алкоголь разливается по венам густым, терпким мёдом, смазывает границы, размывает очертания реальности. мир подрагивает, перед глазами всё плывёт, но ваня остаётся единственной осью, неподвижным центром среди этого зыбкого хаоса. серёжа приваливается спиной к дивану, но даже в этой зыбкости чувствует — рядом с ним ваня, слишком близкий. слишком сексуальный.
воздух между ними горячий, натянутый, как перетёртая нить, которая вот-вот порвётся.
— тебе плохо? — голос вани низкий, охрипший, будто сорванный сигаретным дымом и чем-то ещё — тлеющим, жгучим.
— нормально, — серёжа сжимает в пальцах бутылку, перекатывает её в руках. — а тебе?
— хреново.
он поизносит это так просто, так искренне, что у серёжи сбивается дыхание.
секунда. другая. мир словно стоит на паузе.
а потом ваня двигается.
неосознанно, лениво, будто тянется за чем-то невидимым. его плечо касается плеча серёжи, и от этого прикосновения по телу пробегает ток. лёгкий, невесомый, но серёжа ощущает его каждой клеткой.
— странно, да? — ваня говорит тихо, и этот голос слишком глубоко оседает в груди.
— что именно?
— мы всё равно здесь. снова вместе.
серёжа выдыхает. в груди сдавливает что-то тяжёлое, непроговариваемое.
— наверное, так и должно было быть, — отвечает он, сам не зная, откуда берутся эти слова.
ваня хрипло смеётся. после наклоняется — медленно, как в замедленной съёмке.
движется ближе.
подползает.
его колени скользят по полу, и вот он уже практически между ног серёжи.
а потом — плавное, нерешительное движение.
ваня медленно перекидывает одну ногу через бедро серёжи, будто пробует, проверяет, как это будет ощущаться.
серёжа мгновенно замирает.
но ваня не останавливается.
он осторожно опускается сверху, его бёдра обхватывают серёжу, их тела соприкасаются.
серёжа чувствует под собой вес вани, чувствует каждую его пульсацию. как тот слегка шатается от алкоголя, как его руки находят плечи, вцепляются в них длинными когтями.
как он прерывисто дышит.
словно уже сожалеет.
серёжа не успевает ничего сказать.
обжигающее тело, жаркий выдох у самой шеи.
ваня забывает дышать, его лоб прижимается к плечу серёжи, а ладони хватают воздух, будто пытаются за что-то зацепиться.
тонкая ткань футболки почти ничего не скрывает. серёжа чувствует, как напряжены его мышцы, как дрожат пальцы, впиваясь в его бедро.
и вдруг…
ваня… медленно, нерешительно, будто случайно. его нос скользит вдоль шеи, горячее дыхание обжигает кожу.
что это? случайность? пьяная ошибка? или?..
он чувствует его губы, едва-едва касающиеся кожи, дыхание, такое сбивчивое…
пальцы серёжи предательски дрожат, когда он поднимает руку, скользит ладонью под футболку стоящего на нём вани.
какой горячий. слишком горячий.
пальцы сами находят рёбра, едва надавливают, чувствуют, как срывается дыхание вани, как напрягается его спина.
оба перестают дышать.
и вдруг ваня двигается — неосознанно, но так медленно, так чертовски осмысленно. его губы почти касаются чужой кожи, он замирает, потом медленно трётся носом о шею.
он должен что-то сказать. остановить это.
но ваня вдруг делает что-то совсем неправильное.
пальцы хватают край футболки серёжи, а губы — чёрт бы их побрал — на секунду касаются самой линии ключицы.
блять, горячо. пьяно. слишком интимно.
дыхание вани рваное, умоляющее продолжения.
он крепче сжимает ткань, пальцы серёжи всё ещё дрожат, он чувствует его позвоночник под ладонями, мягкую кожу, влажное дыхание.
неожиданно, ваня вскидывает голову, их взгляды встречаются.
взгляд вани — затуманенный, возбужденный, пьяный, но есть в нём что-то такое, от чего у серёжи подкашиваются ноги.
что-то опасное.
что-то слишком откровенное.
он чувствует, как пальцы вани крепче хватают его бедро, как дыхание становится ещё громче, ещё тяжелее.
и тогда он делает единственное, что может.
— ты же знаешь, нам нельзя…
ваня словно спотыкается об эти слова.
пару секунд…
и сказочно приторный мир, внезапно трескается по швам.
