Красный Архивариус Сергей Цветаев
Единственное, чем можем мы помочь нашим детям и самим себе — рассказать правду о величии Красной Империи. СССР 2:0. Счёт будет в нашу пользу. Наша Победа предрешена.
TGlist рейтингі
0
0
ТүріҚоғамдық
Растау
РасталмағанСенімділік
СенімсізОрналасқан жеріРосія
ТілБасқа
Канал құрылған күніOct 05, 2017
TGlist-ке қосылған күні
Aug 11, 2024Рекордтар
16.04.202515:30
919Жазылушылар05.04.202523:59
300Дәйексөз индексі29.08.202423:59
25.4K1 жазбаның қамтуы29.03.202523:59
20.7KЖарнамалық жазбаның қамтуы14.09.202423:59
4.35%ER29.08.202423:59
3924.23%ERR
02.04.202508:15
О сериале «Злые люди».
Который потряс меня до основания и совершенно.
Честно. Лихо. Умеем — когда захотим.
Пора выметать из искусства кино всякую дрянь и смотреть — достойное.
Ибо: «Две бараньи головы в один котёл не лезут!»
https://telegra.ph/Predelnoe-szhatie-04-02
Который потряс меня до основания и совершенно.
Честно. Лихо. Умеем — когда захотим.
Пора выметать из искусства кино всякую дрянь и смотреть — достойное.
Ибо: «Две бараньи головы в один котёл не лезут!»
https://telegra.ph/Predelnoe-szhatie-04-02
06.04.202509:07
Сергей Михалков
Десятилетний человек
Крест-накрест белые полоски
На окнах съёжившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пёс на тёплом пепелище,
До глаз испачканный в золе.
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе.
Накинув драный зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу, прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел,
В нетопленой, разбитой бане,
Ночь скоротавши, как зверёк,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза,
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Всё видевший, на всё готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Быть может, вон за той горой,
Его, как друга, в тёмный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет всё, на что глядели
Его недетские глаза.
Десятилетний человек
Крест-накрест белые полоски
На окнах съёжившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пёс на тёплом пепелище,
До глаз испачканный в золе.
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе.
Накинув драный зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу, прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел,
В нетопленой, разбитой бане,
Ночь скоротавши, как зверёк,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза,
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Всё видевший, на всё готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Быть может, вон за той горой,
Его, как друга, в тёмный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет всё, на что глядели
Его недетские глаза.
Қайта жіберілді:
«Светское Постсоветское»
10.04.202517:57
«Луковые блинки» часть вторая
Знаток кулинарного искусства Похлёбкин именует их «красными». Такое мне и подходило и подходит. Однажды бабушка (не иначе как по наущению вражеских голосов) задумала накормить меня блинами гречишными. Я был оскорблён. Я ел их отстранённо и слезы в моих глазах призваны были сказать миру ничуть не меньше, чем «детские неношеные ботиночки» папаши Хемингуэя. Больше подобных экспериментов надо мной не учиняли. Меж тем, Вильям Васильевич в уже упомянутой блинной монографии настоятельно рекомендует гречневые (они же и гречишные) блины на молоке:
И это тоже райская еда и совершеннейшее счастье, когда б не детский мой максимализм, отсутствие гибкости ума и прочие застарелости четырёх, пяти, шестилетнего возраста развития. Я пришёл из армии осенью 1989-го. В ноябре. Бабушки не было два года как... Блинами встречала меня тётя моя родная. Сколько я их съел тогда, даже и не знаю. Думал, честное слово помру. Уцелел. Выжил. Видать, отдал должное Детству.
Я и поныне при каждом удобном случае пеку те самые бабушкины блины. Своим повзрослевшим сыновьям. Натирая сковороды ароматнейшей луковой половинкой. Правда, горсть изюма (как это делала бабушка, иногда) на сковороду прям перед заливкой теста не бросаю — не дружат мои разбойники с изюмом, а жаль. С чугунной сковороды, в блинке красном с пылу с жары, винные ягодки ой как хороши...
Готовьте, золотки мои. Крепкий дом, он и печью своей славен. Доброго всем дня и до следующего четверга, в нашей рубрике «Тайны советской кухни». Ваш Сергей Цветаев!
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
Знаток кулинарного искусства Похлёбкин именует их «красными». Такое мне и подходило и подходит. Однажды бабушка (не иначе как по наущению вражеских голосов) задумала накормить меня блинами гречишными. Я был оскорблён. Я ел их отстранённо и слезы в моих глазах призваны были сказать миру ничуть не меньше, чем «детские неношеные ботиночки» папаши Хемингуэя. Больше подобных экспериментов надо мной не учиняли. Меж тем, Вильям Васильевич в уже упомянутой блинной монографии настоятельно рекомендует гречневые (они же и гречишные) блины на молоке:
— 4 стакана гречневой муки,
— 4,5–5 стаканов молока,
— 25 г дрожжей,
— 2 яйца,
— 25 г сливочного масла,
— 1 ч. ложка соли,
— 1 ч. ложка сахара,
— 0,5 стакана подсолнечного масла
Две трети приготовленной по рецепту порции молока, дрожжи, муку, сливочное масло, желтки вымешать, дать подойти. Добавить соль, сахар, обварить остальным молоком, взбить, ввести взбитые белки, дать подойти вторично и сразу же печь.
И это тоже райская еда и совершеннейшее счастье, когда б не детский мой максимализм, отсутствие гибкости ума и прочие застарелости четырёх, пяти, шестилетнего возраста развития. Я пришёл из армии осенью 1989-го. В ноябре. Бабушки не было два года как... Блинами встречала меня тётя моя родная. Сколько я их съел тогда, даже и не знаю. Думал, честное слово помру. Уцелел. Выжил. Видать, отдал должное Детству.
Я и поныне при каждом удобном случае пеку те самые бабушкины блины. Своим повзрослевшим сыновьям. Натирая сковороды ароматнейшей луковой половинкой. Правда, горсть изюма (как это делала бабушка, иногда) на сковороду прям перед заливкой теста не бросаю — не дружат мои разбойники с изюмом, а жаль. С чугунной сковороды, в блинке красном с пылу с жары, винные ягодки ой как хороши...
Готовьте, золотки мои. Крепкий дом, он и печью своей славен. Доброго всем дня и до следующего четверга, в нашей рубрике «Тайны советской кухни». Ваш Сергей Цветаев!
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
Қайта жіберілді:«Светское Постсоветское»
03.04.202515:46
Сегодня четверг, а это значит у нас новая публикация Сергея Цветаева в рубрике «Тайны советской кухни»
Парадные размышления у самовара от счастливого советского ребёнка 1969-го года выпуска — мягкое звучание, ламповый звук! Присоединяйтесь!
«Серенькие щи»
Бабушка ещё величала их «Серёнькиными» — по имени моему, я же ей внуком приходился, как-никак, а не по почте меня бандеролью прислали. С щами, и всякими суповыми жидкостями вообще (кроме молочного с вермишелькой — такой-то вот позор, да) у меня с детства раннего не задавалось. Я их разглядывал, весьма пристрастно, ложкой разгонял всяческую в них тьму во облецах, но есть — никак они у меня не елись.
Сомнительная капуста, ещё более сомнительная со свёклой морковь, лук жареный, и прочая пастернако-петрушечья начинка вызывали во мне не то чтобы отвращение, скорее экзистенциальную грусть. И это при том, что свеколку с майонезиком и орешками тёртыми и сырком, в виде салата, я наворачивал. Сладкую, на яблочном уксусе капустку провансаль, трескал (клюкву разве что на край тарелочки отгребая). Блины, с «луковой сковороды» (об этом отдельная колонка будет) любил до совершеннейшего беспамятства.
Но...Зачем в бульонную воду перекладывать всё то, что и так прекрасно естся в отдельности, и превращать то прекрасное в горячую жидкую смесь, было мне решительно не понять. Я ныл и требовал «хоть колбаски кусочек к ужасу такому». Мне резонно отвечали:
И я ел. Страдая горько. Бабушку такое положение томило, за душу тянуло и однажды по осени она выписала из деревни зеленущих, что твоя лягушка, капустных листов-лопухов. Внешних. Которые на обрыв идут. Это раньше их, а теперь, а тогда.
Вологодско-новгородская битва за первенство в деле изобретения, введения в крестьянский деловой оборот серых щей длится уж верных два столетия. И победителей не видно. Каждая сторона гнёт своё, правит рецепт пуще неволи, ухищряясь и совершенно запутывая современных доморощенных кулинаров, меж тем. Хитрости в изначальном изводе серых щей не так уж и много.
Листы надобно промыть, совсем жёсткую сердцевину убрать, прочее нарубить сечкой, пересыпая ржаной мукой и самой простецкой крупной солью промешать, и под гнёт. В место тёплое, на недельку. После, в холод. Далее, если соли много, с холода доставай-промывай, да и прямиком в щи. Вернее, в крепкий такой навар бульонный на свиных рёбрышках, или на говяжьем сочном крае. И чтоб мясо уварилось прежде до совершеннейшего размягчения и отставания от костей.
Далее 👉🏻
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
Парадные размышления у самовара от счастливого советского ребёнка 1969-го года выпуска — мягкое звучание, ламповый звук! Присоединяйтесь!
«Серенькие щи»
Бабушка ещё величала их «Серёнькиными» — по имени моему, я же ей внуком приходился, как-никак, а не по почте меня бандеролью прислали. С щами, и всякими суповыми жидкостями вообще (кроме молочного с вермишелькой — такой-то вот позор, да) у меня с детства раннего не задавалось. Я их разглядывал, весьма пристрастно, ложкой разгонял всяческую в них тьму во облецах, но есть — никак они у меня не елись.
Сомнительная капуста, ещё более сомнительная со свёклой морковь, лук жареный, и прочая пастернако-петрушечья начинка вызывали во мне не то чтобы отвращение, скорее экзистенциальную грусть. И это при том, что свеколку с майонезиком и орешками тёртыми и сырком, в виде салата, я наворачивал. Сладкую, на яблочном уксусе капустку провансаль, трескал (клюкву разве что на край тарелочки отгребая). Блины, с «луковой сковороды» (об этом отдельная колонка будет) любил до совершеннейшего беспамятства.
Но...Зачем в бульонную воду перекладывать всё то, что и так прекрасно естся в отдельности, и превращать то прекрасное в горячую жидкую смесь, было мне решительно не понять. Я ныл и требовал «хоть колбаски кусочек к ужасу такому». Мне резонно отвечали:
«Льдина Папанина скоро по щам/борщам твоим поплывёт! Давай, ешь уже и не выпендривайся. Избаловала тебя бабушка, вот и пожинаем...»
И я ел. Страдая горько. Бабушку такое положение томило, за душу тянуло и однажды по осени она выписала из деревни зеленущих, что твоя лягушка, капустных листов-лопухов. Внешних. Которые на обрыв идут. Это раньше их, а теперь, а тогда.
Вологодско-новгородская битва за первенство в деле изобретения, введения в крестьянский деловой оборот серых щей длится уж верных два столетия. И победителей не видно. Каждая сторона гнёт своё, правит рецепт пуще неволи, ухищряясь и совершенно запутывая современных доморощенных кулинаров, меж тем. Хитрости в изначальном изводе серых щей не так уж и много.
Листы надобно промыть, совсем жёсткую сердцевину убрать, прочее нарубить сечкой, пересыпая ржаной мукой и самой простецкой крупной солью промешать, и под гнёт. В место тёплое, на недельку. После, в холод. Далее, если соли много, с холода доставай-промывай, да и прямиком в щи. Вернее, в крепкий такой навар бульонный на свиных рёбрышках, или на говяжьем сочном крае. И чтоб мясо уварилось прежде до совершеннейшего размягчения и отставания от костей.
Далее 👉🏻
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
Қайта жіберілді:«Светское Постсоветское»
10.04.202517:57
Парадные размышления у самовара от счастливого советского ребёнка Сергея Цветаева 1969-го года выпуска — мягкое звучание, ламповый звук! Присоединяйтесь!
«Луковые блинки»
Британские учёные авторитетно утверждают — дети, преимущественно и с огромным удовольствием, потребляют днями на пролёт — веточки-пучочки спаржи, злаковые батончики без ничего и талые воды горных ледников мглистого севера. Но, золотки мои! Ведь британские учёные, это такой собирательный образ, навроде ирландского банши, или, скажем нашего деда-лесовика. Существуют ли они на самом деле? Безусловно! Видел ли их кто-нибудь хоть когда? Нет, и нечего о таком даже и мечтать!
Их нет, тех британских учёных!
Зато есть дети, с превеликим наслаждением лопающие до треска заушного — макароны с сосисками, сосиски с макаронами (это разные блюда и готовятся они не одинаково), всяческие булки со всяческими (сомнительными и нет) котлетами, а еще хрустящие чипсы и прочие лимонады. А ещё — блины с оладьями. Да! Блины. Да! С оладьями. И можно прямо в одной тарелке. Щедро поливая сверху кленовыми сиропами, сгущёнками, шоколадными пастами, ореховыми муссами и сливочным маслом в растопленном виде. Лёгкая, здоровая еда, ноль калорий и всяческая польза!
В детстве советском, на бабушкиной кухне, я был совершенно советским (скептически настроенным по отношению к идеям британских учёных) ребёнком. И больше всего на свете, больше даже и дедушки Ленина, любил я луковые бабушкины блины. И тут нужны пояснения. У бабушки всё было в точности по Похлёбкину. Уж не знаю, водила ли она с ним по молодости дружбу, или состояла с ним же в личной переписке, но только — жарила она блины молниеносно и на двух чугунных сковородах, которые в момент их первичного раскаления засыпала солью, а после, сбросив соль в раковину и протерев упомянутую чугунину чистой тряпицей, уже и пускала в дело. И перед каждым разливом шипящего и шкворчащеготеста она с необычайной ловкостью и скоростью натирала их крупной половинкой луковицы, насаженной на строго специальную вилку с длинной ручкой (кстати сам Похлёбкин, на случай перебоя с луком, рекомендует всем нам иметь под рукой половинку чищеной картофелины — но только на случай перебоя).
Запах горящего на пылающих сковородах лукового среза сводил меня с ума. Я просыпался, спрыгивал со своей тахтушки, мчался поплескатья водицей (возьми мыльце, да умой рыльце) и в мокрой от тщательного умывания пижаме являлся в кухню, замирая с масляными вожделеющими глазами перед величием блинного священнодейства. Вильям Похлёбкин, между тем, в монографии «О блинах» сообщает всем любителям дырчатого пропечённого теста:
«Удобно жарить блины на двух сковородах, когда третья стоит на маленьком огне. В нее складываете блинчики и смазываете разогретым сливочным маслом. Стопку можно время от времени переворачивать, тогда к моменту готовности последнего блина первый не успеет остыть!»
Вот ровно таким фертом и обходилась бабушка с испечёнными блинами. Эта маленькая третья сковородочка, совсем как средоточие сублимированного счастья человеческого, манила меня особо. К ней я крался, что тощий кот к рыбацкой шхуне и своё — неизменно получал. Бабушка величала меня «Серёжка — блинная душа»... Я лопал, и по лапкам у меня текло не сумевшее попасть в рот растопленное сливочное масло. Маслом бабушка блины умащивала щедро. Масла бабушка от века не жалела.
Время от времени, в перерыве между блинами, она закидывала на одну из сковород тонко резаные яблочные листики-дольки. Те мигом карамелизировались, прихватывались, золотились бочками, и отправлялись в мою тарелку. Сверху к ним полагалось гречишного мёду. Это был конец света в отдельно взятом месте. После пятого блина детское моё сознание уносилось совсем уже в заоблачные дали и признаться самому, что никакой связи с реальностью (кроме блинов) у меня нет, я попросту не мог — функционал критического мышления выключался полностью. Что это были за времена. Что за блины в тех временах пеклись. Только пшеничные!
Далее 👉🏻
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
«Луковые блинки»
Британские учёные авторитетно утверждают — дети, преимущественно и с огромным удовольствием, потребляют днями на пролёт — веточки-пучочки спаржи, злаковые батончики без ничего и талые воды горных ледников мглистого севера. Но, золотки мои! Ведь британские учёные, это такой собирательный образ, навроде ирландского банши, или, скажем нашего деда-лесовика. Существуют ли они на самом деле? Безусловно! Видел ли их кто-нибудь хоть когда? Нет, и нечего о таком даже и мечтать!
Их нет, тех британских учёных!
Зато есть дети, с превеликим наслаждением лопающие до треска заушного — макароны с сосисками, сосиски с макаронами (это разные блюда и готовятся они не одинаково), всяческие булки со всяческими (сомнительными и нет) котлетами, а еще хрустящие чипсы и прочие лимонады. А ещё — блины с оладьями. Да! Блины. Да! С оладьями. И можно прямо в одной тарелке. Щедро поливая сверху кленовыми сиропами, сгущёнками, шоколадными пастами, ореховыми муссами и сливочным маслом в растопленном виде. Лёгкая, здоровая еда, ноль калорий и всяческая польза!
В детстве советском, на бабушкиной кухне, я был совершенно советским (скептически настроенным по отношению к идеям британских учёных) ребёнком. И больше всего на свете, больше даже и дедушки Ленина, любил я луковые бабушкины блины. И тут нужны пояснения. У бабушки всё было в точности по Похлёбкину. Уж не знаю, водила ли она с ним по молодости дружбу, или состояла с ним же в личной переписке, но только — жарила она блины молниеносно и на двух чугунных сковородах, которые в момент их первичного раскаления засыпала солью, а после, сбросив соль в раковину и протерев упомянутую чугунину чистой тряпицей, уже и пускала в дело. И перед каждым разливом шипящего и шкворчащеготеста она с необычайной ловкостью и скоростью натирала их крупной половинкой луковицы, насаженной на строго специальную вилку с длинной ручкой (кстати сам Похлёбкин, на случай перебоя с луком, рекомендует всем нам иметь под рукой половинку чищеной картофелины — но только на случай перебоя).
Запах горящего на пылающих сковородах лукового среза сводил меня с ума. Я просыпался, спрыгивал со своей тахтушки, мчался поплескатья водицей (возьми мыльце, да умой рыльце) и в мокрой от тщательного умывания пижаме являлся в кухню, замирая с масляными вожделеющими глазами перед величием блинного священнодейства. Вильям Похлёбкин, между тем, в монографии «О блинах» сообщает всем любителям дырчатого пропечённого теста:
«Удобно жарить блины на двух сковородах, когда третья стоит на маленьком огне. В нее складываете блинчики и смазываете разогретым сливочным маслом. Стопку можно время от времени переворачивать, тогда к моменту готовности последнего блина первый не успеет остыть!»
Вот ровно таким фертом и обходилась бабушка с испечёнными блинами. Эта маленькая третья сковородочка, совсем как средоточие сублимированного счастья человеческого, манила меня особо. К ней я крался, что тощий кот к рыбацкой шхуне и своё — неизменно получал. Бабушка величала меня «Серёжка — блинная душа»... Я лопал, и по лапкам у меня текло не сумевшее попасть в рот растопленное сливочное масло. Маслом бабушка блины умащивала щедро. Масла бабушка от века не жалела.
Время от времени, в перерыве между блинами, она закидывала на одну из сковород тонко резаные яблочные листики-дольки. Те мигом карамелизировались, прихватывались, золотились бочками, и отправлялись в мою тарелку. Сверху к ним полагалось гречишного мёду. Это был конец света в отдельно взятом месте. После пятого блина детское моё сознание уносилось совсем уже в заоблачные дали и признаться самому, что никакой связи с реальностью (кроме блинов) у меня нет, я попросту не мог — функционал критического мышления выключался полностью. Что это были за времена. Что за блины в тех временах пеклись. Только пшеничные!
Далее 👉🏻
@ «Светское Post Советское» родом из детства!
Қайта жіберілді:«Светское Постсоветское»
03.04.202515:46
Часть вторая 👉🏻
Ну, там, всякое ещё (рецептов тьма сыщите в недрах интернета) — морковь, лучок, коренья, всё обжарить. Картошечка, и тоже, чтоб разварилась хорошенько. И поверх этого всего — добрую поллитровку, а то и поболе, крошева — именно так называется вещество, в которое и обратились зеленущие капустные листы на собственном соку и ржаном рассоле.
И будут вам серые щи. Только после окончательного уварения, вот хоть с голоду помрите, а дайте им всё одно, часок в духовочке на невеликих 80-ти градусах постоять. И зажмурьтесь, при том. И печку русскую представьте. И ощутите во рту ледяной глоток горькой. Пить, впрочем — необязательно. Я маленький был. Серые щи трескал, только за ушами потрескивало, но и не пил. Во всяком случае, не помню, чтоб рюмку перед каждой тарелочкой опрокидывал в себя. Разве что стакан киселю-компоту. Тарелочка была с жирафом на дне. Сквозь обычную суповую замесь я продирался к нему часами. Сквозь серую обыденность «сереньких» бабушкиных щей — за пять минут и никак не более.
Было в них что-то такое. Неимоверное! Как в русской литературе! Читаешь, плачешь, над судьбами геройскими горюешь, а как дочитал — и по новой в книжный, да в библиотеку. «Дайте мне Гоголя — две! И Ремизова — две! Нет! Три! И Федора Достоевского, что-нить из него поужасней, но только не Му-му, бога ради...»
Ржаную муку я в детстве обожал нюхать. Любил всякое такое (гуталин, в частности, обожал за запах). Лез в бабушкины полочные закрома, доставал банку и, ну, давай! Банку ржаной муки, не гуталина. Видимо, сказывалось рабоче-крестьянское происхождение.
Это уже в зрелом возрасте, вознамерившись повернуть время вспять и взявшись за изготовление серых щей по «старинным рецептам», я неожиданно понял — блюдо то было отнюдь не барское. Так себе, мякинного крестьянства небогатый прихлёб. Это уж позже в него рёбра свиные и всякие говядины попали. А по перву. Как писал дядя Гиляй:
Но волшебные бабушкины «Серёнькины щи»спасли меня в детстве раз и навсегда. Отметая с негодованием борщи, рассольники, самые обыкновенные в бессмысленности своей щи из свежей капусты, начисто отрицая суп рыбный (терял сознание, почти) и суп овощной исключительно (смотрел в него, как в бездну, а уж она — на меня), я с воодушевлением немыслимым наворачивал серых щец по три дня кряду и даже забывал при том про обеденную обязательную колбасу. Эх, бабушка. Тонко чувствующий душу детскую, человек.
«А чево они серые-то?» — спросит меня внимательный читатель. «А тово, что с закваски зеленущий лист капустный — сереет...» с деланным спокойствием отвечу я, да и взгрустну о днях кухонных, когда был я малого роста, все были живы и никому не надо было умирать.
Готовьте, золотки мои ненаглядные. Жизнь велика. Много в ней всякого серого на вид, да уж больно важного по сути. Готовьте. И да воздастся вам в поколениях грядущих.
До следующего четверга, Ваш Сергей Цветаев
Ну, там, всякое ещё (рецептов тьма сыщите в недрах интернета) — морковь, лучок, коренья, всё обжарить. Картошечка, и тоже, чтоб разварилась хорошенько. И поверх этого всего — добрую поллитровку, а то и поболе, крошева — именно так называется вещество, в которое и обратились зеленущие капустные листы на собственном соку и ржаном рассоле.
И будут вам серые щи. Только после окончательного уварения, вот хоть с голоду помрите, а дайте им всё одно, часок в духовочке на невеликих 80-ти градусах постоять. И зажмурьтесь, при том. И печку русскую представьте. И ощутите во рту ледяной глоток горькой. Пить, впрочем — необязательно. Я маленький был. Серые щи трескал, только за ушами потрескивало, но и не пил. Во всяком случае, не помню, чтоб рюмку перед каждой тарелочкой опрокидывал в себя. Разве что стакан киселю-компоту. Тарелочка была с жирафом на дне. Сквозь обычную суповую замесь я продирался к нему часами. Сквозь серую обыденность «сереньких» бабушкиных щей — за пять минут и никак не более.
Было в них что-то такое. Неимоверное! Как в русской литературе! Читаешь, плачешь, над судьбами геройскими горюешь, а как дочитал — и по новой в книжный, да в библиотеку. «Дайте мне Гоголя — две! И Ремизова — две! Нет! Три! И Федора Достоевского, что-нить из него поужасней, но только не Му-му, бога ради...»
Ржаную муку я в детстве обожал нюхать. Любил всякое такое (гуталин, в частности, обожал за запах). Лез в бабушкины полочные закрома, доставал банку и, ну, давай! Банку ржаной муки, не гуталина. Видимо, сказывалось рабоче-крестьянское происхождение.
Это уже в зрелом возрасте, вознамерившись повернуть время вспять и взявшись за изготовление серых щей по «старинным рецептам», я неожиданно понял — блюдо то было отнюдь не барское. Так себе, мякинного крестьянства небогатый прихлёб. Это уж позже в него рёбра свиные и всякие говядины попали. А по перву. Как писал дядя Гиляй:
«…Нижние этажи облезлых домов были заняты главным образом «пырками». Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки ― чашка щей из серой капусты, без мяса; за пятак ― лапша зелено-серая от «подонья» из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка...»
Но волшебные бабушкины «Серёнькины щи»спасли меня в детстве раз и навсегда. Отметая с негодованием борщи, рассольники, самые обыкновенные в бессмысленности своей щи из свежей капусты, начисто отрицая суп рыбный (терял сознание, почти) и суп овощной исключительно (смотрел в него, как в бездну, а уж она — на меня), я с воодушевлением немыслимым наворачивал серых щец по три дня кряду и даже забывал при том про обеденную обязательную колбасу. Эх, бабушка. Тонко чувствующий душу детскую, человек.
«А чево они серые-то?» — спросит меня внимательный читатель. «А тово, что с закваски зеленущий лист капустный — сереет...» с деланным спокойствием отвечу я, да и взгрустну о днях кухонных, когда был я малого роста, все были живы и никому не надо было умирать.
Готовьте, золотки мои ненаглядные. Жизнь велика. Много в ней всякого серого на вид, да уж больно важного по сути. Готовьте. И да воздастся вам в поколениях грядущих.
До следующего четверга, Ваш Сергей Цветаев
28.03.202511:04
Көбірек мүмкіндіктерді ашу үшін кіріңіз.
