Писательство кф 📜

Просто текст, тоскую и хочу отзывов

Мы с бывшей подругой шипперили Люциуса/Скирса, она нарисовала по ним арт, а я - зарисовку.

Препод что то нудно говорил, пытаясь объяснить сидящим в студии новую тему. Его голос проникал в головы студентов, оставляя за собой только след сонливости, а не знания. Куратор уже сам потерял тонкую нить своего рассказа, начав запинаться и невнятно бубнить, что привлекло к ещё более сырой атмосфере в аудитории. Отталкивающей и сонливой, как будто прилетела какая нибудь фея и все обдурманила крепким сном. Он видел, что им было плевать, но чувство долга овладело им, поэтому Препод уже рассказывал не для других, а для себя, освежить свои знания и мозги. Взрослые передают свои знания и опыт детям, но дети считают, что им это не нужно, что они самостоятельные, а зря.

Они сидели на задней парте аудитории, занимаясь своим делом, как и остальные студенты. Солнце раскинуло свои горячие объятия в виде лучей и проникало в помещение, заставляя жариться и ожидать, когда эта чёртова пара закончится. Они сидели как раз таки около окна, и Люциусу это не нравилось. Скирс сидел рядом, положив свою тяжёлую голову на парту и дремал не потомк, что ему было скучно, он не спал ночью. Люциус и Скирс были соседями по комнате, не самыми дружными, но всем было все равно удивительно, что у Люциуса хоть кто то появился. Он был высокомкрен и черств, как никто другой. Роза с шипами, одиноко растущая в горшке в неволе и никем не любимая. Только старушка, та же одинокая, сидит с этой розой, поливает и ухаживает за ней, что бы та не погибла, умудряясь при этом не уколоться об её шипы. По ночам они много чего делали - нет, вы не подумайте нечего, они просто смотрели гача страшилки.

Скирс был одет в чёрное, но ему это не мешало дремать, даже те самые лучи, которые мёртвой хваткой цеплялись за его толстовку, не могли его разбудить. Люциус глянул на него: непослушные кудряшки сонно падали на тетрадку, в которой было лениво что то начиркано. Взгляда не было, было только его мелахоличный взгляд век. Сейчас он видел пустоту, бесконечную, черную пустоту. А может быть и нет. Никто не знает, что выдаст нам мозг в эту ночь.

Учебные принадлежности лежали на парте в хаотичном порядке, где как. Сейчас они не были важны и нужны, а поэтому никто и не беспокоился, если вдруг пенал упадёт и разлетится по полу, ведь он был уже в портфеле, на столько он стал не нужным в этот момент.

Красная рубашка Люциуса приятно блестела на солнце, отливая ярко красным цветом, придавая более ангельский вид. Желетка, одетая поверх рубашки, хватала за собой лучи солнца, заставляя студента жариться и все больше раздражаться. Демонский хвост Люца нервно помахивал, давая понять, что парень в не настроении.

Штора была сдернута, сто бы в помещении было светлее, что бы бедные студенты не лишимь зрения. Но с такими темпами они лишаться воды в своём организме. Лучики сливались воедино вместе со стенами, как будто одно целое, просто разделённые
Братья.

Они сидели вместе, двое, два альбинос, солнце которым, пожалело ярких цветов.

Страх – это система.

Она заставляет меня постоянно искать выход, неизвестно откуда выбираясь. Значит, я не могу доверять естественному? Проблема во мне?

Но естественному ли?

Что же меня пугает? Подойди и взгляни им в глаза – вот они, сверху вниз, вылезают из моего крошечного разума и устремляются на самое дно. Не наоборот.

Это страх не смерти, а её вестников:

Сирен, режущих сознание на кусочки;
Решёток на окнах и холодного привкуса ментола;
Звона цепей и казней на электрическом стуле;
Провалиться между перроном и поездом, и, возможно, остаться там навсегда.
Но больше всего – лифтов – старых, уже почти мёртвых тросов, которые оборвутся, выпадет пол, переклинит электричество и из кнопок полетят искры, повалит дым.
И момента, когда пол исчезает, а падение так и не начинается – потому что свобода падать – уже роскошь.

Да. Но...
В моих страхах всегда присутствует нечто общее.

Оно обитает везде.

Толпа.

Да, теперь я смотрю им в глаза. Пять картин ужаса изменили свой облик. Пять всадников апокалипсиса оседлали свои катастрофы.

***

Толпа, которая в час пик валит в вагон, толкая меня одновременно под поезд, между перроном и в состав.

***

В лифт забивается куча народа и он предупреждают пищит о перегрузе, но толпа не чувствует опасности. Щелчок. Лифт ломается всеми возможными способами сразу.

***

Пожар, сирены, орава школьников в панике стекает из здания. Начинается давка у выхода. Всё хотят спастись. В ушах ледяной тон сирены, который пробирает до дрожи: «Со-хра-няй-те спо-кой-стви-е».

***

Преступление властей.

Огромная масса митингующих. Слезоточивый газ, который скоро заменит толпе воздух. Пластиковые, чёрные как смоль, биты. Слепящая блеском пуль мертвенно-холодная сталь автоматов.

Звуковая бомба поставила толпу на колени и началась давка. Людей буквально втаптали в раскалённый от тысяч шагов асфальт.

***

Больницы.

Невозможность сделать полноценных вдох из за пневмонии. Капельницы со сладковатым ядом, таблетки, появляющиеся на полке перед кроватью каждый день.

Это тюрьма.

Рентгены, пронизывающие тебя на сквозь, но при этом ты физически этого не чувствуешь. Внезапно воткнутый катетер – глаза улетают куда то на потолок, а ты невольно вскрикиваешь.

Место обещанного клубничного вкуса – привкус холодного ментола и жуткой мяты в маске с наркозом.

Не срабатывающая от сопротивления и напряжения анестезия.

Но по выходу из больницы вы мало что помните. Как это возможно? Страхи стирают память?

***

Теперь страхи рвутся в обратном направлении, возвращаясь инерцией – со дна и до моего разума:

Кислотные дожди – словно ласковый грибной дождичек для атомных грибов;

Психбольницы. Окна в нормальный мир, дающие надежду на реальный мир, оказываются очередной стеной.

Министерство любви.

Бегущие по механизму плотоядные крысы с титановыми зубами.

Шёпот: «2+2=5. Это же очевидно.»

Тишина. Давка. Ментоловый вкус наркоза.

Неправильно. Неестественно.

Крысы не останавливаются.

Человек, бьющийся в агонии. Осознание. «Я же солгал.»

...Поздно. Его пожирает его же страх.

«Так не должно быть!» – срывается с губ хрип, раздирающий горло.

Последние конвульсии.




Голос из репродуктора:

– А разве это что-то меняет?

Восход луны всегда прекрасен, и особенно его скрашивает полупрозрачный туман, окутавший улицы города, благодаря повышенной влажности воздуха. В такие ночи особенно высоко желание гулять по пустующим проулкам и бульварам, наслаждаться звездами, освещающими небосвод в компании с луной. Ярко светящиеся цветастые надписи круглосуточных заведений так и манили прохожего гуляку зайти и потратить последние накопленные сбережения на минутное удовольствие; но одна надпись манила больше всего: недавно открывшийся бильярд; говорят, что его владелец очень красив: кремово-блондинистые пряди густых волос, так и норовящих закрыть обзор; подчеркнутые формы лица, и светло-бежевые, подобные сливочному крему, что так подчеркивают доброту его души, выразительные глаза; подтянутое телосложение и довольно высокий рост, так полюбившийся девушкам практически со всей округи. Ах, его подкачанные руки, его теплые ладони — так и хочется прижаться к ним, чтобы они обвили тебя в нежных объятиях, от которых так и веет защищенностью. Но протагонист не такой... Он не такой, ведь так? Так ему хотелось думать. Он знал, что любить парней, будучи самим парнем, — неправильно, и в обществе его вряд ли поймут. Протагонист открыл дверь столь манящего его заведения. Его лицо нежно обдало потоком теплого воздуха с тонким ароматом чего-то сладкого. Сглотнув накопившуюся слюну, он прошел в помещение. Аромат, исходящий из помещения, усилился: теперь отчетливо ощущалась ваниль и еще что-то приторно-сладкое. Протагонист медленно окинул помещение взглядом: мягкая обивка бордовых кресел, которую столь украшала золотая вышивка; мягкий теплый свет, снисходящий с ажурных люстр.