“– Да. Да, Кирилл, конечно же, я знал Сашу Броткина.
– Ох!
– И он действительно – гений и самый лучший ученик Д. А. У.
– Но… почему же тогда о нем так мало информации?
– Потому что о Броткине нельзя говорить.
– ???
Кирилл, вероятно, имеет такой потрясенный вид и взирает на Фридриха Ивановича с такой надеждой, что тот, хоть и неохотно, все же пускается в разъяснения.
– Лет двадцать назад между Броткиным и Д. А. У. произошел конфликт, в результате которого они полностью разорвали отношения. Дмитрий Александрович выдающийся человек, но лучше бы вам, Кирилл, не видеть его в гневе: страшное зрелище. Мы, тогдашние аспиранты, сначала совершенно ничего не поняли – и не знали, как действовать; ну, пытались немного успокоить Д. А. У. Тщетно, разумеется. Броткин был проклят, предан анафеме, и с тех пор само его имя нельзя произносить в присутствии Уляшова.”

Вода шумит, она шепчет, и чудится — её шёпот поднимается и опадает, как мелодия, что слышится издалека и звучит повсюду. Дождь перебирает струны под моей кожей, дождь струится сквозь меня, смывает мои шаги ещё до того, как я прикасаюсь к земле. И с каждым шагом мне легче.