09.02.202519:20
В рамках изучения антиутопии, в которую мы постепенно погружаемся, очень интересно исследовать вопрос про то, как на психологическую практику влияют великие и ужасные агрегаторы.
Понятно, что агрегаторы-эгрегоры исполняют типовую роль волка в овечьей шкуре, как обычно всё прикидывается безобидной темой “я всего лишь ваш полезный посредник”. И также понятно, что в действительности все немного не так, как на самом деле.
Но обсуждать, хороши они или плохи, приносят больше пользы или вреда, не особенно интересно - это просто реальность, которая следует логике позднего капитализма, а вовсе не наших желаний.
А вот вопрос, как агрегаторы трансформируют саму практику, отношения и функции психотерапии в обществе и самосознание специалистов и клиентов, по-моему стоит задать.
Вот навскидку:
1. Идея: “если вам не подойдет специалист - мы вам подберем другого” провоцирует понимать психотерапию как механизированный процесс, в котором подходящие детали могут просто соединяться друг с другом и все должно работать. Значимость терапевтических отношений снижается в пользу редукции психотерапии к формату “болезнь - таблетка”.
2. Требование от агрегаторов большого количества часов личной терапии и супервизии специалистов на первый взгляд нужно для повышения качества и профессионализма. Но обратная сторона монеты такая: это требование формирует пирамиду - психологи вынуждены искать себе терапевта и супервизора для многих часов работы. Для этого они обращаются к тем же агрегаторам и таким образом увеличивают рынок услуг.
3. Многие агрегаторы стимулируют именно долгосрочную терапию разными финансовыми инструментами, неважно, показана она или нет.
Пункты 2 и 3 усиливают тренд всеобщей психотерапевтизации.
Но это то, что видится со стороны, а я в тему не очень погружен, могу ошибаться. Что вы думаете?
#терапевтическая_культура
#кбт_цифрового_поколения
Понятно, что агрегаторы-эгрегоры исполняют типовую роль волка в овечьей шкуре, как обычно всё прикидывается безобидной темой “я всего лишь ваш полезный посредник”. И также понятно, что в действительности все немного не так, как на самом деле.
Но обсуждать, хороши они или плохи, приносят больше пользы или вреда, не особенно интересно - это просто реальность, которая следует логике позднего капитализма, а вовсе не наших желаний.
А вот вопрос, как агрегаторы трансформируют саму практику, отношения и функции психотерапии в обществе и самосознание специалистов и клиентов, по-моему стоит задать.
Вот навскидку:
1. Идея: “если вам не подойдет специалист - мы вам подберем другого” провоцирует понимать психотерапию как механизированный процесс, в котором подходящие детали могут просто соединяться друг с другом и все должно работать. Значимость терапевтических отношений снижается в пользу редукции психотерапии к формату “болезнь - таблетка”.
2. Требование от агрегаторов большого количества часов личной терапии и супервизии специалистов на первый взгляд нужно для повышения качества и профессионализма. Но обратная сторона монеты такая: это требование формирует пирамиду - психологи вынуждены искать себе терапевта и супервизора для многих часов работы. Для этого они обращаются к тем же агрегаторам и таким образом увеличивают рынок услуг.
3. Многие агрегаторы стимулируют именно долгосрочную терапию разными финансовыми инструментами, неважно, показана она или нет.
Пункты 2 и 3 усиливают тренд всеобщей психотерапевтизации.
Но это то, что видится со стороны, а я в тему не очень погружен, могу ошибаться. Что вы думаете?
#терапевтическая_культура
#кбт_цифрового_поколения
29.01.202510:37
Создается такое впечатление, что изрядная часть проблем у КБТ-практиков связана конкретно с трудностями перевода ключевых терминов с английского.
Яркий пример - ”глубинные убеждения”. На самом деле они core beliefs, перевод их как “глубинных” возможен, но часто ведет к сложностям и путанице (выше коллега это отметил в комментарии). Слово “глубинный” отсылает к соответствующей корневой метафоре - “глубинная работа” воспринимается как необходимое условие устойчивых изменений, что на деле далеко не всегда так. Отсюда тенденция специалистов стремиться работать именно с глубинными убеждениями и проблемы с выбором мишеней и стратегий, о которых говорилось выше (типичный запрос на супервизию “Как мне работать вот с этим глубинным убеждением?”, типичное решение - “Мне вообще не надо с ним работать, по крайней мере сейчас”).
Другая история - с термином “долженствование”. На русском одним этим словом передается понятие, которое по-английски имеет самые разные степени жесткости и выражается разными словами. И когда мы слышим в речи пациента “я должен”, то это не всегда выражает долженстование как “musturbation”, то есть в “эллисовском” смысле. Тут мы рискуем получить бесплодные споры с пациентом, которыйдиккенса Эллиса не читал и никак не поймет, чего мы так привязались к высказанному им нормальному желанию быть счастливым, достигать успеха или заботиться о своих близких. Он-то использует слово “должен” в смысле “сильно хочу”.
И самый наверное значительный и мощный пример трудностей перевода - это evidence-based, означающий вообще-то “имеются свидетельства в пользу того, что..”, а в переводе легким движением начинает восприниматься “однозначно доказано, что..” Это маленькое недопонимание уже устроило немало бед.
Можно и дальше продолжать. Есть вопросики и к отдельным терминам типа “охранительного поведения”, “автоматических мыслей”, и к названиям расстройств, например Illness anxiety. Есть ли у вас подобные наблюдения?
#рефлексивный_практикум
Яркий пример - ”глубинные убеждения”. На самом деле они core beliefs, перевод их как “глубинных” возможен, но часто ведет к сложностям и путанице (выше коллега это отметил в комментарии). Слово “глубинный” отсылает к соответствующей корневой метафоре - “глубинная работа” воспринимается как необходимое условие устойчивых изменений, что на деле далеко не всегда так. Отсюда тенденция специалистов стремиться работать именно с глубинными убеждениями и проблемы с выбором мишеней и стратегий, о которых говорилось выше (типичный запрос на супервизию “Как мне работать вот с этим глубинным убеждением?”, типичное решение - “Мне вообще не надо с ним работать, по крайней мере сейчас”).
Другая история - с термином “долженствование”. На русском одним этим словом передается понятие, которое по-английски имеет самые разные степени жесткости и выражается разными словами. И когда мы слышим в речи пациента “я должен”, то это не всегда выражает долженстование как “musturbation”, то есть в “эллисовском” смысле. Тут мы рискуем получить бесплодные споры с пациентом, который
И самый наверное значительный и мощный пример трудностей перевода - это evidence-based, означающий вообще-то “имеются свидетельства в пользу того, что..”, а в переводе легким движением начинает восприниматься “однозначно доказано, что..” Это маленькое недопонимание уже устроило немало бед.
Можно и дальше продолжать. Есть вопросики и к отдельным терминам типа “охранительного поведения”, “автоматических мыслей”, и к названиям расстройств, например Illness anxiety. Есть ли у вас подобные наблюдения?
#рефлексивный_практикум
25.12.202414:35
Продолжение, начало здесь
Итак, вот четыре повреждающих фактора соцсетей, которые Джонатан Хайд считает основными виновниками роста ментальных проблем у молодежи и следствиями так называемого phone-based childhood (в противовес play-based childhood)
Это 1) социальная депривация, то есть снижение количества личных контактов; 2) нарушения сна - фактор, вносящий вклад в свою очередь в самые разные расстройства - депрессия, тревога, проблемы гнева, когнитивные нарушения и т.д; 3) фрагментация внимания и 4) аддикции (тут речь идет не о расстройствах как таковых, а об аддиктивных поведенческих реализациях в широком смысле).
Это все кажется довольно очевидным, но если погрузиться в детали, обнаруживается много интересного. Возьмем первый пункт. Время, которое американские подростки проводят с друзьями в реальной жизни, сократилось со 122 минут в день в 2012 до 67 минут в 2019. Да, “партия спокойных" возражает, что зато количество онлайн-контактов увеличилось и это может помогать подросткам социализироваться. Это правда. Но Хайд обращает внимание на качество контактов. При личном общении мы вынуждены учиться считывать эмоции человека перед нами, решать возникающие проблемы в реальном же времени (мы не можем выйти из реальной комнаты и ответить собеседнику через пару часов или вовсе проигнорировать его), получать мгновенную корректирующую обратную связь от наших удачных или не очень попыток, вынуждены регулировать свои эмоции во время самых разных социальных коллизий и т.д. У нас есть возможность телесного контакта, нехватка которого само по себе гигантская тема для изучения. Ну и так далее. При онлайн общении все по-другому.
В результате дети недостаточно осваивают то, что перед этим на протяжении тысячелетий формировалось естественным образом.
Лично мне здесь видится, что это по крайней мере частично объясняет многие феномены, которые мы наблюдаем и в терапии. Например получается, что как минимум часть молодых людей, жалующихся, что они не распознают свои/чужие эмоции, не просто понабрались этого в тиктокес целью получить желаемый диагноз рас - они их на самом деле плохо распознают.
И так можно всматриваться в каждый пункт.
Продолжение следует
#кбт_цифрового_поколения
Итак, вот четыре повреждающих фактора соцсетей, которые Джонатан Хайд считает основными виновниками роста ментальных проблем у молодежи и следствиями так называемого phone-based childhood (в противовес play-based childhood)
Это 1) социальная депривация, то есть снижение количества личных контактов; 2) нарушения сна - фактор, вносящий вклад в свою очередь в самые разные расстройства - депрессия, тревога, проблемы гнева, когнитивные нарушения и т.д; 3) фрагментация внимания и 4) аддикции (тут речь идет не о расстройствах как таковых, а об аддиктивных поведенческих реализациях в широком смысле).
Это все кажется довольно очевидным, но если погрузиться в детали, обнаруживается много интересного. Возьмем первый пункт. Время, которое американские подростки проводят с друзьями в реальной жизни, сократилось со 122 минут в день в 2012 до 67 минут в 2019. Да, “партия спокойных" возражает, что зато количество онлайн-контактов увеличилось и это может помогать подросткам социализироваться. Это правда. Но Хайд обращает внимание на качество контактов. При личном общении мы вынуждены учиться считывать эмоции человека перед нами, решать возникающие проблемы в реальном же времени (мы не можем выйти из реальной комнаты и ответить собеседнику через пару часов или вовсе проигнорировать его), получать мгновенную корректирующую обратную связь от наших удачных или не очень попыток, вынуждены регулировать свои эмоции во время самых разных социальных коллизий и т.д. У нас есть возможность телесного контакта, нехватка которого само по себе гигантская тема для изучения. Ну и так далее. При онлайн общении все по-другому.
В результате дети недостаточно осваивают то, что перед этим на протяжении тысячелетий формировалось естественным образом.
Лично мне здесь видится, что это по крайней мере частично объясняет многие феномены, которые мы наблюдаем и в терапии. Например получается, что как минимум часть молодых людей, жалующихся, что они не распознают свои/чужие эмоции, не просто понабрались этого в тиктоке
И так можно всматриваться в каждый пункт.
Продолжение следует
#кбт_цифрового_поколения
दिखाया गया 1 - 3 का 3
अधिक कार्यक्षमता अनलॉक करने के लिए लॉगिन करें।