Diloshki Confession

Наш кф посвящён непопулярному пейрингу из фандома Лололошки, сезона "Сердце Вселенной". Нас мало, но мы не кусаемся;)

Тик.
Тик.
Тик.
Часы. Они живут. Единственные.
Кто их завёл? Почему они всё ещё идут?
Кто позволил им звучать тут, в этом месте, где звуки — как порезы?

Комната.
Нет. Не комната.
Контейнер. Запаянный.
Банка с органами. В которой ещё шевелится остаток.
Не дышит — шевелится. По инерции. Как рыба, выброшенная на берег.

Воздух здесь — не воздух.
Он липкий. Жирный. Вязкий.
Ты его вдыхаешь — и он не выходит. Оседает внутри.
В бронхах. В желудке. В глазах.
Ты смотришь — и видишь только муть.

Света нет. Но есть остатки.
Не лучи — пятна.
Их не видно, пока не пошевелишься. А если пошевелишься — ты виноват.
Значит, нарушил. Что-то испортил.

Дилан сидит на полу.
Молча. Слишком молча.
Так, что начинаешь сомневаться — он здесь?
Или просто осталась оболочка?
Колени прижаты. Спина выгнута.
Под ним ковёр. Старый. Влажный. Не от воды — от времени.
Он пахнет… временем. Грязью. Угасанием.

Рядом — кружка.
Старая. С запёкшимся ободком.
Что в ней было — не важно.
Кто её поставил — не важно.
Сейчас она просто часть мебели.
Как кость в земле.

Ло стоит у окна.
Не шевелится. Даже волосы не двигаются.
Только свет скользит по его лице. Полосами. Тюремными.
Свет бьёт по щекам, как допрос.
Но никто не спрашивает. Потому что никто не хочет ответа.
Там, за его спиной, — кактус.
Он ещё жив. Почему?
Не потому что кто-то ухаживал. А потому что кактусы умеют ждать.
Как и люди. Иногда. До определённой точки.

Шторы не закрыты до конца.
Они как язык, прикушенный. Почти смолкший, но всё ещё тёплый.
Сквозь них просачивается чужой свет.
Городской. Холодный.
Свет другого мира.
Где дышат, говорят, живут.
Здесь — не живут.

Лампа на кухне мигает.
Мигает.
Мигает.
Иногда гаснет. Потом снова.
Это не ритм — это пытка.

В один момент дверь хлопает.
От сквозняка.
Звук — как выстрел.
Как признание.
Дилан вздрагивает. Его плечи — крылья, забытые внутри тела.
Ло не шевелится. Он будто… забыл, как.
Лео проходит. Цок-цок. Цок-цок.
Он обходит круг. Не знает, к кому.
Садится между. Между телами. Между тишинами.
Он даже не мурчит. Просто дышит.

Ты читаешь — и тебе хочется спросить:
Что случилось?
Но ты не смеешь.
Потому что тут это звучит, как пощёчина.

Никто не говорит.
Потому что каждое слово — как драка.
Как скрежет по стеклу.
Как рана на языке.
Так что — молчание.

На столе — пыль.
На полу — пятна.
На стенах — взгляд.
Ты чувствуешь это.
Ты знаешь, что стены тоже здесь.
Они слышат.

Ты слышишь капли.
Кап.
Кап.
Кап.
То ли из крана. То ли из глаз.
Не разобрать.

За окном — дети.
Смех.
Громкий. Настоящий.
Чужой.
Он как царапина по нерву.
Ты вздрагиваешь.
Ты хочешь его выключить.
Но он — реальный.
А ты — нет.

Тело не дышит. Но легкие движутся.
Как будто живут отдельно.
Как будто остались от чего-то старого.
От кого-то прежнего.

Ты хочешь уйти.
Ты хочешь кричать.
Но в этой комнате нельзя.
Потому что она всё запоминает.
Даже попытку крика.

Ло дышит. Но не говорит.
Дилан смотрит. Но сквозь.
Лео — единственный с сердцем, которое бьётся.

И ты.
Ты тоже тут.
Ты не в комнате. Но ты внутри.
И ты не знаешь, как выйти.

Слова застревают в горле.
Тишина щёлкает зубами.
А часы…

Тик.
Тик.
Тик.

Они считают не время.
Они считают паузы между никто и никогда.