что проконсультируется по этому вопросу с товарищами.
Не знаю, консультировался ли наш переводчик или нет, только мы по-прежнему жевали дубовый английский ростбиф в ресторане гостиницы. Я снова напомнил переводчику о нашем желании. Он задумался и сказал:
— Наши товарищи совещались уже несколько раз, вопрос должен решиться со дня на день.
Назавтра к нам подошел ответственный товарищ из комитета по приему нашей делегации. Нацепив на лицо дежурную улыбку, он поинтересовался, действительно ли у нас есть такое желание. «Разумеется», — резанул Эренбург. Я же добавил, что ещё в годы юности познакомился с прославленной кухней Кантона, а теперь мечтаю о знаменитых пекинских приправах.
— Это сложно, — сказал озабоченно товарищ из комитета. Он молча покачал головой и решительно добавил: — Думаю, почти невозможно.
Эренбург улыбнулся горькой улыбкой неисправимого скептика. Я же пришел в полную ярость.
— Товарищ, — сказал я, — будьте любезны оформить документы для нашего отъезда в Париж. Коль скоро я не могу попробовать китайские блюда в Китае, я их без труда получу в Латинском квартале.
Моя гневная речь имела успех. Через четыре часа мы вместе с нашей весьма многочисленной свитой прибыли в знаменитый ресторан, где пять столетий подряд готовят утку по-пекински, незабываемое, изысканнейшее блюдо.
Ресторан, в каких-нибудь трехстах метрах от нашей гостиницы, был открыт с утра до поздней ночи».
#Неруда #Китай #социализм #бюрократия
Көрсетілген 1 - 16 арасынан 16
Көбірек мүмкіндіктерді ашу үшін кіріңіз.