В разгар перестройки ее, авторку известных статей о судьбах женщин в ГУЛАГе, пригласили выступить со свободным рассказом о своих записях.
Прямо перед Щербаковой зал держал Михаил Жванецкий — главный советский писатель-сатирик, продававший сотни тысяч пластинок в год. Редко кому приходилось выступать после Жванецкого — как правило хедлайнером, был он сам, и его выступление закрывало программу.
Оказавшись у микрофона, Щербакова взглянула в первые ряды публики — там сидели многие из ее собеседниц, доживших до этого дня: среди них, героини «Крутого маршрута» Марченко и Мясникова. И тогда Щербакова стала поднимать их со своих мест, называя по имени и рассказывая залу их истории. Зал встречал их овацией, происходящее не казалось ни неуместным, ни болезненным — наконец-то человек-на-сцене говорил правду о людях-из-зала.
Зоя Дмитриевна Марченко: в первый раз арестована вслед за братом, второй раз —
за мужем, немецким коммунистом Германом Таубенбергером; оба были расстреляны — а она выжила, играла в лагерном театре, вернулась почти 20 лет спустя. Паулина Степановна Мясникова: в 1927-м, в год последнего открытого выступления троцкистской оппозиции, училась в девятом классе и была арестована; десять лет спустя ее мужа и брата приговорили к смерти; после десятков лет тюрем и лагерей в начале 50-х получила «бессрочную ссылку»; вышла на свободу после смерти Сталина.
На это короткое время граница между сценой и залом стерлась. Сам фестиваль стал одной из неформальных точек отсчета для начала работы «Мемориала».
Когда я узнала, что у Саши выйдет книга, то считала дни до публикации. Мне нравится, что авторка говорит о сексе бережно, не давит на читателя и при этом делится способами испытать новые ощущения.
А главное, по-новому смотришь на некоторые главы истории России: какие именно шли дискуссии о наследии советского террора в перестройку; что изменилось в 1990-е, когда мемориальцы попали в архивы; что произошло в 2000-е, когда изучение истории террора сменилось созданием памяти о нем; как в 2010-е создание памяти сменилось борьбой за нее; ну и 2022 год, год поражения, после которого Мемориал старается сохранить память хотя бы о себе и своем наследии.
Когда я узнала, что у Саши выйдет книга, то считала дни до публикации. Мне нравится, что авторка говорит о сексе бережно, не давит на читателя и при этом делится способами испытать новые ощущения.
А главное, по-новому смотришь на некоторые главы истории России: какие именно шли дискуссии о наследии советского террора в перестройку; что изменилось в 1990-е, когда мемориальцы попали в архивы; что произошло в 2000-е, когда изучение истории террора сменилось созданием памяти о нем; как в 2010-е создание памяти сменилось борьбой за нее; ну и 2022 год, год поражения, после которого Мемориал старается сохранить память хотя бы о себе и своем наследии.
В разгар перестройки ее, авторку известных статей о судьбах женщин в ГУЛАГе, пригласили выступить со свободным рассказом о своих записях.
Прямо перед Щербаковой зал держал Михаил Жванецкий — главный советский писатель-сатирик, продававший сотни тысяч пластинок в год. Редко кому приходилось выступать после Жванецкого — как правило хедлайнером, был он сам, и его выступление закрывало программу.
Оказавшись у микрофона, Щербакова взглянула в первые ряды публики — там сидели многие из ее собеседниц, доживших до этого дня: среди них, героини «Крутого маршрута» Марченко и Мясникова. И тогда Щербакова стала поднимать их со своих мест, называя по имени и рассказывая залу их истории. Зал встречал их овацией, происходящее не казалось ни неуместным, ни болезненным — наконец-то человек-на-сцене говорил правду о людях-из-зала.
Зоя Дмитриевна Марченко: в первый раз арестована вслед за братом, второй раз —
за мужем, немецким коммунистом Германом Таубенбергером; оба были расстреляны — а она выжила, играла в лагерном театре, вернулась почти 20 лет спустя. Паулина Степановна Мясникова: в 1927-м, в год последнего открытого выступления троцкистской оппозиции, училась в девятом классе и была арестована; десять лет спустя ее мужа и брата приговорили к смерти; после десятков лет тюрем и лагерей в начале 50-х получила «бессрочную ссылку»; вышла на свободу после смерти Сталина.
На это короткое время граница между сценой и залом стерлась. Сам фестиваль стал одной из неформальных точек отсчета для начала работы «Мемориала».
