Ламберт был никем. Безземельным рыцарем с сомнительным прошлым. Все, что ему оставалось — это десятки женщин и бахвальство. Но ни одна женщина не знала его душу, а смелость кончалась там, где начиналась вина.

— Если бы вы знали, в каком грехе я повинен, вы бы не были ко мне так добры.

Густав улыбнулся и погладил его по ладони.

— Мне было достаточно знать, что вы прелюбодей, чтобы не относиться к вам с добротой. Но вот мы здесь.

Они здесь. Ламберт проснулся и пришел, чтобы не оставаться наедине с мертвецами. Отец Густав принял его, словно никогда не был свидетелем его постыдной любви.

— Вы заставляете себя, — вдруг понял Ламберт, — это ваше испытание.

Он не умел злиться — и именно поэтому был ужасен в гневе.

Отец Густав был таким же.

В день Таяния над Дораполем взошли три солнца, сияющие между собою, и от них три столпа до самого моря; сверху набок завалился месяц, тонкий, как дуга. Горожане выходили из домов, собирались на берегу, чтобы увидеть знамение. Кто-то плакал, кто-то кричал, поверх голов разносился гул стенаний. Миколе не было страшно, но он боялся за людей. Гудящая толпа единым потоком отправилась к церкви, чтобы испросить утешения у митрополита. Женщина в толпе споткнулась, чуть не упала под топот сапог по деревянной мостовой. Микола придержал ее за локоть и сказал:
— Ты, дочка, не иди за людьми, а поди домой: там помолись и займись делами. Так и мысли дурные уйдут, и Боженьке приятно будет.

В Лангелау много лет идет война: Орден борется с ересью на западном полуострове, и ценой тому становятся голод, эпидемия чумы и множество сломанных жизней.
Йерсене было шесть лет, когда ее родную деревню сожгли, чтобы помешать распространению чумы. Перед смертью мать велела ей идти в Орден, и она послушалась на свою беду. Ее ждали долгие двенадцать лет учебы и взросления среди тех, кого безжалостно калечила эта война.
Над зеленокаменным Лиессом разгорается Лунный Огонь. В его свете Духи много просят за право служить им – и особенно много спросят с девочки, что считала, будто может пожертвовать всем.

На похоронах Августа, как старшая дочь, несла фонарь.
Хотелось выть - как воют от злости и боли псы, - но в ней уже не было ни злости, ни боли. Под сердцем дрожала пустота.
Зимы и лихорадки беспощадны, сквозняки выдувают из человека все тепло, задувают легкий, трепетный огонек в руке.