Какое-то время ему удаётся волочить бывшего друга за собой. Но Габриель всё же отпихивает его и отходит, с явной опаской и подозрением, стараясь держаться подальше. Это начинает бесить Витторино. Но он лишь прикусывает внутреннюю сторону щеки и продолжает вести его за собой. В полной тишине. Ни один из них не решается заговорить. Если бы священник не утратил чувство неловкости ещё много лет назад, то непременно бы провалился под землю.
— Неужели ты не помнишь Капри?
Освещение становится всё хуже и хуже, как они приближаются ближе к конечному пункту их назначения. И Витторино даже щурится.
— Ты же помнишь, что ты итальянец, верно? Помнишь имя своей матери? Помнишь свою родину? Детство? — он делает небольшую паузу, — так почему меня не помнишь?
Слова звучат ядовито, наполненные уже нескрываемым раздражением, страхом и разочарованием. А так же всё ещё бушующей где-то внутри его паникой. Прямо сейчас ему больше всего на свете хочется прижать Габриеля к холодной стене Базилики и сделать с ним что-то очень нехорошее. Например, избить. Как в старые времена изуродовать чужое тело и своё собственное лишь для того, чтобы помириться за пару жалких часов. Они никогда не враждовали долго. Но раньше Габриель был... Другим. Витторино не верил в чудесное воскрешение и тут явно что-то было не так. Это не его Габриель. Не Габриель, с которым он провёл большую часть своей юности, дурачась и разыгрывая других. Не Габриель, с которым они курили всякую дрянь на крыше домов, пытаясь скрыться от любопытных глаз взрослых. Не Габриель, с которым они прятались от охраны в тесной кладовке, затаив дыхание и упёршись друг другу в грудь. Да, Витторино и сам изменился, но это был длинный и логически обоснованный процесс... А детектив просто умер и вернулся в этот мир кардинально другим.
Он не замечает, как нервно дёргает себя за шарф, пока идёт. Возможно, лёгкая асфиксия помогла бы ему оторваться от тяжёлых мыслей. Ему не стоит вот так просто отпускать Габриеля. И он это не сделает. Витторино так спокоен лишь потому, что собирался обмануть его. Подстроить какую-нибудь ужасную ситуацию, в которой у детектива не осталось бы и шанса, кроме как довериться ему. И тогда, в момент, когда он будет наиболее уязвим, втереться в доверие. Это было неправильно. Но это то, чего требовал его больной разум. Если Габриель жив и не помнит его, то он пойдёт на любые манипуляции, чтобы заставить того вспомнить. Или хотя бы остаться с ним. Навсегда. Ему слишком одиноко одному. Он больше не может потерять Габриеля во второй раз.
Они подходят к спуску в катакомбы. Шаткая, давно изжившая своё время лестница. Кажется, что она сломается от малейшего веса, хоть камень брось.
— Спускайся.