ᴨуɯᴋиндᴏᴩɸ 𝙘𝙤𝙣𝙛𝙚𝙨𝙨𝙞𝙤𝙣

«Вы всё ещё следите за мной, граф, даже если сами в этом себе не признаётесь. Как цербер у врат, вы обнюхиваете каждое моё слово, будто чуетесь к дыму возможного пожара. Но скажите, что вам приятнее: сам пожар — или мысль, что вы его предвосхитили? Вы боитесь меня, но не потому, что я опасен, а потому, что вы не в силах отвести взора. Я, как трещина на портрете империи — мельчайшая, но неустранимая».

«Александр Сергеевич,
Признаюсь вам, никогда ещё наблюдение за поднадзорным не требовало от меня столь тщательного самоконтроля. Вы доводите меня до грани — не закона, но чувства. И всё же я возвращаюсь к вам снова и снова, как возвращаются к боли, что сделалась родной. Быть может, это и есть ваша истинная держава — не Россия, но душа её, растущая сквозь запреты. Вы — боль империи, но, возможно, и её последнее спасение».