— Забавно, — произнес Джереми, разглядывая ретро граммофон для пластинок, подаренный когда-то Мэдлин одним из учеников. — Такая раритетная вещь, а выглядит вполне целой и невредимой, даже пластинка не пострадала! Видимо от того, что далеко от окна стоит. Надо же даже работает! — улыбнулся он и мрачную комнату наполнили звуки песни Love me tender в исполнении бессмертного короля рок-н-ролла.
Красивая мелодия придавала разрушенной обстановке даже некоторый романтизм и наводила на мысли о том, что не смотря на хрупкость вещей материальных, музыка и другое духовное начало может жить вечно. Даже чуть дольше, чем сами люди.
— Разрешите вашу руку, мадам? Я приглашаю вас на танец! Когда еще Вам представиться возможность вальсировать среди руин такого прекрасного замка? — шутливо произнес молодой человек.
— Вообще то, я мадемуазель, — улыбнулась Мэдлин, принимая это приглашение.
Так они и кружили несколько минут в своем неумелом танце среди ставших ненужными и мертвыми предметов, покрытых снегом, под мелодию бессмертной музыки. Танец на руинах былого мира. Пожалуй, увидь их со стороны какой-нибудь не в меру творческий человек, и он счел бы это таким же символичным как пир во время чумы.

Пока восхищенно купала руки в воде, заиграла музыка. Я обернулась на звук After Dark. Майкл протянул руку.
— Потанцуй со мной! Там внизу играет ужасная музыка.
Это было чистой правдой. Я улыбнулась, поднимаясь и вкладывая свою, все еще мокрую руку в мозолистую мужскую ладонь. Парень положил телефон на садовый стол в стороне и притянул меня ближе, окутывая своим неповторимым ароматом с примесью машинного масла и мыла.

— У тебя нет выбора. — Он опускает одну руку на мою талию и притягивает к себе. — Как и у меня. Мы вынуждены верить словам друг друга, иначе сойдем с ума.
— Что если я уже схожу с ума? — Не удержавшись, касаюсь его лица.
И мое прикосновение срывает нас с цепи. Мы жадно впиваемся в губы друг друга. В миг все вокруг вновь перестает иметь значение, а серость в моей душе обретает краски. Я искренне не понимаю, как Симон может так влиять на мое сознание и сердце?
Внутри меня зарождается сумасшедшее буйство эмоций. Все чувства, которые я испытала с ним на острове, вспыхивают в двукратном размере. И я не хочу, чтобы это заканчивалось. Наконец-то я в тех руках, в которых хочу быть. Наконец-то слышу желанный аромат мужского тела. Наконец-то чувствую себя живой.

— Тогда это нам очень повезло, что мы попали к вам, — заметила Мэдлин.
— Не думаю, здесь ничего не происходит просто так, — опять погружаясь в дебри философии ответил Александр. — И да, запомните то, что я вам пытался донести вначале. Никто никогда не попадает в Междумирье просто так. У нас есть такая поговорка — дорога как жизнь, свернувшая не туда. Ищите, что в вашей жизни вы сделали неправильно, в какой момент повернули не в ту сторону. Поняв причину есть возможность и уйти с дороги.

— Очевидно, что ты рассчитываешь на повторение, но это все не в моем характере. Я слишком много выпила и совсем себя не контролировала, поэтому не нужно тратить время на меня. Но спасибо, что подошел и проявил инициативу.
Симон не сразу отвечает мне. Какое-то время молча разглядывает мое лицо, будто впервые видит. Изучает так внимательно, что я теряюсь и отвожу взгляд от него.
— Я ничего не потеряю, если схожу с тобой на свидание без продолжения, — наконец произносит он. — Поверь мне, я умею получать удовольствие не только от секса.

— Ч-что ты делаешь?

Его лицо выражало мольбу, и Мелисса поцеловала. Отчего-то ему было важно ее согласие. Его мягкие губы владели ее ртом, целовали жадно и торопливо, боясь упустить момент. И демоница позволяла ему все, что он хотел, все, что ему было нужно, губительно нужно и важно. Он любил ее губы, ласкал жестко и отчаянно, а потом робко и нежно. Его рот оказался нежнее и слаще, чем думала Лисса, проворнее и искуснее, чем ей бы хотелось, потому что оторваться от него становилось труднее с каждой секундой и тянуло лишь целоваться и отдаться вопреки мыслимым и немыслимым противоречиям, вопреки разумности действий. Самаэль нажимал на какие-то струны ее души, пробуждая если не обожание, то откровенное и порочное древнее желание. Мужчина обладал исключительной уверенностью, держал ее умело, но в то же время заботливо. Его пальцы перебирали ее волосы, трогали лицо с щемящим восторгом, с трепетной необходимостью, а губы плавно начинали играть против правил, сползая то на скулы и шею, то на ключицы, и возвращаясь, не отпуская от томительной развратной муки.
Самаэль не позволял демонице отстраниться, не позволял вырваться, не желал расставаться с ней сейчас, когда ему казалось, реальность изменилась, перевернулась вверх тормашками, что они могли бы сделать друг друга счастливее, а он мог бы забыть, кем являлся. Давненько он не позволял себе испытать счастье, давненько не получал такого кармического удовольствия, не ощущал божественного присутствия, а сейчас он почувствовал, как падает в забытье, как разрушает темное сердце, очерствелое и прогнившее, прожженное в губительном хаосе Тьмы. Лисса была его заветной мечтой, хоть он никогда не требовал от нее ответа, не позволял думать о ней, вычеркнул из памяти, но вот она в его руках, и ускользающее самообладание покидало разум, сдерживать проклятые силы становилось труднее. Он бы хотел привязать ее к себе. Навеки сделать своей. Он бы позаботился о ней, любил бы, но любила бы она? Вечность в обмане, вечность без искренности, вечность в иллюзии счастья, а сейчас она отвечала ему сама и прижималась не менее искренне и без магии. Нужна ли ему магия? На большее Лиссаэль не способна и полюбить его никогда не сможет.

Трон императора, правящего Таррванией почти тысячу лет, шатается: недовольные его тиранией дома выходят из повиновения, а жестокий морской народ больше не хочет оставаться в тени.
Принц Винсент теряет веру в отца, но обретает новую цель. Рейн собирает силы сопротивления. Жизнь Эжена, разрывающегося между любовью и долгом, меняется навсегда. Аниса узнает тайны прошлого, чтобы вернуть право решать своё будущее.
Но даже когда путь ясен, пройти по нему может быть слишком тяжело.

Империя раскалывается, как скорлупа драконьего яйца. Каких чудовищ породит хаос войны?

— А что касается тебя, Кристиана? — спрашивает он низким охрипшим голосом. — Ты верна своим клятвам?
«Я клянусь, что не лягу в постель ни к одному человеку из академии. Я клянусь, что не трону тебя».
Эти слова принадлежат мне. И я не позволю ему их разрушить.
— Верна, — отвечаю я. — Поэтому уйди и не трогай меня.
— Это была твоя клятва. — Десмонд внимательно смотрит на меня. — Давать клятву не касаться тебя было бы огромной глупостью с моей стороны.
Он склоняет голову, и я вздрагиваю, когда его губы касаются моей шеи. Одновременно с этим его горячие руки ложатся на мою талию и крепко сжимают ее. Разум кричит, чтобы я велела Десмонду остановиться и оттолкнула его. Но вместо этого комкаю в кулаке края своих шорт и беззвучно открываю рот, как безмозглая рыба, выпавшая на берег.
— Ты можешь отказаться от своих слов, — продолжая покрывать поцелуями мою шею, говорит Десмонд.
От нахлынувших эмоций и ощущений мое дыхание становится прерывистым. Десмонд убирает руки с талии, но только для того, чтобы схватить меня за ягодицы и, приподняв в воздухе, усадить на стол. Непроизвольно я цепляюсь в плечи Десмонда, чтобы не упасть.
— Откажись от своих слов, — требовательно повторяет Десмонд, впиваясь пальцами в мою кожу на бедрах.