Чан не ревнует, потому что ревновать можно только человека, которого любишь и который принадлежит тебе.

Минхо ему не принадлежит. И их отношения точно не про любовь. Не про любовь в романтическом понимании.

Но какого чёрта Чан сходит с ума, стоит Минхо подшутить над каким-нибудь парнем из стаффа или подмигнуть танцору — одному из своих близких друзей. Чан даже с ними как-то вместе обедал, и они вели себя куда ближе, чем обычные друзья. Или это лишь жалкие фантазии измученного бессонными ночами мозга.

Сынмин чувствует себя немного неловко с букетом ромашек в руке. Наверное, стороннему наблюдателю может показаться, будто влюблённый школьник торопится на свидание. Но Сынмин торопился в школу с рюкзаком за плечами, а ромашки, белые и какие-то слишком наивные, втюхала ему странная аджума на перекрестке. 

Хёнджину раньше нравилось быть снизу, нравилось быть любимым и затраханным до беспамятства, но с Минхо он хочет совсем другого — наслаждаться его мелодичными стонами, его сильным и гибким телом и теснотой внутри него. Как будто только трахая Минхо, он может получить его всего без остатка. 

Безумие и помешательство.

— Всё, хватит, ты сегодня сумасшедший, — сорванным голосом тянет Минхо и валится на кровать в полном бессилии. — Завтра нормально ходить не смогу, не то что танцевать. 

Хёнджин падает рядом на бок, чтобы смотреть на его яркие зацелованные и искусанные губы, часто вздымающуюся крепкую грудь, тонкую дорожку волос внизу живота уходящую к паху, крепкие бёдра, словно выточенные из камня — Хёнджин обожает осыпать их поцелуями и оставлять красные отметины, которые со временем станут тёмно-бордовыми и будут ещё долго напоминать Минхо о нём.  

— Хён, мне было хорошо сегодня, — говорит Хёнджин, опуская руку на грудь Минхо и едва поглаживая. — Даже слишком. 

— Мне тоже, — отвечает Минхо, крутится, вытаскивает одеяло из-под своей спины и натягивает на них обоих. — Давай хоть немного поспим. Только не прижимайся сильно — ты слишком горячий! Это не флирт. Ты, правда, как печка.