«Мы жили в лагере, такой лагерь большущий, территория с бараками, в комнате жили по 16 человек. Так вот, интересно, для кого был построен этот лагерь? Может, конечно, для военнопленных. Были отдельные - девчачьи и хлопчачьи, целый день ходил полицай с собакой, кушать давали один единственный раз в день. Ой, боже, чего только не было. В цеху работали по 10 часов, будили в полчетвертого утра, переводчица кричала: «Девчата подъём!». Спереди по бокам и сзади вели собаки, чтобы мы не сбежали. Идя строем на работу в цех, некоторые запевали песню «Москва моя», а полицаи кричали: «Нихт Москау!», чтобы никто про Москву не пел. В родной Каланчак нас переправили только в августе месяце 1945 года, добирались до дома по-разному и пешком тоже шли», - вспоминает Нионила Дмитриевна.
«Незнание законов не освобождает от ответственности - гласит один из основных правовых принципов», - акцентировал внимание присутствующих офицер СК России.
«Мы жили в лагере, такой лагерь большущий, территория с бараками, в комнате жили по 16 человек. Так вот, интересно, для кого был построен этот лагерь? Может, конечно, для военнопленных. Были отдельные - девчачьи и хлопчачьи, целый день ходил полицай с собакой, кушать давали один единственный раз в день. Ой, боже, чего только не было. В цеху работали по 10 часов, будили в полчетвертого утра, переводчица кричала: «Девчата подъём!». Спереди по бокам и сзади вели собаки, чтобы мы не сбежали. Идя строем на работу в цех, некоторые запевали песню «Москва моя», а полицаи кричали: «Нихт Москау!», чтобы никто про Москву не пел. В родной Каланчак нас переправили только в августе месяце 1945 года, добирались до дома по-разному и пешком тоже шли», - вспоминает Нионила Дмитриевна.
«Незнание законов не освобождает от ответственности - гласит один из основных правовых принципов», - акцентировал внимание присутствующих офицер СК России.
