Первый жүз
07.05.202509:01
Казахстан увеличил экспорт нефти в ФРГ
Объем транспортировки казахстанской нефти в Германию по системе нефтепровода «Дружба» в апреле составил 160 тыс. т, что на 6,7% выше уровня марта.
Ранее в компании «Казмунайгаз» сообщали, что в 2025 году Казахстан планирует отгрузить в Германию по «Дружбе» 1,5 млн т нефти, что соответствует уровню 2024 года, пишет «Интерфакс».
Объем транспортировки казахстанской нефти в Германию по системе нефтепровода «Дружба» в апреле составил 160 тыс. т, что на 6,7% выше уровня марта.
Ранее в компании «Казмунайгаз» сообщали, что в 2025 году Казахстан планирует отгрузить в Германию по «Дружбе» 1,5 млн т нефти, что соответствует уровню 2024 года, пишет «Интерфакс».
05.05.202509:00
Золото вместо рубля, код вместо газпрома
Когда маленький Кыргызстан объявляет о запуске собственного стейблкоина, обеспеченного золотом и привязанного к доллару США, — это не очередной блокчейн-проект с амбициями на пару кварталов. Это политическое заявление. А если быть точным — цифровой сигнал в пространство, где раньше господствовал российский рубль, казахский тенге и китайский юань, в зависимости от угла наклона внешнеполитического компаса.
USDKG — звучит, как название дешевого ETF, но на деле это попытка Бишкекской долины сыграть свою партию в международной финтех-революции. Не CBDC, то есть не цифровой сом от Нацбанка, а токен, обеспеченный золотом Минфина. Пока на $500 млн. План — в четыре раза больше. Это, конечно, не Fort Knox, но и не промокоды Binance.
Важно другое: проект прошёл аудит от американской Consensys. То есть Кыргызстан не только запускает “цифровое золото”, но и делает это с прицелом на международную легитимность. Стейблкоин — не для внутреннего оборота, а для трансграничных переводов и торговли, прежде всего в Центральной Азии. Простыми словами: из Бишкека хотят стать не только туристическим хабом для москвичей, но и расчетным узлом для региона, где нацвалюты страдают от гипервариативности, а доверие к России — от гиперреализма.
На фоне этого Узбекистан, с его $1,5 млрд под управлением Franklin Templeton, выглядит как старший брат, который уже прошёл фазу идеализма и теперь просто выводит 18 госпредприятий на IPO. Дисциплина, прозрачность, Лондонская биржа — всё, как велели в Гарварде. Узбеки играют по западным лекалам. Киргизы — импровизируют. Но и те, и другие демонстрируют один и тот же рефлекс: уход от России как центра экономического притяжения.
Россия, как обычно, предлагает региону "альтернативу": и Евразийский союз, и цифровой рубль, и газовые союзы с особым циничным смыслом. Только вот альтернатива — это когда у тебя есть выбор. А когда ты под санкциями, без инвестиций, и с имиджем геополитического токсина — это уже не альтернатива, а тупик. Центральная Азия это поняла раньше, чем в Москве закончилась “специальная операция”.
Сегодня именно на южном фланге постсоветского пространства происходит главное: не военная, не идеологическая, а цифровая и институциональная децентрализация. Кыргызстан и Узбекистан не спорят о великих державах — они спорят за место в блокчейн-цепочке нового глобального порядка. И когда Ташкент делает ставку на Franklin Templeton, а Бишкек — на цифровое золото, это значит, что старые альянсы больше не работают.
Можно, конечно, усмехнуться: «Ну, что там эти $500 млн золота у киргизов». Но ровно так же когда-то усмехались над Эстонией, когда та внедряла e-Residency и электронное голосование. Сейчас смеются другие — но уже в Цюрихе, при просмотре баланса.
Кыргызстан сделал первый ход. На очереди — Казахстан. Только вопрос: выведет ли он свои активы в токены и акции — или останется стоять между геополитическим молотом и цифровой наковальней?
Потому что время — уже не Москва. Время — Web3. И в этом времени побеждают те, кто печатает смарт-контракты, а не методички.
Когда маленький Кыргызстан объявляет о запуске собственного стейблкоина, обеспеченного золотом и привязанного к доллару США, — это не очередной блокчейн-проект с амбициями на пару кварталов. Это политическое заявление. А если быть точным — цифровой сигнал в пространство, где раньше господствовал российский рубль, казахский тенге и китайский юань, в зависимости от угла наклона внешнеполитического компаса.
USDKG — звучит, как название дешевого ETF, но на деле это попытка Бишкекской долины сыграть свою партию в международной финтех-революции. Не CBDC, то есть не цифровой сом от Нацбанка, а токен, обеспеченный золотом Минфина. Пока на $500 млн. План — в четыре раза больше. Это, конечно, не Fort Knox, но и не промокоды Binance.
Важно другое: проект прошёл аудит от американской Consensys. То есть Кыргызстан не только запускает “цифровое золото”, но и делает это с прицелом на международную легитимность. Стейблкоин — не для внутреннего оборота, а для трансграничных переводов и торговли, прежде всего в Центральной Азии. Простыми словами: из Бишкека хотят стать не только туристическим хабом для москвичей, но и расчетным узлом для региона, где нацвалюты страдают от гипервариативности, а доверие к России — от гиперреализма.
На фоне этого Узбекистан, с его $1,5 млрд под управлением Franklin Templeton, выглядит как старший брат, который уже прошёл фазу идеализма и теперь просто выводит 18 госпредприятий на IPO. Дисциплина, прозрачность, Лондонская биржа — всё, как велели в Гарварде. Узбеки играют по западным лекалам. Киргизы — импровизируют. Но и те, и другие демонстрируют один и тот же рефлекс: уход от России как центра экономического притяжения.
Россия, как обычно, предлагает региону "альтернативу": и Евразийский союз, и цифровой рубль, и газовые союзы с особым циничным смыслом. Только вот альтернатива — это когда у тебя есть выбор. А когда ты под санкциями, без инвестиций, и с имиджем геополитического токсина — это уже не альтернатива, а тупик. Центральная Азия это поняла раньше, чем в Москве закончилась “специальная операция”.
Сегодня именно на южном фланге постсоветского пространства происходит главное: не военная, не идеологическая, а цифровая и институциональная децентрализация. Кыргызстан и Узбекистан не спорят о великих державах — они спорят за место в блокчейн-цепочке нового глобального порядка. И когда Ташкент делает ставку на Franklin Templeton, а Бишкек — на цифровое золото, это значит, что старые альянсы больше не работают.
Можно, конечно, усмехнуться: «Ну, что там эти $500 млн золота у киргизов». Но ровно так же когда-то усмехались над Эстонией, когда та внедряла e-Residency и электронное голосование. Сейчас смеются другие — но уже в Цюрихе, при просмотре баланса.
Кыргызстан сделал первый ход. На очереди — Казахстан. Только вопрос: выведет ли он свои активы в токены и акции — или останется стоять между геополитическим молотом и цифровой наковальней?
Потому что время — уже не Москва. Время — Web3. И в этом времени побеждают те, кто печатает смарт-контракты, а не методички.
29.04.202518:08
Кандидату исторических наук Андрею Грозину без объяснения причин отказали во въезде в Казахстан
Грозин не смог пройти паспортный контроль в Астане 27 апреля и на следующий день вынужден был вернуться в Москву. В Казахстане он должен был участвовать в мероприятии, посвященном «инвентаризации проблем в российско-казахстанских отношениях», указано в сообщении. Также у Грозина было запланировано выступление на круглом столе на тему «Россия — Казахстан: динамика взаимодействия в сферах безопасности и гуманитарного сотрудничества».
Грозин не смог пройти паспортный контроль в Астане 27 апреля и на следующий день вынужден был вернуться в Москву. В Казахстане он должен был участвовать в мероприятии, посвященном «инвентаризации проблем в российско-казахстанских отношениях», указано в сообщении. Также у Грозина было запланировано выступление на круглом столе на тему «Россия — Казахстан: динамика взаимодействия в сферах безопасности и гуманитарного сотрудничества».
25.04.202506:47
Север Казахстана всегда казался Москве удобной прелюдией для "заботы". Местные русскоязычные — как бы потенциальные объекты защиты. А защита, как известно, в российской практике может начинаться с вежливого референдума и заканчиваться танковым броском.
Казахстан делает вид, что это не про него. Но, судя по новому закону, он готовится именно к такому сценарию. Вежливо, без паники, но с пониманием, что "своих не бросают" может быть лозунгом не гуманизма, а интервенции. И никто не хочет, чтобы Петропавловск повторил судьбу Донецка — в медийной оболочке "восставшего народа", а на деле — геополитической операции.
Недоверие — новое политическое топливо в Центральной Азии, господа. Оно не требует митингов. Оно не кричит. Оно проявляется в законах, в распределении войск, в учебниках, в языке. Казахстан просто делает вид, что ничего не происходит. Но на всякий случай — выстраивает линии обороны. И моральной, и военной.
Россия потеряла не влияние — она потеряла кредит доверия. И теперь каждая страна постсоветского пространства на него откликается по-своему. Казахстан — не самый шумный, но, возможно, самый последовательный из них. И как показывает практика последних лет, тишина — это первый признак серьёзных перемен.
Казахстан делает вид, что это не про него. Но, судя по новому закону, он готовится именно к такому сценарию. Вежливо, без паники, но с пониманием, что "своих не бросают" может быть лозунгом не гуманизма, а интервенции. И никто не хочет, чтобы Петропавловск повторил судьбу Донецка — в медийной оболочке "восставшего народа", а на деле — геополитической операции.
Недоверие — новое политическое топливо в Центральной Азии, господа. Оно не требует митингов. Оно не кричит. Оно проявляется в законах, в распределении войск, в учебниках, в языке. Казахстан просто делает вид, что ничего не происходит. Но на всякий случай — выстраивает линии обороны. И моральной, и военной.
Россия потеряла не влияние — она потеряла кредит доверия. И теперь каждая страна постсоветского пространства на него откликается по-своему. Казахстан — не самый шумный, но, возможно, самый последовательный из них. И как показывает практика последних лет, тишина — это первый признак серьёзных перемен.
22.04.202516:48
Москва возвращается в Центральную Азию? Сценарий есть. Вопрос — кто его написал
Мишустин встречается с Бектеновым, Лавров зачитывает Устав ООН, «Росатом» примеряется к казахстанской АЭС, а российские миллиарды активно накачивают экономику соседа. Всё это, конечно, выглядит как «братская забота». Но в Центральной Азии, как и в хорошей шахматной партии, важны не только фигуры, но и позиции.
Попробуем разобраться: готова ли Россия реально вернуть себе геополитические позиции в Центральной Азии — через Казахстан? И если да, то какова цена вопроса?
Империя наносит ответный визит
Контекст ясен: Европа и Китай давно не стесняются в желаниях — они инвестируют, предлагают инфраструктурные мегапроекты и активно заигрывают с Астаной. ЕС выкатывает 10 миллиардов евро на Транскаспийский маршрут, Пекин строит Логистический шелковый путь 2.0. А Москва… Москва проснулась. И приносит в Астану чемодан с четырьмя миллиардными аргументами.
Цель? Прозаична: сохранить хотя бы остатки своего влияния в регионе, который еще недавно считался безоговорочной зоной «исторического присутствия».
Но проблема в том, что Казахстан — уже не бэк-офис постсоветской интеграции. Он — стартап с глобальными амбициями. И разговаривать с ним как с «младшим братом» в 2025 — это примерно как предлагать кнопочный Nokia на совещании стартаперов из Кремниевой долины.
АЭС как мягкая сила? Возможно. Но мягкая — не значит бескорыстная
«Росатом» — это действительно сильная заявка. Не просто потому что умеют строить реакторы. А потому что могут поставить весь ядерный цикл: от урана до утилизации. Это уже не просто коммерция — это инфраструктура зависимости. Причём на десятилетия. В энергетике такие браки почти нерушимы.
Но вот вопрос: готов ли Казахстан заключать такой союз, когда параллельно за руку его ведут Франция и Корея, а в правительстве не все мечтают о вечной дружбе с севером?
Российские технологии — да, конкурентны. Но и политический привкус у них слишком явный. Особенно когда параллельно Лавров объясняет, как правильно трактовать Устав ООН. Это уже не «мягкая сила», это — вежливое напоминание, кто тут ещё недавно был «метрополией».
Капитал с оговорками
$4 млрд инвестиций из России — это красиво. Но как говорится, всегда читайте сноски. Эти деньги приходят не просто «от партнёра». Они приходят из страны под санкциями, с нестабильной валютой и непредсказуемой внешнеполитической линией.
Казахстану они выгодны — пока не возникнет ситуация, где геополитическая цена этих вложений окажется выше экономической выгоды. Например, когда Брюссель или Вашингтон начнут задавать неудобные вопросы: «Вы с кем — с нами или с ребятами, у которых танк за забором?»
А что произойдет, если в какой-то момент Астана решит, что пора «свернуть» российские проекты или хотя бы переориентировать политику? Будут ли эти миллиарды работать как якорь — или как груз?
На распутье, но уже с картой
Казахстан — уже не объект в чужих сценариях. Он пишет свой. В Каспии, например, Астана методично разыгрывает комбинацию: совместный проект с «Лукойлом» → выход на переработку в Болгарии → поставки на европейский рынок под «чистым» флагом. Умно. Гибко. И, главное, — без фанфар.
Это не значит, что Казахстан «разрывает с Россией». Это значит, что он играет в многовекторность по-взрослому. Считается с Москвой, но и с Вашингтоном умеет говорить. Покупает технологии у «Росатома», но параллельно изучает французские.
И когда Лавров говорит, что надо «полноценно» соблюдать Устав ООН — в Астане, скорее всего, улыбаются вежливо. Потому что хорошо знают: в этой игре побеждает тот, кто не просто слушает, но и делает выводы.
А выводы следующие. РФ действительно может усилить своё влияние в Казахстане — через энергетику, логистику, «Росатом» и миллиарды инвестиций. Но это не 2005.
Сегодня Астана может взять деньги — и сохранить дистанцию. Подписать соглашение — и не сдать суверенитет. Поддерживать партнёрство — но не вступать в вассалитет.
Так что, да, Москва возвращается в регион. Но делает это на новых условиях. Где «старший брат» — это теперь просто одна из сторон переговоров. Не более. И не менее
Мишустин встречается с Бектеновым, Лавров зачитывает Устав ООН, «Росатом» примеряется к казахстанской АЭС, а российские миллиарды активно накачивают экономику соседа. Всё это, конечно, выглядит как «братская забота». Но в Центральной Азии, как и в хорошей шахматной партии, важны не только фигуры, но и позиции.
Попробуем разобраться: готова ли Россия реально вернуть себе геополитические позиции в Центральной Азии — через Казахстан? И если да, то какова цена вопроса?
Империя наносит ответный визит
Контекст ясен: Европа и Китай давно не стесняются в желаниях — они инвестируют, предлагают инфраструктурные мегапроекты и активно заигрывают с Астаной. ЕС выкатывает 10 миллиардов евро на Транскаспийский маршрут, Пекин строит Логистический шелковый путь 2.0. А Москва… Москва проснулась. И приносит в Астану чемодан с четырьмя миллиардными аргументами.
Цель? Прозаична: сохранить хотя бы остатки своего влияния в регионе, который еще недавно считался безоговорочной зоной «исторического присутствия».
Но проблема в том, что Казахстан — уже не бэк-офис постсоветской интеграции. Он — стартап с глобальными амбициями. И разговаривать с ним как с «младшим братом» в 2025 — это примерно как предлагать кнопочный Nokia на совещании стартаперов из Кремниевой долины.
АЭС как мягкая сила? Возможно. Но мягкая — не значит бескорыстная
«Росатом» — это действительно сильная заявка. Не просто потому что умеют строить реакторы. А потому что могут поставить весь ядерный цикл: от урана до утилизации. Это уже не просто коммерция — это инфраструктура зависимости. Причём на десятилетия. В энергетике такие браки почти нерушимы.
Но вот вопрос: готов ли Казахстан заключать такой союз, когда параллельно за руку его ведут Франция и Корея, а в правительстве не все мечтают о вечной дружбе с севером?
Российские технологии — да, конкурентны. Но и политический привкус у них слишком явный. Особенно когда параллельно Лавров объясняет, как правильно трактовать Устав ООН. Это уже не «мягкая сила», это — вежливое напоминание, кто тут ещё недавно был «метрополией».
Капитал с оговорками
$4 млрд инвестиций из России — это красиво. Но как говорится, всегда читайте сноски. Эти деньги приходят не просто «от партнёра». Они приходят из страны под санкциями, с нестабильной валютой и непредсказуемой внешнеполитической линией.
Казахстану они выгодны — пока не возникнет ситуация, где геополитическая цена этих вложений окажется выше экономической выгоды. Например, когда Брюссель или Вашингтон начнут задавать неудобные вопросы: «Вы с кем — с нами или с ребятами, у которых танк за забором?»
А что произойдет, если в какой-то момент Астана решит, что пора «свернуть» российские проекты или хотя бы переориентировать политику? Будут ли эти миллиарды работать как якорь — или как груз?
На распутье, но уже с картой
Казахстан — уже не объект в чужих сценариях. Он пишет свой. В Каспии, например, Астана методично разыгрывает комбинацию: совместный проект с «Лукойлом» → выход на переработку в Болгарии → поставки на европейский рынок под «чистым» флагом. Умно. Гибко. И, главное, — без фанфар.
Это не значит, что Казахстан «разрывает с Россией». Это значит, что он играет в многовекторность по-взрослому. Считается с Москвой, но и с Вашингтоном умеет говорить. Покупает технологии у «Росатома», но параллельно изучает французские.
И когда Лавров говорит, что надо «полноценно» соблюдать Устав ООН — в Астане, скорее всего, улыбаются вежливо. Потому что хорошо знают: в этой игре побеждает тот, кто не просто слушает, но и делает выводы.
А выводы следующие. РФ действительно может усилить своё влияние в Казахстане — через энергетику, логистику, «Росатом» и миллиарды инвестиций. Но это не 2005.
Сегодня Астана может взять деньги — и сохранить дистанцию. Подписать соглашение — и не сдать суверенитет. Поддерживать партнёрство — но не вступать в вассалитет.
Так что, да, Москва возвращается в регион. Но делает это на новых условиях. Где «старший брат» — это теперь просто одна из сторон переговоров. Не более. И не менее
18.04.202516:09
Три дня до Пасхи — и тишина
Когда в политике говорят «последний шанс», почти всегда это означает начало нового этапа игры. Или, если угодно, смену декораций. США, судя по заявлениям госсекретаря Марко Рубио, сделали последний пас России — и теперь ждут ответ. До Пасхи. С намеком, что Иисус воскрес — может, и дипломатия еще оживет?
Но если отбросить метафоры и перейти к сухому остатку, то картина вырисовывается тревожная и для Киева, и для Москвы. Вашингтон устал. Устал от бесконечной украинской повестки, от нестыковок в переговорных группах, от европейских шатаний и — будем честны — от отсутствия четкого ответа из Кремля, что именно он готов считать "миром с гарантиями".
Американский ультиматум как симптом
«Если невозможно положить конец войне — это не наша война», — сказал Рубио. И этой фразой он, по сути, подвел черту под годами попыток США стать арбитром между Россией и Украиной. Не потому, что не хотят мира — просто больше не видят смысла биться лбом в закрытую дверь. А еще потому, что внимание Трампа — ресурс скоропортящийся. Его хватает ненадолго, особенно если речь не идет о Китае.
Москва, в свою очередь, играет в долгую. Ее стратегия — дожидаться, когда Запад устанет настолько, что начнет предлагать «мир на условиях здравого смысла» — читай: с учетом геополитических реалий. Пока США еще не сдали Украину, но линия, обозначенная в Париже, — это уже эскиз будущего компромисса, где Киев, похоже, будет вынужден уступить больше, чем готов сейчас признать.
Мир в обмен на ресурсы и обещания
Подписание меморандума между США и Украиной по редкоземельным ресурсам — это и экономический сигнал, и политический жест. Вашингтон как бы говорит: «Мы инвестируем, но нам нужен результат. И желательно — устойчивый». Фонд реконструкции, сделки по минералам, планы по безопасности — все это хорошо, но без мира это только красивая витрина. А если честно — это еще и способ завуалированной передачи ответственности за "украинский кейс" в руки Европы.
Москва между тишиной и шансом
Российская реакция на американский ультиматум пока укладывается в традиционную формулу: «готовы обсуждать». Но время на эту формулу — до Пасхи. Дальше начнутся новые санкционные волны, пошлины, возможно, и политическое дистанцирование от диалога вообще. Пока у Путина есть возможность выйти из игры красиво — с мировым соглашением, с отменой части санкций, с сохранением контроля над ключевыми территориями. Но эта дверь не будет открыта вечно.
Скорее всего, 26 апреля мирное соглашение не будет подписано. Не потому, что его никто не хочет. А потому, что никто не готов взять на себя ответственность за компромисс, который будет воспринят как капитуляция. Но и статус-кво уже не устраивает никого. Даже Китай начинает морщиться от затянувшейся «украинской занозы».
Америка отходит. Европа теряет уверенность. Украина в подвешенном состоянии. Россия — на развилке между усилением давления и попыткой договориться. И главное: пасхальное перемирие, предложенное Трампом, может стать последним шансом хотя бы заморозить конфликт. Или первым днем новой, гораздо менее дипломатичной фазы.
Как говорится, воскресение бывает раз в году. А вот второе пришествие здравого смысла — реже.
Когда в политике говорят «последний шанс», почти всегда это означает начало нового этапа игры. Или, если угодно, смену декораций. США, судя по заявлениям госсекретаря Марко Рубио, сделали последний пас России — и теперь ждут ответ. До Пасхи. С намеком, что Иисус воскрес — может, и дипломатия еще оживет?
Но если отбросить метафоры и перейти к сухому остатку, то картина вырисовывается тревожная и для Киева, и для Москвы. Вашингтон устал. Устал от бесконечной украинской повестки, от нестыковок в переговорных группах, от европейских шатаний и — будем честны — от отсутствия четкого ответа из Кремля, что именно он готов считать "миром с гарантиями".
Американский ультиматум как симптом
«Если невозможно положить конец войне — это не наша война», — сказал Рубио. И этой фразой он, по сути, подвел черту под годами попыток США стать арбитром между Россией и Украиной. Не потому, что не хотят мира — просто больше не видят смысла биться лбом в закрытую дверь. А еще потому, что внимание Трампа — ресурс скоропортящийся. Его хватает ненадолго, особенно если речь не идет о Китае.
Москва, в свою очередь, играет в долгую. Ее стратегия — дожидаться, когда Запад устанет настолько, что начнет предлагать «мир на условиях здравого смысла» — читай: с учетом геополитических реалий. Пока США еще не сдали Украину, но линия, обозначенная в Париже, — это уже эскиз будущего компромисса, где Киев, похоже, будет вынужден уступить больше, чем готов сейчас признать.
Мир в обмен на ресурсы и обещания
Подписание меморандума между США и Украиной по редкоземельным ресурсам — это и экономический сигнал, и политический жест. Вашингтон как бы говорит: «Мы инвестируем, но нам нужен результат. И желательно — устойчивый». Фонд реконструкции, сделки по минералам, планы по безопасности — все это хорошо, но без мира это только красивая витрина. А если честно — это еще и способ завуалированной передачи ответственности за "украинский кейс" в руки Европы.
Москва между тишиной и шансом
Российская реакция на американский ультиматум пока укладывается в традиционную формулу: «готовы обсуждать». Но время на эту формулу — до Пасхи. Дальше начнутся новые санкционные волны, пошлины, возможно, и политическое дистанцирование от диалога вообще. Пока у Путина есть возможность выйти из игры красиво — с мировым соглашением, с отменой части санкций, с сохранением контроля над ключевыми территориями. Но эта дверь не будет открыта вечно.
Скорее всего, 26 апреля мирное соглашение не будет подписано. Не потому, что его никто не хочет. А потому, что никто не готов взять на себя ответственность за компромисс, который будет воспринят как капитуляция. Но и статус-кво уже не устраивает никого. Даже Китай начинает морщиться от затянувшейся «украинской занозы».
Америка отходит. Европа теряет уверенность. Украина в подвешенном состоянии. Россия — на развилке между усилением давления и попыткой договориться. И главное: пасхальное перемирие, предложенное Трампом, может стать последним шансом хотя бы заморозить конфликт. Или первым днем новой, гораздо менее дипломатичной фазы.
Как говорится, воскресение бывает раз в году. А вот второе пришествие здравого смысла — реже.
07.05.202508:58
Казахстан в поиске баланса между суверенитетом и глобальной повесткой
На фоне расширяющегося присутствия европейских и западных НКО в Узбекистане, Казахстан берет паузу — но не в сторону изоляции, а ради выстраивания новых правил игры.
Пока в Ташкенте подписывают гранты, раздают семинары и тихо «вшивают» европейскую гражданскую повестку в региональные программы, Астана включает режим институционального редактирования. В стране создана рабочая группа по разработке закона «О неправительственных организациях». Об этом сообщил премьер-министр Олжас Бектенов, отвечая на запрос депутатов мажилиса.
Контекст — не только внутренний. В Центральной Азии усиливается «мягкая конкуренция» между глобальными игроками. ЕС уже запустил в Узбекистане пять масштабных проектов в сфере гендерного равенства, прав человека и медиаграмотности с общим бюджетом почти €2,9 млн. Все они реализуются через локальные НКО, а значит — речь идёт о долгосрочной институционализации европейского присутствия в ткань общества.
На этом фоне в Астане повышается чувствительность к иностранным вмешательствам. Парламентарии поднимают вопросы о влиянии зарубежных фондов, в том числе USAID, на внутреннюю политику и ценностный дискурс страны. В ход идут слова о «подрыве стабильности», «чуждых идеологиях» и «радикальном феминизме» — всё это уже не просто политическая риторика, а предвестие законодательных решений.
В этом нет ничего уникального. Казахстан, как и другие страны региона, ищет точку равновесия: между необходимостью быть открытым для инвестиций и знаний — и правом на защиту своего культурного и политического суверенитета. Тот же Узбекистан идёт по пути активного втягивания западных игроков, но пока с оговоркой: стратегические активы — под контролем, ключевая идеология — под надзором.
Законодательные инициативы Казахстана вписываются в ту же логику. Новая Концепция внутренней политики, впервые разрабатываемая в стране, должна стать своеобразным фильтром: что впускаем, а что — оставляем за порогом. Обязательная отчетность за иностранное финансирование, заложенная в проект Налогового кодекса, — ещё один кирпич в фундамент «суверенной открытости».
Главный вопрос не в том, будет ли Казахстан сотрудничать с международными донорами — будет. Вопрос в том, кто и по каким правилам будет курировать эти отношения. Пока в Самарканде и Каракалпакстане строят мосты с ЕС, в Астане строят рамки. И в этом — не противоречие, а региональная зрелость. Время, когда Центральная Азия была просто полем для внешних инициатив, заканчивается. Теперь она всё чаще — игрок с повесткой. Пусть и на разных скоростях.
На фоне расширяющегося присутствия европейских и западных НКО в Узбекистане, Казахстан берет паузу — но не в сторону изоляции, а ради выстраивания новых правил игры.
Пока в Ташкенте подписывают гранты, раздают семинары и тихо «вшивают» европейскую гражданскую повестку в региональные программы, Астана включает режим институционального редактирования. В стране создана рабочая группа по разработке закона «О неправительственных организациях». Об этом сообщил премьер-министр Олжас Бектенов, отвечая на запрос депутатов мажилиса.
Контекст — не только внутренний. В Центральной Азии усиливается «мягкая конкуренция» между глобальными игроками. ЕС уже запустил в Узбекистане пять масштабных проектов в сфере гендерного равенства, прав человека и медиаграмотности с общим бюджетом почти €2,9 млн. Все они реализуются через локальные НКО, а значит — речь идёт о долгосрочной институционализации европейского присутствия в ткань общества.
На этом фоне в Астане повышается чувствительность к иностранным вмешательствам. Парламентарии поднимают вопросы о влиянии зарубежных фондов, в том числе USAID, на внутреннюю политику и ценностный дискурс страны. В ход идут слова о «подрыве стабильности», «чуждых идеологиях» и «радикальном феминизме» — всё это уже не просто политическая риторика, а предвестие законодательных решений.
В этом нет ничего уникального. Казахстан, как и другие страны региона, ищет точку равновесия: между необходимостью быть открытым для инвестиций и знаний — и правом на защиту своего культурного и политического суверенитета. Тот же Узбекистан идёт по пути активного втягивания западных игроков, но пока с оговоркой: стратегические активы — под контролем, ключевая идеология — под надзором.
Законодательные инициативы Казахстана вписываются в ту же логику. Новая Концепция внутренней политики, впервые разрабатываемая в стране, должна стать своеобразным фильтром: что впускаем, а что — оставляем за порогом. Обязательная отчетность за иностранное финансирование, заложенная в проект Налогового кодекса, — ещё один кирпич в фундамент «суверенной открытости».
Главный вопрос не в том, будет ли Казахстан сотрудничать с международными донорами — будет. Вопрос в том, кто и по каким правилам будет курировать эти отношения. Пока в Самарканде и Каракалпакстане строят мосты с ЕС, в Астане строят рамки. И в этом — не противоречие, а региональная зрелость. Время, когда Центральная Азия была просто полем для внешних инициатив, заканчивается. Теперь она всё чаще — игрок с повесткой. Пусть и на разных скоростях.
03.05.202505:13
«Соседи с претензиями»: Казахстан закрыл въезд пятерым российским политикам за враждебные высказывания
Казахстан показал, что дипломатия — это не только про дружеские визиты и памятные фотографии на фоне юрты, но и про границы, в том числе политические. В страну теперь закрыт въезд пятерым российским политикам, среди которых — вице-спикер Госдумы Петр Толстой и глава Россотрудничества Евгений Примаков.
Астана принял это решение из-за публичных, откровенно оскорбительных заявлений этих деятелей в адрес Казахстана. Иначе говоря — сказали лишнего, теперь за это расплачиваются километрами, которые не смогут преодолеть.
В своих выступлениях Толстой и его коллеги с энтузиазмом включились в любимую игру российских ястребов — геополитический «ребрендинг» бывших советских республик. Алматы, по мнению Толстого, должен называться Верный, потому что «построен русскими», а Казахстан и вовсе «выдумывает свою историю». Никонов пошёл дальше — заявил, что Казахстана не существовало, а территория — «подарок» СССР. На этом фоне депутат Федоров решил не отставать и подсчитал, что Казахстан якобы до сих пор юридически часть Советского Союза.
Казахстан ответил без истерики, но жёстко. Список невъездных — не жест отчаяния, а заявление: уважение к суверенитету здесь не просто фраза из декларации. В то время как российские депутаты продолжают спорить с картой мира, Астана ведёт диалог с ней как с равноправным партнёром — будь то Китай, Турция или Европейский союз.
Такой шаг, возможно, покажется в Москве неожиданным. Но для самой республики — это логичное продолжение политического курса последних лет: Казахстан — не буфер и не «младший брат». Это самостоятельная страна с долгой историей, своим голосом и, как выясняется, с довольно твёрдой границей.
Казахстан показал, что дипломатия — это не только про дружеские визиты и памятные фотографии на фоне юрты, но и про границы, в том числе политические. В страну теперь закрыт въезд пятерым российским политикам, среди которых — вице-спикер Госдумы Петр Толстой и глава Россотрудничества Евгений Примаков.
Астана принял это решение из-за публичных, откровенно оскорбительных заявлений этих деятелей в адрес Казахстана. Иначе говоря — сказали лишнего, теперь за это расплачиваются километрами, которые не смогут преодолеть.
В своих выступлениях Толстой и его коллеги с энтузиазмом включились в любимую игру российских ястребов — геополитический «ребрендинг» бывших советских республик. Алматы, по мнению Толстого, должен называться Верный, потому что «построен русскими», а Казахстан и вовсе «выдумывает свою историю». Никонов пошёл дальше — заявил, что Казахстана не существовало, а территория — «подарок» СССР. На этом фоне депутат Федоров решил не отставать и подсчитал, что Казахстан якобы до сих пор юридически часть Советского Союза.
Казахстан ответил без истерики, но жёстко. Список невъездных — не жест отчаяния, а заявление: уважение к суверенитету здесь не просто фраза из декларации. В то время как российские депутаты продолжают спорить с картой мира, Астана ведёт диалог с ней как с равноправным партнёром — будь то Китай, Турция или Европейский союз.
Такой шаг, возможно, покажется в Москве неожиданным. Но для самой республики — это логичное продолжение политического курса последних лет: Казахстан — не буфер и не «младший брат». Это самостоятельная страна с долгой историей, своим голосом и, как выясняется, с довольно твёрдой границей.
28.04.202510:07
Сотрудницу Русского дома в Кыргызстане перевели под домашний арест
Наталье Секериной, сотруднице Русского дома в Бишкеке, обвиняемой в соучастии в вербовке наемников, изменили меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. Решение принял Первомайский районный суд Бишкека по ходатайству следствия.
Предприниматель Владимир Сиротенко (в материалах суда фигурирует только с инициалами С.В.Т.) также переведен под домашний арест, сообщают местные СМИ. Два других подозреваемых по-прежнему содержатся в СИЗО
Наталье Секериной, сотруднице Русского дома в Бишкеке, обвиняемой в соучастии в вербовке наемников, изменили меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. Решение принял Первомайский районный суд Бишкека по ходатайству следствия.
Предприниматель Владимир Сиротенко (в материалах суда фигурирует только с инициалами С.В.Т.) также переведен под домашний арест, сообщают местные СМИ. Два других подозреваемых по-прежнему содержатся в СИЗО
24.04.202516:25
Казахский язык как броня
Вот что интересно: когда президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев говорит о языке — он на самом деле говорит не только о языке. Он говорит о государстве. О границах. О праве. О том, что Казахстан больше не мальчик для битья. И делает это с таким спокойствием, что дрожь пробегает не от громкости, а от тишины. Мягкий голос — жесткая позиция.
В переводе с дипломатического — это прямая, хоть и обтекаемая формула: «Господа внешние стратеги, не путайте наши внутренние процессы с вашими внешними интересами». И здесь не важно, на кого намекает Токаев. Важно, что он больше не намекает — он предупреждает.
Параллельно — статистика: 80% выпускников школ сдают тестирование на казахском, 70% первоклассников начинают обучение на нем же. Это и есть стратегическая оборона. Без шевронов и учений. Без окопов. Просто молча, в тетрадях и учебниках, Казахстан говорит: «Мы — мы».
И тут же — второй акт пьесы. Закон «О территориальной обороне». И снова — «не направлен против России». Да, конечно. Как сказал бы один знакомый лис, «не направлен против», но и не направлен мимо». Просто Казахстан укрепляет «внутреннюю безопасность». А где сосредоточены силы? У северных границ. Просто так. Совпадение.
Казахстан, без истерик и хлопков по столу, выкладывает карты на стол:
— У нас свой язык.
— У нас свои интересы.
— У нас свое государство.
И если кто-то попытается снова сыграть в «мы один народ» или «пора защищать русскоязычных» — он получит не аплодисменты, а закон. С печатью. И без иллюзий.
Мир меняется. Союзники теперь говорят с тобой не потому, что боятся, а потому что выбирают. Казахстан выбрал — быть собой. Вежливо. Но окончательно.
И вот это — по-настоящему стратегическая оборона.
Вот что интересно: когда президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев говорит о языке — он на самом деле говорит не только о языке. Он говорит о государстве. О границах. О праве. О том, что Казахстан больше не мальчик для битья. И делает это с таким спокойствием, что дрожь пробегает не от громкости, а от тишины. Мягкий голос — жесткая позиция.
«Никто не вправе навязывать, на каком языке говорить», — заявил Токаев.
И добавил — кто попытается, будет наказан. Включая тех, кто действует из-за рубежа. Ну вы понимаете, да?
В переводе с дипломатического — это прямая, хоть и обтекаемая формула: «Господа внешние стратеги, не путайте наши внутренние процессы с вашими внешними интересами». И здесь не важно, на кого намекает Токаев. Важно, что он больше не намекает — он предупреждает.
Параллельно — статистика: 80% выпускников школ сдают тестирование на казахском, 70% первоклассников начинают обучение на нем же. Это и есть стратегическая оборона. Без шевронов и учений. Без окопов. Просто молча, в тетрадях и учебниках, Казахстан говорит: «Мы — мы».
И тут же — второй акт пьесы. Закон «О территориальной обороне». И снова — «не направлен против России». Да, конечно. Как сказал бы один знакомый лис, «не направлен против», но и не направлен мимо». Просто Казахстан укрепляет «внутреннюю безопасность». А где сосредоточены силы? У северных границ. Просто так. Совпадение.
«Россия — стратегический партнер».
Ага. Только этот стратегический партнер теперь похож на такого друга, который зарежет тебя не в спину — в лицо. С предупреждением. С уважением.
Казахстан, без истерик и хлопков по столу, выкладывает карты на стол:
— У нас свой язык.
— У нас свои интересы.
— У нас свое государство.
И если кто-то попытается снова сыграть в «мы один народ» или «пора защищать русскоязычных» — он получит не аплодисменты, а закон. С печатью. И без иллюзий.
Мир меняется. Союзники теперь говорят с тобой не потому, что боятся, а потому что выбирают. Казахстан выбрал — быть собой. Вежливо. Но окончательно.
И вот это — по-настоящему стратегическая оборона.
21.04.202516:09
Правовой "пар": Москва дала отсрочку мигрантам из Кыргызстана — но что стоит за этим жестом?
Казалось бы, формальность: Россия согласилась до 10 сентября 2025 года не трогать мигрантов из Кыргызстана, нарушивших миграционный режим. МИД Кыргызстана добился этой «передышки» после череды задержаний и депортаций. Но за этой отсрочкой — не просто дипломатический реверанс, а симптом куда более масштабного процесса, с которым всё чаще сталкиваются и казахстанцы в России.
Формулировка сухая: «предоставлена возможность урегулировать правовое положение». Реальность — куда влажнее, жарче и душнее, как в той самой бане, где московские силовики устроили «профилактику» с элементами унижения. Несколько десятков граждан Кыргызстана были задержаны под выкрики и в чёрных перчатках. Никакой обвинительный акт не прозвучал, зато прозвучал посыл — вы чужие.
Что делает этот эпизод не частной трагедией, а системной историей, — это контекст. В России растёт спрос на «русскость» как на критерий лояльности. Депутаты предлагают фильтры «без мигрантов» в такси. Церковь — выражает озабоченность тем, что мигранты недостаточно интегрированы. Государство — вводит пост уполномоченного по делам мигрантов, словно речь идёт о природной аномалии, требующей регулирования.
На фоне этого резонансная проверка «Бодрости» и последующее заявление о «легализации до сентября» выглядят как попытка управлять не миграцией, а её восприятием. Чтобы не возмущались ни в Бишкеке, ни в Алматы. Чтобы всё шло по сценарию — немного ужаса, немного дипломатии, и никакого системного анализа.
Но мы, в Казахстане, этот сценарий знаем. Мы помним, как тон меняется — от «дружбы народов» к «наведению порядка». Как шаг за шагом размывается грань между правопорядком и этнической сегрегацией. Как сначала появляются фильтры в приложениях, а потом — в головах.
Вопрос, который сейчас должен задать себе каждый: можно ли быть законопослушным, платящим налоги мигрантом и при этом не быть объектом подозрения в «чужеродности»? Россия уверяет, что да. Но её практика говорит иначе.
Для Казахстана это не только повод поддержать кыргызских соседей. Это ещё и зеркало: если Москва сегодня начинает с «Бодрости» — где завтра окажутся наши соотечественники, работающие, живущие, строящие свою жизнь в России?
Отсрочка до сентября — это не решение. Это — тест. На то, способен ли регион выстроить не только торговый союз, но и этическую солидарность. На то, умеем ли мы отличать «миграционную политику» от культурной чистки. И, главное, на то, готовы ли мы реагировать не только тогда, когда гонят наших.
Потому что ультрафиолет правды, как и пар в бане, неприятен — но он необходим, чтобы не задохнуться.
Казалось бы, формальность: Россия согласилась до 10 сентября 2025 года не трогать мигрантов из Кыргызстана, нарушивших миграционный режим. МИД Кыргызстана добился этой «передышки» после череды задержаний и депортаций. Но за этой отсрочкой — не просто дипломатический реверанс, а симптом куда более масштабного процесса, с которым всё чаще сталкиваются и казахстанцы в России.
Формулировка сухая: «предоставлена возможность урегулировать правовое положение». Реальность — куда влажнее, жарче и душнее, как в той самой бане, где московские силовики устроили «профилактику» с элементами унижения. Несколько десятков граждан Кыргызстана были задержаны под выкрики и в чёрных перчатках. Никакой обвинительный акт не прозвучал, зато прозвучал посыл — вы чужие.
Что делает этот эпизод не частной трагедией, а системной историей, — это контекст. В России растёт спрос на «русскость» как на критерий лояльности. Депутаты предлагают фильтры «без мигрантов» в такси. Церковь — выражает озабоченность тем, что мигранты недостаточно интегрированы. Государство — вводит пост уполномоченного по делам мигрантов, словно речь идёт о природной аномалии, требующей регулирования.
На фоне этого резонансная проверка «Бодрости» и последующее заявление о «легализации до сентября» выглядят как попытка управлять не миграцией, а её восприятием. Чтобы не возмущались ни в Бишкеке, ни в Алматы. Чтобы всё шло по сценарию — немного ужаса, немного дипломатии, и никакого системного анализа.
Но мы, в Казахстане, этот сценарий знаем. Мы помним, как тон меняется — от «дружбы народов» к «наведению порядка». Как шаг за шагом размывается грань между правопорядком и этнической сегрегацией. Как сначала появляются фильтры в приложениях, а потом — в головах.
Вопрос, который сейчас должен задать себе каждый: можно ли быть законопослушным, платящим налоги мигрантом и при этом не быть объектом подозрения в «чужеродности»? Россия уверяет, что да. Но её практика говорит иначе.
Для Казахстана это не только повод поддержать кыргызских соседей. Это ещё и зеркало: если Москва сегодня начинает с «Бодрости» — где завтра окажутся наши соотечественники, работающие, живущие, строящие свою жизнь в России?
Отсрочка до сентября — это не решение. Это — тест. На то, способен ли регион выстроить не только торговый союз, но и этическую солидарность. На то, умеем ли мы отличать «миграционную политику» от культурной чистки. И, главное, на то, готовы ли мы реагировать не только тогда, когда гонят наших.
Потому что ультрафиолет правды, как и пар в бане, неприятен — но он необходим, чтобы не задохнуться.
17.04.202517:18
Турецкие мечты в степях Казахстана: уместны ли имперские амбиции в эпоху нейросетей?
В Центральной Азии снова разложили шахматную доску — и Турция делает красивый, но слишком театральный ход. Через культурную экспансию, через TURKSOY, через масштабные символические жесты в духе «мы — тюркский мир», Анкара снова напоминает о себе. Актау, новая культурная столица тюркского мира на 2025 год, выглядит как еще одна попытка превратить культурный софт в геополитический хард.
Но время султанатов — не только прошло, оно плохо конвертируется в TikTok, ChatGPT и европейские инвестпроекты.
Султан Раев, генсек TURKSOY, дружелюбно жмет руку новому киргизскому министру культуры, и они договариваются о фестивалях, институтах и цифровых архивах тюркской памяти. Но все это больше похоже на любительский римейк идеологического Голливуда, чем на реальный сдвиг баланса в регионе. Пока в турецких новостях с придыханием обсуждают культурные триумфы в Кыргызстане, Казахстан, похоже, выбрал другую траекторию. Рациональную. Европейскую. А главное — цифровую.
Токаев в этом смысле удивительно современен — для постсоветского лидера. Он предлагает не мифологию, а стратегию. Не героический эпос, а культурный экспорт. «Институт Абая» как ответ Конфуцию, Гёте и Сервантесу — это не просто амбициозный проект, это попытка встроить страну в систему глобального смысла, где на первом месте — идентичность, узнаваемость и контроль над собственным образом в нейросетях.
Да, Казахстан по-прежнему балансирует — между Россией, Китаем, Турцией, США. Но он делает это с гораздо более тонким инструментарием, чем дешевые мечты об общем происхождении и «братстве народов». В XXI веке быть тюрком — не профессия. А вот быть поставщиком стабильности, логистики, данных и культуры — вполне себе стратегия.
Тем более что геополитическая проверка пришла быстро. Саммит ЕС – Центральная Азия вывернул на свет простую вещь: когда речь зашла о Северном Кипре, все пять стран региона — включая тех, кто годами позировал в обнимку с турецкими министрами — просто и холодно поддержали позицию ООН. Без намеков. Без «но». Без «давайте разберемся». И это был не демарш, а предел. Тот самый, о который Турция снова споткнулась: культурную мягкую силу можно экспортировать, а вот империю — больше нельзя.
Здесь стоит сделать паузу. Потому что в отличие от Турции, Казахстан не хочет быть лидером региона. Он хочет быть брендом. Это важная разница. Турки — это амбиции. Казахстан — это идентичность.
А ещё — инвестиции. 10 триллионов тенге в реальный сектор — это не просто цифры. Это идеологическая платформа. Научные кластеры, агротех, логистика, технологии. В это органично встраивается и культурная экспансия: язык, архив, история без обид и мифов. Казахстан не торгует символами — он их проектирует, кодирует и экспортирует.
И в этом смысле — очень постмодерновом — Турция и Россия оказываются по одну сторону баррикады. Обе хотят быть центрами. Обе эксплуатируют прошлое. И обе играют в нарративы, не успев обновить прошивку. Казахстан же, если не свалится в соблазн патриотического фастфуда, имеет шанс сделать ровно то, что сегодня становится редкостью: быть нормальной, развивающейся страной со своим лицом.
В мире, где даже карты генерируют нейросети, культурная идентичность — это уже не фольклор, а инфраструктура. И Токаев, похоже, это понимает.
В Центральной Азии снова разложили шахматную доску — и Турция делает красивый, но слишком театральный ход. Через культурную экспансию, через TURKSOY, через масштабные символические жесты в духе «мы — тюркский мир», Анкара снова напоминает о себе. Актау, новая культурная столица тюркского мира на 2025 год, выглядит как еще одна попытка превратить культурный софт в геополитический хард.
Но время султанатов — не только прошло, оно плохо конвертируется в TikTok, ChatGPT и европейские инвестпроекты.
Султан Раев, генсек TURKSOY, дружелюбно жмет руку новому киргизскому министру культуры, и они договариваются о фестивалях, институтах и цифровых архивах тюркской памяти. Но все это больше похоже на любительский римейк идеологического Голливуда, чем на реальный сдвиг баланса в регионе. Пока в турецких новостях с придыханием обсуждают культурные триумфы в Кыргызстане, Казахстан, похоже, выбрал другую траекторию. Рациональную. Европейскую. А главное — цифровую.
Токаев в этом смысле удивительно современен — для постсоветского лидера. Он предлагает не мифологию, а стратегию. Не героический эпос, а культурный экспорт. «Институт Абая» как ответ Конфуцию, Гёте и Сервантесу — это не просто амбициозный проект, это попытка встроить страну в систему глобального смысла, где на первом месте — идентичность, узнаваемость и контроль над собственным образом в нейросетях.
Да, Казахстан по-прежнему балансирует — между Россией, Китаем, Турцией, США. Но он делает это с гораздо более тонким инструментарием, чем дешевые мечты об общем происхождении и «братстве народов». В XXI веке быть тюрком — не профессия. А вот быть поставщиком стабильности, логистики, данных и культуры — вполне себе стратегия.
Тем более что геополитическая проверка пришла быстро. Саммит ЕС – Центральная Азия вывернул на свет простую вещь: когда речь зашла о Северном Кипре, все пять стран региона — включая тех, кто годами позировал в обнимку с турецкими министрами — просто и холодно поддержали позицию ООН. Без намеков. Без «но». Без «давайте разберемся». И это был не демарш, а предел. Тот самый, о который Турция снова споткнулась: культурную мягкую силу можно экспортировать, а вот империю — больше нельзя.
Здесь стоит сделать паузу. Потому что в отличие от Турции, Казахстан не хочет быть лидером региона. Он хочет быть брендом. Это важная разница. Турки — это амбиции. Казахстан — это идентичность.
А ещё — инвестиции. 10 триллионов тенге в реальный сектор — это не просто цифры. Это идеологическая платформа. Научные кластеры, агротех, логистика, технологии. В это органично встраивается и культурная экспансия: язык, архив, история без обид и мифов. Казахстан не торгует символами — он их проектирует, кодирует и экспортирует.
И в этом смысле — очень постмодерновом — Турция и Россия оказываются по одну сторону баррикады. Обе хотят быть центрами. Обе эксплуатируют прошлое. И обе играют в нарративы, не успев обновить прошивку. Казахстан же, если не свалится в соблазн патриотического фастфуда, имеет шанс сделать ровно то, что сегодня становится редкостью: быть нормальной, развивающейся страной со своим лицом.
В мире, где даже карты генерируют нейросети, культурная идентичность — это уже не фольклор, а инфраструктура. И Токаев, похоже, это понимает.
07.05.202508:47
ЕС углубляет гражданское присутствие в Узбекистане через новые НКО-проекты
В регионе, где геополитическая шахматная доска всё чаще напоминает многопользовательскую Дженгу, Евросоюз тихо добавил ещё пару кирпичей в своё центральноазиатское присутствие — на этот раз в Узбекистане и на этот раз с помощью самого незаметного инструмента мягкой силы: некоммерческих организаций.
Делегация ЕС в Ташкенте объявила о запуске пяти новых проектов для гражданского общества на сумму €2,9 млн. Они направлены на продвижение гендерного равенства, повышение правовой грамотности и медиакомпетентности. Это не план Маршалла, но осознанный акт политического садоводства: ЕС сажает НКО, как оливковые деревья — медленно, методично, с корнями, рассчитанными на десятилетия, а не на избирательные циклы или президентства из Instagram.
Среди новых инициатив:
📌 EQUALITY, под руководством французской ACTED и местных партнёров, ставит цель расширить права женщин в таких регионах, как Кашкадарья, не лозунгами, а через встроенные механизмы социальной поддержки.
📌 SHIELD, поддерживаемый Международной комиссией юристов, фокусируется на правовом просвещении — смелое направление в стране, только начинающей освобождаться от постсоветского государственного наследия.
📌 Human Rights in Action от немецкой DVV делает ставку на молодёжь — всегда двусмысленный выбор в странах, где политическая зрелость находится под бдительным надзором центра.
📌 UDRMI, проект в сфере цифровых прав и медиа, реализуется при участии казахстанских экспертов — внутригосударственная европейская ставка, говорящая о том, что Брюссель начинает мыслить по-центральноазиатски, а не только на брюссельском наречии.
И, наконец, проект Фонда Конрада Аденауэра, немецкого инструмента гражданской дипломатии, в партнёрстве с местным движением «Юксалиш» — возможно, будущей кузницей гражданских лидеров, а может, и просто очередной строкой в грантовом отчёте ЕС.
Проекты охватят и столицы, и периферию: Ташкент, Самарканд, Каракалпакстан, Сурхандарью и другие регионы. Речь не о видимости — речь об укоренении. Каждое партнёрство намеренно объединяет европейские структуры с местными, чтобы инициативы говорили на языке узбекских реалий, а не брюссельских абстракций.
Для Европы это геополитика через гранты. Никаких баз, никаких трубопроводов, никаких ультиматумов — только кропотливая работа по формированию гражданского общества, семинар за семинаром. Это медленно. Это скучно. И именно так, спустя пять лет, выясняется, что у ЕС есть партнёр практически на любом уровне — и эти партнёры всё реже берут трубку, когда звонит Москва.
Стратегически ценность для ЕС не только в поддержке активистов и защите прав женщин — хотя это тоже записано в целях. Главное — создание институциональной памяти внутри самого Узбекистана. Такой памяти, которая со временем может начать влиять на политику снизу вверх. А для самих европейцев приятный бонус: бóльшую часть этой работы теперь делают местные структуры за местные же деньги — мягкая сила с локальным аутсорсингом.
А Москва? Москва по-прежнему смотрит со стороны, где само словосочетание «гражданское общество» до сих пор звучит как троянский конь с Запада. Проблема лишь в том, что в Узбекистане этот конь уже давно во дворе. Он выкрашен в синий цвет ЕС и раздаёт семинары. И, что характерно, дверь ему открыли не извне — а изнутри.
В регионе, где геополитическая шахматная доска всё чаще напоминает многопользовательскую Дженгу, Евросоюз тихо добавил ещё пару кирпичей в своё центральноазиатское присутствие — на этот раз в Узбекистане и на этот раз с помощью самого незаметного инструмента мягкой силы: некоммерческих организаций.
Делегация ЕС в Ташкенте объявила о запуске пяти новых проектов для гражданского общества на сумму €2,9 млн. Они направлены на продвижение гендерного равенства, повышение правовой грамотности и медиакомпетентности. Это не план Маршалла, но осознанный акт политического садоводства: ЕС сажает НКО, как оливковые деревья — медленно, методично, с корнями, рассчитанными на десятилетия, а не на избирательные циклы или президентства из Instagram.
Среди новых инициатив:
📌 EQUALITY, под руководством французской ACTED и местных партнёров, ставит цель расширить права женщин в таких регионах, как Кашкадарья, не лозунгами, а через встроенные механизмы социальной поддержки.
📌 SHIELD, поддерживаемый Международной комиссией юристов, фокусируется на правовом просвещении — смелое направление в стране, только начинающей освобождаться от постсоветского государственного наследия.
📌 Human Rights in Action от немецкой DVV делает ставку на молодёжь — всегда двусмысленный выбор в странах, где политическая зрелость находится под бдительным надзором центра.
📌 UDRMI, проект в сфере цифровых прав и медиа, реализуется при участии казахстанских экспертов — внутригосударственная европейская ставка, говорящая о том, что Брюссель начинает мыслить по-центральноазиатски, а не только на брюссельском наречии.
И, наконец, проект Фонда Конрада Аденауэра, немецкого инструмента гражданской дипломатии, в партнёрстве с местным движением «Юксалиш» — возможно, будущей кузницей гражданских лидеров, а может, и просто очередной строкой в грантовом отчёте ЕС.
Проекты охватят и столицы, и периферию: Ташкент, Самарканд, Каракалпакстан, Сурхандарью и другие регионы. Речь не о видимости — речь об укоренении. Каждое партнёрство намеренно объединяет европейские структуры с местными, чтобы инициативы говорили на языке узбекских реалий, а не брюссельских абстракций.
Для Европы это геополитика через гранты. Никаких баз, никаких трубопроводов, никаких ультиматумов — только кропотливая работа по формированию гражданского общества, семинар за семинаром. Это медленно. Это скучно. И именно так, спустя пять лет, выясняется, что у ЕС есть партнёр практически на любом уровне — и эти партнёры всё реже берут трубку, когда звонит Москва.
Стратегически ценность для ЕС не только в поддержке активистов и защите прав женщин — хотя это тоже записано в целях. Главное — создание институциональной памяти внутри самого Узбекистана. Такой памяти, которая со временем может начать влиять на политику снизу вверх. А для самих европейцев приятный бонус: бóльшую часть этой работы теперь делают местные структуры за местные же деньги — мягкая сила с локальным аутсорсингом.
А Москва? Москва по-прежнему смотрит со стороны, где само словосочетание «гражданское общество» до сих пор звучит как троянский конь с Запада. Проблема лишь в том, что в Узбекистане этот конь уже давно во дворе. Он выкрашен в синий цвет ЕС и раздаёт семинары. И, что характерно, дверь ему открыли не извне — а изнутри.
01.05.202515:27
Узбекистан — по стопам Казахстана: путь к экономическому суверенитету и Западу
В Центральной Азии начинается великая игра. Но это уже не та геополитическая партия, где Москву уважают за силу, а Китай — за кошелёк. Это больше похоже на техасский холдем: ставки растут, блеф не работает, и выигрывает тот, кто умеет вовремя сбросить старые карты. Узбекистан — сбрасывает. Вслед за Казахстаном он осторожно, но уверенно выходит из-под экономической орбиты России.
Передача управления Национальным инвестиционным фондом Узбекистана (UzNIF) американской Franklin Templeton — не просто договор с западной управляющей компанией. Это сигнал рынкам: “мы играем по вашим правилам”. Сумма — $1,7 млрд. Формат — международный. Амбиции — IPO 18 госпредприятий, включая банки и авиаперевозчика, уже в 2026 году. Вопрос “а где же Москва?” не задаёт даже пресс-служба фонда. Там всё ясно: «российский рынок не рассматривается из-за санкций и ограничений».
В переводе с дипломатического на деловой: Россия — это вчерашний день. Казахстан понял это первым, когда ещё до 2022 года начал завязывать отношения с Западом и Китаем, выстраивая то, что в Астане называют “многовекторностью”, а в Брюсселе — “зоной прагматичного партнерства”. Узбекистан — догоняющий. Но, как показывает история реформ, именно догоняющие часто бегут быстрее. Особенно если впереди — $10 миллиардов инвестиций в обходные маршруты, цифровую инфраструктуру и энергетику.
Ирония в том, что Москва всё ещё уверена в собственной роли “регионального центра”. Но в реальности столицы Центральной Азии давно уже не видят в ней наставника. Скорее, это бывший начальник, который всё ещё звонит по выходным и спрашивает: “Ну как там, без меня?” А в ответ — тишина и отчёты для Еврокомиссии.
То, что делает Ташкент, — это урок из казахстанской стратегии с местным акцентом. Узбеки не спорят, не философствуют, а действуют. Пропуская участие в фондовом рынке РФ, они сразу идут туда, где капитал — не только деньгами, но и технологией, дисциплиной, прозрачностью. Усманов, конечно, остаётся. Но уже как лоббист, а не как архитектор. Да и в Лондоне к нему относятся скорее как к визитной карточке, чем как к бенефициару.
В то же время в Астане — сезон тревожных новостей. Импортные тарифы из США, рост инфляции, напряжённый тенге. Экономика Казахстана слишком интегрирована в глобальные цепочки, чтобы не реагировать на очередной заход Трампа с протекционистским флагом. Узбекистан же — младший брат, который, наблюдая за старшим, старается не повторить его ошибок. Меньше зависимости, больше гибкости. Больше движения — меньше иллюзий.
Конечно, золотые и медные активы (НГМК и АГМК) Ташкент не отдаёт. Стратегическое — значит под замком. Но всё остальное — в свободной продаже: текстиль, банки, авиаперевозки, логистика. Всё, что может понравиться западному инвестору, уже расфасовано по презентациям. Это и есть реальный суверенитет — когда ты сам решаешь, кого пускать на балкон, а кого — на кухню.
Москва проигрывает регион не потому, что кто-то пришёл и отобрал. А потому что её предложение устарело. Центральная Азия — не фан-клуб ностальгии. Это рынок. И здесь побеждает не тот, кто громче говорит о “связях поколений”, а тот, кто быстрее строит дата-центры, экспортирует без пошлин и подписывает меморандумы с Брюсселем.
Пока в Кремле пытаются “осознать новую реальность”, реальность едет в Самарканд, подписывает соглашения и вывозит капитал через Лондон. Следующая остановка — IPO. И если в Ташкенте всё получится, Казахстану придётся не только аплодировать, но и ускоряться. Потому что теперь не только Европа, но и соседи играют по новым правилам.
А Россия? Россия останется в зрительном зале — с монополией на воспоминания.
В Центральной Азии начинается великая игра. Но это уже не та геополитическая партия, где Москву уважают за силу, а Китай — за кошелёк. Это больше похоже на техасский холдем: ставки растут, блеф не работает, и выигрывает тот, кто умеет вовремя сбросить старые карты. Узбекистан — сбрасывает. Вслед за Казахстаном он осторожно, но уверенно выходит из-под экономической орбиты России.
Передача управления Национальным инвестиционным фондом Узбекистана (UzNIF) американской Franklin Templeton — не просто договор с западной управляющей компанией. Это сигнал рынкам: “мы играем по вашим правилам”. Сумма — $1,7 млрд. Формат — международный. Амбиции — IPO 18 госпредприятий, включая банки и авиаперевозчика, уже в 2026 году. Вопрос “а где же Москва?” не задаёт даже пресс-служба фонда. Там всё ясно: «российский рынок не рассматривается из-за санкций и ограничений».
В переводе с дипломатического на деловой: Россия — это вчерашний день. Казахстан понял это первым, когда ещё до 2022 года начал завязывать отношения с Западом и Китаем, выстраивая то, что в Астане называют “многовекторностью”, а в Брюсселе — “зоной прагматичного партнерства”. Узбекистан — догоняющий. Но, как показывает история реформ, именно догоняющие часто бегут быстрее. Особенно если впереди — $10 миллиардов инвестиций в обходные маршруты, цифровую инфраструктуру и энергетику.
Ирония в том, что Москва всё ещё уверена в собственной роли “регионального центра”. Но в реальности столицы Центральной Азии давно уже не видят в ней наставника. Скорее, это бывший начальник, который всё ещё звонит по выходным и спрашивает: “Ну как там, без меня?” А в ответ — тишина и отчёты для Еврокомиссии.
То, что делает Ташкент, — это урок из казахстанской стратегии с местным акцентом. Узбеки не спорят, не философствуют, а действуют. Пропуская участие в фондовом рынке РФ, они сразу идут туда, где капитал — не только деньгами, но и технологией, дисциплиной, прозрачностью. Усманов, конечно, остаётся. Но уже как лоббист, а не как архитектор. Да и в Лондоне к нему относятся скорее как к визитной карточке, чем как к бенефициару.
В то же время в Астане — сезон тревожных новостей. Импортные тарифы из США, рост инфляции, напряжённый тенге. Экономика Казахстана слишком интегрирована в глобальные цепочки, чтобы не реагировать на очередной заход Трампа с протекционистским флагом. Узбекистан же — младший брат, который, наблюдая за старшим, старается не повторить его ошибок. Меньше зависимости, больше гибкости. Больше движения — меньше иллюзий.
Конечно, золотые и медные активы (НГМК и АГМК) Ташкент не отдаёт. Стратегическое — значит под замком. Но всё остальное — в свободной продаже: текстиль, банки, авиаперевозки, логистика. Всё, что может понравиться западному инвестору, уже расфасовано по презентациям. Это и есть реальный суверенитет — когда ты сам решаешь, кого пускать на балкон, а кого — на кухню.
Москва проигрывает регион не потому, что кто-то пришёл и отобрал. А потому что её предложение устарело. Центральная Азия — не фан-клуб ностальгии. Это рынок. И здесь побеждает не тот, кто громче говорит о “связях поколений”, а тот, кто быстрее строит дата-центры, экспортирует без пошлин и подписывает меморандумы с Брюсселем.
Пока в Кремле пытаются “осознать новую реальность”, реальность едет в Самарканд, подписывает соглашения и вывозит капитал через Лондон. Следующая остановка — IPO. И если в Ташкенте всё получится, Казахстану придётся не только аплодировать, но и ускоряться. Потому что теперь не только Европа, но и соседи играют по новым правилам.
А Россия? Россия останется в зрительном зале — с монополией на воспоминания.
28.04.202507:24
"Бессмертный полк" в Казахстане: от маршировки к маргинализации
Казахстан снова демонстрирует, что идти "в ногу" с прошлым — это не про него. В этом году власти страны решили, что акция "Бессмертный полк" станет бессмертной только в воспоминаниях. Шествия с портретами фронтовиков запретили под предлогом "отсутствия свободных площадок" — объяснение, в которое верят разве что те, кто всё ещё носит георгиевские ленточки по инерции.
Попытки общественников провести марш были встречены угрозами штрафов, задержаний и даже арестов — как за полноценный митинг. В ход пошла тяжёлая артиллерия бюрократии: несанкционированные шествия теперь ставят в один ряд с попыткой потревожить общественный порядок. Правда, звучит это скорее как тревожный звонок: в политическом ландшафте Казахстана всё меньше места для символов, плотно ассоциирующихся с Москвой.
Тем временем группа патриотически настроенных алматинцев записала видеообращение к президенту Токаеву, где, ни много ни мало, провозгласила себя "наследниками победы" и попросила разрешить хоть немножко советской ностальгии на улицах. Ответ пока предсказуем: "Любите родину — любите дома".
Общественная реакция также не заставила себя ждать. Обнаружилось, что в Петропавловске предприимчивые "волонтёры" вербуют людей для участия в марше за российские рубли. Что именно сломали этим фактом — хребет фашизму или остатки доверия к акции — сказать сложно.
Символично, что на одном из рекламных баннеров "русские" значатся единственными героями Победы. Для многонационального Казахстана, где фронтовики говорили на десятках языков, такой подход выглядит, мягко говоря, неуместно. Депутат Ирина Смирнова уже задумалась, как объяснить гражданам, что патриотизм не продаётся, даже за валюту союзников по ОДКБ.
И всё же полностью отказаться от военных ритуалов власти не решились: проезд техники в Астане состоится. Праздник нужен, но без идеологических баек, которые начали ржаветь ещё в прошлом веке.
Казахстан снова показывает важный тренд: будущее — это не перетаскивание старых знамен через новые площади. Это выбор — не между прошлым и настоящим, а между вчера и завтра.
Казахстан снова демонстрирует, что идти "в ногу" с прошлым — это не про него. В этом году власти страны решили, что акция "Бессмертный полк" станет бессмертной только в воспоминаниях. Шествия с портретами фронтовиков запретили под предлогом "отсутствия свободных площадок" — объяснение, в которое верят разве что те, кто всё ещё носит георгиевские ленточки по инерции.
Попытки общественников провести марш были встречены угрозами штрафов, задержаний и даже арестов — как за полноценный митинг. В ход пошла тяжёлая артиллерия бюрократии: несанкционированные шествия теперь ставят в один ряд с попыткой потревожить общественный порядок. Правда, звучит это скорее как тревожный звонок: в политическом ландшафте Казахстана всё меньше места для символов, плотно ассоциирующихся с Москвой.
Тем временем группа патриотически настроенных алматинцев записала видеообращение к президенту Токаеву, где, ни много ни мало, провозгласила себя "наследниками победы" и попросила разрешить хоть немножко советской ностальгии на улицах. Ответ пока предсказуем: "Любите родину — любите дома".
Общественная реакция также не заставила себя ждать. Обнаружилось, что в Петропавловске предприимчивые "волонтёры" вербуют людей для участия в марше за российские рубли. Что именно сломали этим фактом — хребет фашизму или остатки доверия к акции — сказать сложно.
Символично, что на одном из рекламных баннеров "русские" значатся единственными героями Победы. Для многонационального Казахстана, где фронтовики говорили на десятках языков, такой подход выглядит, мягко говоря, неуместно. Депутат Ирина Смирнова уже задумалась, как объяснить гражданам, что патриотизм не продаётся, даже за валюту союзников по ОДКБ.
И всё же полностью отказаться от военных ритуалов власти не решились: проезд техники в Астане состоится. Праздник нужен, но без идеологических баек, которые начали ржаветь ещё в прошлом веке.
Казахстан снова показывает важный тренд: будущее — это не перетаскивание старых знамен через новые площади. Это выбор — не между прошлым и настоящим, а между вчера и завтра.
24.04.202506:50
Принципиальность против прагматизма: почему Зеленский не соглашается на "мир любой ценой"
На фоне очередного срыва мирных переговоров в Лондоне, где должны были обсуждаться пути завершения конфликта на территории Украины, возникает очевидный вопрос: не слишком ли упорствует Владимир Зеленский в своей позиции? Отказ признавать аннексию Крыма, жёсткое неприятие компромиссов по территориям, несмотря на предложения со стороны США — выглядит ли это разумной дипломатией или упрямством, вредящим будущему?
Для нас, казахов, которые знают толк в жизни между геополитическими плитами, — это особенно актуальный вопрос. Нам близка идея многовекторности и осторожного баланса. Однако важно понимать: в случае Украины речь идёт не просто о дипломатии, а о выживании государства и сохранении его субъектности.
Зеленский играет в долгую. Он понимает, что любой официальный отказ от Крыма сегодня станет прецедентом, который будет определять всё послевоенное устройство Европы и постсоветского пространства. Это будет сигналом, что международное право уступает силе, а агрессия вознаграждается. Украина не может на это пойти — не потому что не хочет мира, а потому что хочет мира, который не станет повторяться через пять лет.
Мир — не просто прекращение огня. Это условия, на которых война завершается. В Лондоне прозвучало: «сначала прекращение огня — потом обсуждение». Это и есть компромиссный подход, который Украина готова обсуждать. Но ей предлагают обратное: сначала согласие на территориальные уступки — потом, возможно, мир. Для Киева это — капитуляция, замаскированная под дипломатию.
Раздражение Дональда Трампа этим подходом вполне объяснимо. Он бизнесмен, для него политика — это сделка. Но международные конфликты — не сделка по продаже недвижимости. Украина — не актив на перепродажу. Зеленский понимает: его народ, его армия и его международные партнёры не простят ему мира, купленного ценой отказа от собственного суверенитета.
Для Казахстана в этом есть урок. Наш регион тоже уязвим. И если сегодня кажется, что разумнее не раздражать крупные державы и не проводить красных линий — то завтра может оказаться, что именно наличие таких линий удержало страну от давления. Принципиальность — не всегда слабость, а уступка — не всегда благоразумие. Главное — помнить, что мир — это не пауза, а результат. И в этом смысле Зеленский, возможно, делает не самый простой, но стратегически дальновидный выбор.
Здесь, в Казахстане, где внешняя политика — искусство баланса, мы можем понять, почему Киев не торопится соглашаться на условия, которые могут казаться «разумными» сегодня, но станут опасным прецедентом завтра. И возможно, именно в этом — главная зрелость Украины.
На фоне очередного срыва мирных переговоров в Лондоне, где должны были обсуждаться пути завершения конфликта на территории Украины, возникает очевидный вопрос: не слишком ли упорствует Владимир Зеленский в своей позиции? Отказ признавать аннексию Крыма, жёсткое неприятие компромиссов по территориям, несмотря на предложения со стороны США — выглядит ли это разумной дипломатией или упрямством, вредящим будущему?
Для нас, казахов, которые знают толк в жизни между геополитическими плитами, — это особенно актуальный вопрос. Нам близка идея многовекторности и осторожного баланса. Однако важно понимать: в случае Украины речь идёт не просто о дипломатии, а о выживании государства и сохранении его субъектности.
Зеленский играет в долгую. Он понимает, что любой официальный отказ от Крыма сегодня станет прецедентом, который будет определять всё послевоенное устройство Европы и постсоветского пространства. Это будет сигналом, что международное право уступает силе, а агрессия вознаграждается. Украина не может на это пойти — не потому что не хочет мира, а потому что хочет мира, который не станет повторяться через пять лет.
Мир — не просто прекращение огня. Это условия, на которых война завершается. В Лондоне прозвучало: «сначала прекращение огня — потом обсуждение». Это и есть компромиссный подход, который Украина готова обсуждать. Но ей предлагают обратное: сначала согласие на территориальные уступки — потом, возможно, мир. Для Киева это — капитуляция, замаскированная под дипломатию.
Раздражение Дональда Трампа этим подходом вполне объяснимо. Он бизнесмен, для него политика — это сделка. Но международные конфликты — не сделка по продаже недвижимости. Украина — не актив на перепродажу. Зеленский понимает: его народ, его армия и его международные партнёры не простят ему мира, купленного ценой отказа от собственного суверенитета.
Для Казахстана в этом есть урок. Наш регион тоже уязвим. И если сегодня кажется, что разумнее не раздражать крупные державы и не проводить красных линий — то завтра может оказаться, что именно наличие таких линий удержало страну от давления. Принципиальность — не всегда слабость, а уступка — не всегда благоразумие. Главное — помнить, что мир — это не пауза, а результат. И в этом смысле Зеленский, возможно, делает не самый простой, но стратегически дальновидный выбор.
Здесь, в Казахстане, где внешняя политика — искусство баланса, мы можем понять, почему Киев не торопится соглашаться на условия, которые могут казаться «разумными» сегодня, но станут опасным прецедентом завтра. И возможно, именно в этом — главная зрелость Украины.
21.04.202504:28
Сегодня в Москве — диалог на высшем уровне
Премьер-министр России Михаил Мишустин встретится с главой правительства Казахстана Олжасом Бектеновым.
На повестке — ключевые вопросы российско-казахстанского торгово-экономического сотрудничества.
Особое внимание — промышленным и энергетическим проектам, мирному атому, космосу, инфраструктуре и цифровой экономике.
Всё по-взрослому — с прицелом на стратегическое партнёрство.
Премьер-министр России Михаил Мишустин встретится с главой правительства Казахстана Олжасом Бектеновым.
На повестке — ключевые вопросы российско-казахстанского торгово-экономического сотрудничества.
Особое внимание — промышленным и энергетическим проектам, мирному атому, космосу, инфраструктуре и цифровой экономике.
Всё по-взрослому — с прицелом на стратегическое партнёрство.
17.04.202516:43
Китайский посол в Москве поставил под сомнение маршрут поставок российского газа в Китай через Казахстан
Посол Китайской Народной Республики в Москве Чжан Ханьхуэй заявил, что транспортировка российского газа в Китай через территорию Казахстана на данный момент малореалистична. Об этом он сообщил журналистам на полях Евразийского нефтегазового форума.
По словам дипломата, основной ограничивающий фактор — перегруженность существующей газотранспортной инфраструктуры. "Через Казахстан не получается, потому что там только один газопровод, переполненный. Качает газ из Туркменистана в Китай", — отметил Чжан Ханьхуэй.
Он также напомнил, что Китай активно развивает собственную газодобычу на западе страны — в Таримской впадине, а также в провинциях Ганьсу и Шаньси. Этот газ уже транспортируется на восток страны по действующей системе. Для включения в этот маршрут российского газа потребовалось бы строительство новой магистрали.
— подчеркнул он.
Вместе с тем дипломат подтвердил, что продолжаются переговоры по проекту нового газопровода «Сила Сибири — 2». Рассматриваются два варианта маршрута — с прохождением через территорию Монголии и без нее.
В условиях меняющейся архитектуры энергетического сотрудничества в Евразии высказывание посла КНР можно рассматривать как сигнал к уточнению транспортных приоритетов в российско-китайских газовых переговорах.
Посол Китайской Народной Республики в Москве Чжан Ханьхуэй заявил, что транспортировка российского газа в Китай через территорию Казахстана на данный момент малореалистична. Об этом он сообщил журналистам на полях Евразийского нефтегазового форума.
По словам дипломата, основной ограничивающий фактор — перегруженность существующей газотранспортной инфраструктуры. "Через Казахстан не получается, потому что там только один газопровод, переполненный. Качает газ из Туркменистана в Китай", — отметил Чжан Ханьхуэй.
Он также напомнил, что Китай активно развивает собственную газодобычу на западе страны — в Таримской впадине, а также в провинциях Ганьсу и Шаньси. Этот газ уже транспортируется на восток страны по действующей системе. Для включения в этот маршрут российского газа потребовалось бы строительство новой магистрали.
Это далековато... Они изучают, но в целом это нереально. Я сказал российским партнёрам, что это нереально,
— подчеркнул он.
Вместе с тем дипломат подтвердил, что продолжаются переговоры по проекту нового газопровода «Сила Сибири — 2». Рассматриваются два варианта маршрута — с прохождением через территорию Монголии и без нее.
В условиях меняющейся архитектуры энергетического сотрудничества в Евразии высказывание посла КНР можно рассматривать как сигнал к уточнению транспортных приоритетов в российско-китайских газовых переговорах.
06.05.202516:51
Россия обвиняет Казахстан в поставках дронов Украине — и тем самым демонстрирует свою стратегическую слабость
В преддверии 9 мая, когда Россия традиционно надувает щёки в память о былых военных победах, российские власти столкнулись с новой реальностью: беспилотники украинского производства регулярно проникают вглубь страны, вплоть до спальных районов Москвы. Последние атаки вновь обострили главный вопрос, который российские чиновники стараются избегать: если страна великая, то почему она выглядит такой уязвимой?
Ответ, по мнению анонимных источников в военных кругах и всевозможных "экспертов", оказался неожиданным — во всём виноват Казахстан.
Да-да, та самая страна, которая аккуратно балансирует между Москвой, Пекином и Западом, не нарушает санкций впрямую и не рвётся в геополитические разборки, теперь, оказывается, служит транзитным коридором для поставок дронов на территорию России. Из Афганистана — через Таджикистан и Узбекистан — в Казахстан, а оттуда «фурами» (sic!) в леса Центральной России, откуда «диверсанты» запускают БПЛА на Москву.
Если это и выглядит как сценарий третьесортного боевика, то только потому, что российская пропагандистская машина давно оперирует в жанре, где реальность уже никому не нужна. Главное — создать удобное объяснение. Кто-то должен быть виноват в том, что система ПВО, которой Кремль так гордится, не справляется. Кто-то — но не те, кто принимал решения последние 20 лет.
Казахстан — идеальный виновник
Выбор Казахстана в роли фигуранта очередной псевдоразоблачительной истории не случаен. После февраля 2022 года Астана последовательно демонстрирует курс на осторожное, но заметное дистанцирование от Москвы. Президент Токаев не признал «ДНР» и «ЛНР» даже в самые патриотичные моменты. Казахстан принял десятки тысяч россиян, уехавших от мобилизации, и расширяет торговые отношения с Китаем и Европой, лавируя в постимперской дымке как может.
Такое поведение Москва может простить только при наличии рычагов. И если реальных рычагов немного — остаётся медийная атака. И вот уже фуры с дронами — новый инструмент давления. Послание простое: если вы не с нами, вы — потенциальный пособник врага. Даже если вы находитесь в одном из самых надёжных логистических тупиков на континенте.
Логика осаждённой крепости и растущая паранойя
Важно понимать, что кремлёвская риторика давно перешла из режима «объяснения мира» в режим «обоснования бессилия». Когда в столице разбиваются дроны, а парад Победы проходит под угрозой атак, объяснение через "диверсантов в наших лесах" и "фуры из Казахстана" — это акт отчаяния, а не уверенности.
Москва не может признать, что у украинской стороны появилась способность бить вглубь территории РФ с определённой эффективностью — потому что это подрывает самую суть путинского нарратива о «второй армии мира». А раз так, врага надо искать не снаружи, а «внутри» — или хотя бы среди ближайших. Сегодня Казахстан, завтра — кто угодно, от Армении до Монголии.
Что это значит для будущего
Для Казахстана это плохой сигнал. Не потому, что за ним последуют санкции или реальные угрозы. А потому, что он фиксирует поворот российской внешней политики к тотальной недоверчивости. Сосед, партнёр по Евразийскому союзу, соратник по ОДКБ — всё это больше не гарантирует даже базового дипломатического уважения. Лояльность теперь измеряется в децибелах громкости одобрения — и каждый шаг в сторону становится поводом для обвинения.
Для глобальной аудитории — это тоже сигнал. Россия теряет не только союзников, но и способность удерживать их в зоне влияния хоть сколько-нибудь деликатными методами. От Казахстана до Сербии растёт недовольство токсичной дружбой, в которой цена за нейтралитет — постоянные намёки на предательство.
Ну а для российской аудитории — это просто ещё одна серия шоу, где враги всегда снаружи, поражения — иллюзия, а реальность — лишь один из вариантов сценария. В этом и заключается главная стратегическая слабость сегодняшней России: в стране, где правит нарратив, проигрывать начинают ещё до того, как дрон упал на Каширку.
В преддверии 9 мая, когда Россия традиционно надувает щёки в память о былых военных победах, российские власти столкнулись с новой реальностью: беспилотники украинского производства регулярно проникают вглубь страны, вплоть до спальных районов Москвы. Последние атаки вновь обострили главный вопрос, который российские чиновники стараются избегать: если страна великая, то почему она выглядит такой уязвимой?
Ответ, по мнению анонимных источников в военных кругах и всевозможных "экспертов", оказался неожиданным — во всём виноват Казахстан.
Да-да, та самая страна, которая аккуратно балансирует между Москвой, Пекином и Западом, не нарушает санкций впрямую и не рвётся в геополитические разборки, теперь, оказывается, служит транзитным коридором для поставок дронов на территорию России. Из Афганистана — через Таджикистан и Узбекистан — в Казахстан, а оттуда «фурами» (sic!) в леса Центральной России, откуда «диверсанты» запускают БПЛА на Москву.
Если это и выглядит как сценарий третьесортного боевика, то только потому, что российская пропагандистская машина давно оперирует в жанре, где реальность уже никому не нужна. Главное — создать удобное объяснение. Кто-то должен быть виноват в том, что система ПВО, которой Кремль так гордится, не справляется. Кто-то — но не те, кто принимал решения последние 20 лет.
Казахстан — идеальный виновник
Выбор Казахстана в роли фигуранта очередной псевдоразоблачительной истории не случаен. После февраля 2022 года Астана последовательно демонстрирует курс на осторожное, но заметное дистанцирование от Москвы. Президент Токаев не признал «ДНР» и «ЛНР» даже в самые патриотичные моменты. Казахстан принял десятки тысяч россиян, уехавших от мобилизации, и расширяет торговые отношения с Китаем и Европой, лавируя в постимперской дымке как может.
Такое поведение Москва может простить только при наличии рычагов. И если реальных рычагов немного — остаётся медийная атака. И вот уже фуры с дронами — новый инструмент давления. Послание простое: если вы не с нами, вы — потенциальный пособник врага. Даже если вы находитесь в одном из самых надёжных логистических тупиков на континенте.
Логика осаждённой крепости и растущая паранойя
Важно понимать, что кремлёвская риторика давно перешла из режима «объяснения мира» в режим «обоснования бессилия». Когда в столице разбиваются дроны, а парад Победы проходит под угрозой атак, объяснение через "диверсантов в наших лесах" и "фуры из Казахстана" — это акт отчаяния, а не уверенности.
Москва не может признать, что у украинской стороны появилась способность бить вглубь территории РФ с определённой эффективностью — потому что это подрывает самую суть путинского нарратива о «второй армии мира». А раз так, врага надо искать не снаружи, а «внутри» — или хотя бы среди ближайших. Сегодня Казахстан, завтра — кто угодно, от Армении до Монголии.
Что это значит для будущего
Для Казахстана это плохой сигнал. Не потому, что за ним последуют санкции или реальные угрозы. А потому, что он фиксирует поворот российской внешней политики к тотальной недоверчивости. Сосед, партнёр по Евразийскому союзу, соратник по ОДКБ — всё это больше не гарантирует даже базового дипломатического уважения. Лояльность теперь измеряется в децибелах громкости одобрения — и каждый шаг в сторону становится поводом для обвинения.
Для глобальной аудитории — это тоже сигнал. Россия теряет не только союзников, но и способность удерживать их в зоне влияния хоть сколько-нибудь деликатными методами. От Казахстана до Сербии растёт недовольство токсичной дружбой, в которой цена за нейтралитет — постоянные намёки на предательство.
Ну а для российской аудитории — это просто ещё одна серия шоу, где враги всегда снаружи, поражения — иллюзия, а реальность — лишь один из вариантов сценария. В этом и заключается главная стратегическая слабость сегодняшней России: в стране, где правит нарратив, проигрывать начинают ещё до того, как дрон упал на Каширку.
01.05.202511:07
Казахстан ввел «золотые визы» с возможностью получения ВНЖ в обмен на инвестиции в 300 тысяч долларов
МИД Казахстана утвердил новые правила получения инвесторской визы.
— говорится в сообщении ведомства
МИД Казахстана утвердил новые правила получения инвесторской визы.
Иностранные граждане, инвестировавшие не менее 300 тысяч долларов США в уставной капитал казахстанских компаний или в местные эмиссионные ценные бумаги, смогут подать электронное ходатайство на оформление инвесторской визы. Данная „золотая виза” предусматривает возможность последующего получения вида на жительство в РК сроком до десяти лет,
— говорится в сообщении ведомства
27.04.202507:51
Токаев — это не Путин: почему Казахстан действует иначе
Юрий Баранчик в своем мнении поспешил назвать действия президента Казахстана Касыма-Жомарта Токаева «походом по стопам Владимира Путина». Мол, пересмотр соглашений о разделе продукции (СРП) на Кашагане — это калька с политики принудительного возврата активов, которую Россия применяла в 2000-х. Однако реальность сложнее и интереснее. Сравнивать Казахстан и Россию в этом вопросе — не просто ошибка, а сознательная манипуляция.
Давайте разберём факты.
Кашаган — гигантское нефтяное месторождение в Каспийском море. В 1997 году молодое казахстанское государство, не имея ни технологий, ни капитала, согласилось на заведомо невыгодные условия: 98% доходов уходили консорциуму иностранных компаний. Казахстану доставались 2%, да ещё с гигантскими инвестиционными рисками, которые могли обнулить и это. Сделка спасла проект, но сделала страну заложником крайне невыгодных соглашений на десятилетия.
Сегодня ситуация изменилась. Казахстан — это государство с образованной бюрократией, серьёзной индустриальной базой и куда большей политической субъектностью, чем в 90-х. И Токаев, в отличие от Путина в 2000-х, действует не через репрессии, не через силовое давление, не через рейдерские атаки. Он инициирует процесс пересмотра условий в рамках международного права, предлагая консорциуму переговоры.
Казахстан подписал и соблюдает международные инвестиционные соглашения, включая участие в ICSID (Международном центре по урегулированию инвестиционных споров). И это значит, что любые изменения условий должны либо соответствовать контракту, либо сопровождаться переговорами и компенсациями.
Путин в начале своего правления действовал иначе. Россия фактически устраивала принудительные перехваты активов — вспомним дело «ЮКОСа», где компания была уничтожена через сфабрикованные налоговые претензии. Или пример проекта «Сахалин-2», где Shell и японские инвесторы были вынуждены уступить контроль «Газпрому» под угрозой отзыва лицензий.
Токаев, напротив, стремится сохранить инвестпривлекательность Казахстана. Его цель — не изгнать Shell или ExxonMobil из страны. Его цель — исправить историческую несправедливость, сохранив приток инвестиций и технологическую базу. Это сложная дипломатическая работа, а не размахивание кувалдой.
Почему же Юрий Баранчик ставит знак равенства между Токаевым и Путиным? Ответ прост: удобная политическая схема. Если представить Казахстан как «вторую Россию», можно обвинить его в авторитаризме, антизападности и угрозе инвесторам. Это выгодно тем, кто боится потери монопольного влияния в Центральной Азии. Но реальная динамика куда тоньше.
Сегодня Казахстан балансирует между Западом, Россией и Китаем. И именно осторожная модернизация условий СРП, а не их демонтаж, позволит Астане сохранить устойчивость. И да, Казахстану объективно нужна большая доля в национальных ресурсах. Когда проект стоимостью в десятки миллиардов долларов приносит государству крохи, исправить перекос — это не акт агрессии. Это элементарная экономическая необходимость.
И напоследок:
Казахстану предстоит пройти по тонкому льду. Пересматривать условия без катастрофы для доверия инвесторов — это сложнейшее искусство. Но сравнивать этот процесс с грубым силовым переделом, устроенным Кремлём в начале века — это всё равно что сравнивать хирурга с мясником. И те, и другие работают с телом, но цели, методы и последствия — совершенно разные.
Юрий Баранчик в своем мнении поспешил назвать действия президента Казахстана Касыма-Жомарта Токаева «походом по стопам Владимира Путина». Мол, пересмотр соглашений о разделе продукции (СРП) на Кашагане — это калька с политики принудительного возврата активов, которую Россия применяла в 2000-х. Однако реальность сложнее и интереснее. Сравнивать Казахстан и Россию в этом вопросе — не просто ошибка, а сознательная манипуляция.
Давайте разберём факты.
Кашаган — гигантское нефтяное месторождение в Каспийском море. В 1997 году молодое казахстанское государство, не имея ни технологий, ни капитала, согласилось на заведомо невыгодные условия: 98% доходов уходили консорциуму иностранных компаний. Казахстану доставались 2%, да ещё с гигантскими инвестиционными рисками, которые могли обнулить и это. Сделка спасла проект, но сделала страну заложником крайне невыгодных соглашений на десятилетия.
Сегодня ситуация изменилась. Казахстан — это государство с образованной бюрократией, серьёзной индустриальной базой и куда большей политической субъектностью, чем в 90-х. И Токаев, в отличие от Путина в 2000-х, действует не через репрессии, не через силовое давление, не через рейдерские атаки. Он инициирует процесс пересмотра условий в рамках международного права, предлагая консорциуму переговоры.
Казахстан подписал и соблюдает международные инвестиционные соглашения, включая участие в ICSID (Международном центре по урегулированию инвестиционных споров). И это значит, что любые изменения условий должны либо соответствовать контракту, либо сопровождаться переговорами и компенсациями.
Путин в начале своего правления действовал иначе. Россия фактически устраивала принудительные перехваты активов — вспомним дело «ЮКОСа», где компания была уничтожена через сфабрикованные налоговые претензии. Или пример проекта «Сахалин-2», где Shell и японские инвесторы были вынуждены уступить контроль «Газпрому» под угрозой отзыва лицензий.
Токаев, напротив, стремится сохранить инвестпривлекательность Казахстана. Его цель — не изгнать Shell или ExxonMobil из страны. Его цель — исправить историческую несправедливость, сохранив приток инвестиций и технологическую базу. Это сложная дипломатическая работа, а не размахивание кувалдой.
Почему же Юрий Баранчик ставит знак равенства между Токаевым и Путиным? Ответ прост: удобная политическая схема. Если представить Казахстан как «вторую Россию», можно обвинить его в авторитаризме, антизападности и угрозе инвесторам. Это выгодно тем, кто боится потери монопольного влияния в Центральной Азии. Но реальная динамика куда тоньше.
Сегодня Казахстан балансирует между Западом, Россией и Китаем. И именно осторожная модернизация условий СРП, а не их демонтаж, позволит Астане сохранить устойчивость. И да, Казахстану объективно нужна большая доля в национальных ресурсах. Когда проект стоимостью в десятки миллиардов долларов приносит государству крохи, исправить перекос — это не акт агрессии. Это элементарная экономическая необходимость.
И напоследок:
Казахстану предстоит пройти по тонкому льду. Пересматривать условия без катастрофы для доверия инвесторов — это сложнейшее искусство. Но сравнивать этот процесс с грубым силовым переделом, устроенным Кремлём в начале века — это всё равно что сравнивать хирурга с мясником. И те, и другие работают с телом, но цели, методы и последствия — совершенно разные.
23.04.202511:20
Кыргызстан отвечает России арестом сотрудников «Русского дома»: что это значит для всего региона
После того как 11 апреля в московской бане кыргызские граждане стали участниками жёсткой полицейской «профилактики», Бишкек ответил — и не по дипломатическим лекалам. Первомайский суд арестовал четверых, в том числе Наталью Секерину — сотрудницу «Русского дома» в Оше и давнюю активистку «русского мира». Формулировка обвинения — вербовка наёмников. За это в Кыргызстане, между прочим, можно получить до 10 лет тюрьмы.
Это событие — не просто юридический инцидент. Это перелом. И он важен не только для кыргызов, но и для всего региона, включая Казахстан.
Напомним: на фоне жёсткой облавы в Москве, где, по данным Baza и очевидцев, кыргызских мигрантов не просто задерживали, а публично унижали, Бишкек продемонстрировал редкий для постсоветской дипломатии ответ — не ноту протеста с извиняющейся улыбкой, а зеркальное давление на инфраструктуру мягкой силы России.
Секерина, как и другие фигуранты дела, не была случайным человеком. Это — системные участники российских культурно-политических проектов в Центральной Азии. Их арест — не про уголовщину. Это про симметрию. Сегодня ты сажаешь наших лицом вниз — завтра мы сажаем твоих по статье о наёмничестве.
И если бы это была одиночная акция, её можно было бы списать на эмоциональный всплеск. Но в Баку, после инцидента с азербайджанским самолётом, без лишнего шума, но с холодным расчётом уведомили Москву: «Русскому дому» в Азербайджане пора собираться.
Это не сбой. Это тренд.
Кыргызстан, арестовав Наталью Секерину и её коллег, сделал то, на что вчерашние партнёры России редко осмеливались — нанёс удар по символу культурного присутствия Москвы. Не за инакомыслие, а за подозрение в конкретных преступлениях — вербовке наёмников. Но в политике сигналы важнее формулировок. Бишкек показал: «русский мир» больше не считается неприкасаемым.
Ранее Азербайджан. Официально — просто прекращение деятельности Россотрудничества. Неофициально — демонстрация суверенитета. После лет молчаливой терпимости к культурным и политическим проекциям России, Баку выносит приговор — без эмоций, без скандалов, но с полной ясностью: российское влияние в Закавказье больше не приветствуется.
Почему это важно для Казахстана? Потому что мы, казахстанцы, тоже давно и плотно вплетены в сети Россотрудничества, «Русских домов», культурных форумов и молодёжных обменов. И если до недавнего времени это казалось безопасной «мягкой силой», то теперь, глядя на кейс Секериной, становится ясно: культурное сотрудничество может быстро стать политическим заложником.
Кыргызстан сделал то, чего так боятся в Москве: показал, что у стран Центральной Азии есть не только суверенитет на бумаге, но и политическая воля. А для нас это сигнал: время провести аудит всех наших внешнеполитических связей с Россией — не только на предмет целесообразности, но и на предмет безопасности.
Теперь о главном. Если «Русский дом» воспринимается как возможный источник угрозы, то это не просто провал имиджа — это утрата доверия. И Казахстан должен задать себе вопрос: а мы готовы оказаться следующими?
Кыргызстан уже начал очищать пространство от прокси-влияния. И если раньше подобные шаги воспринимались бы как демарш, то теперь — как самооборона.
На фоне разгорающегося конфликта между братскими государствами ясно одно: время пассивного наблюдения прошло. Центральная Азия больше не хочет быть декорацией для «русского мира». И если Россия будет продолжать «профилактику» на своих улицах, у границ с ней может скоро остаться только холод.
А тем временем — держите дистанцию. Не от России, а от её новых рефлексов. Потому что в этой бане давно перегорел термометр, и, кажется, за паром уже никто не видит, кто свой, а кто — просто человек.
После того как 11 апреля в московской бане кыргызские граждане стали участниками жёсткой полицейской «профилактики», Бишкек ответил — и не по дипломатическим лекалам. Первомайский суд арестовал четверых, в том числе Наталью Секерину — сотрудницу «Русского дома» в Оше и давнюю активистку «русского мира». Формулировка обвинения — вербовка наёмников. За это в Кыргызстане, между прочим, можно получить до 10 лет тюрьмы.
Это событие — не просто юридический инцидент. Это перелом. И он важен не только для кыргызов, но и для всего региона, включая Казахстан.
Напомним: на фоне жёсткой облавы в Москве, где, по данным Baza и очевидцев, кыргызских мигрантов не просто задерживали, а публично унижали, Бишкек продемонстрировал редкий для постсоветской дипломатии ответ — не ноту протеста с извиняющейся улыбкой, а зеркальное давление на инфраструктуру мягкой силы России.
Секерина, как и другие фигуранты дела, не была случайным человеком. Это — системные участники российских культурно-политических проектов в Центральной Азии. Их арест — не про уголовщину. Это про симметрию. Сегодня ты сажаешь наших лицом вниз — завтра мы сажаем твоих по статье о наёмничестве.
И если бы это была одиночная акция, её можно было бы списать на эмоциональный всплеск. Но в Баку, после инцидента с азербайджанским самолётом, без лишнего шума, но с холодным расчётом уведомили Москву: «Русскому дому» в Азербайджане пора собираться.
Это не сбой. Это тренд.
Кыргызстан, арестовав Наталью Секерину и её коллег, сделал то, на что вчерашние партнёры России редко осмеливались — нанёс удар по символу культурного присутствия Москвы. Не за инакомыслие, а за подозрение в конкретных преступлениях — вербовке наёмников. Но в политике сигналы важнее формулировок. Бишкек показал: «русский мир» больше не считается неприкасаемым.
Ранее Азербайджан. Официально — просто прекращение деятельности Россотрудничества. Неофициально — демонстрация суверенитета. После лет молчаливой терпимости к культурным и политическим проекциям России, Баку выносит приговор — без эмоций, без скандалов, но с полной ясностью: российское влияние в Закавказье больше не приветствуется.
Почему это важно для Казахстана? Потому что мы, казахстанцы, тоже давно и плотно вплетены в сети Россотрудничества, «Русских домов», культурных форумов и молодёжных обменов. И если до недавнего времени это казалось безопасной «мягкой силой», то теперь, глядя на кейс Секериной, становится ясно: культурное сотрудничество может быстро стать политическим заложником.
Кыргызстан сделал то, чего так боятся в Москве: показал, что у стран Центральной Азии есть не только суверенитет на бумаге, но и политическая воля. А для нас это сигнал: время провести аудит всех наших внешнеполитических связей с Россией — не только на предмет целесообразности, но и на предмет безопасности.
Теперь о главном. Если «Русский дом» воспринимается как возможный источник угрозы, то это не просто провал имиджа — это утрата доверия. И Казахстан должен задать себе вопрос: а мы готовы оказаться следующими?
Кыргызстан уже начал очищать пространство от прокси-влияния. И если раньше подобные шаги воспринимались бы как демарш, то теперь — как самооборона.
На фоне разгорающегося конфликта между братскими государствами ясно одно: время пассивного наблюдения прошло. Центральная Азия больше не хочет быть декорацией для «русского мира». И если Россия будет продолжать «профилактику» на своих улицах, у границ с ней может скоро остаться только холод.
А тем временем — держите дистанцию. Не от России, а от её новых рефлексов. Потому что в этой бане давно перегорел термометр, и, кажется, за паром уже никто не видит, кто свой, а кто — просто человек.
20.04.202509:44
Пасхальное перемирие как PR-камбэк Путина и шанс Трампа на «святое отступление»
Пожалуй, только Владимир Путин может представить 30-часовую паузу в артиллерийском аду как акт святой дипломатии. Пасхальное перемирие, объявленное Кремлём, неожиданно стало не столько мирной инициативой, сколько драматической сценой в спектакле под названием «Дорогой Дональд, посмотри, какие мы белые и пушистые».
По стилю это всё напоминает, конечно, не Женевскую конвенцию, а шоу на «Россия 1» — с жирными мазками, напыщенной риторикой и безапелляционным посылом: «Если война продолжается — виноват не я!»
Пасхальный политтехнолог
Факт остается фактом: идея пасхального перемирия изначально принадлежала администрации Дональда Трампа. Путин, уловив этот пас, вышел на сцену раньше положенного, как артист, решивший переписать пьесу прямо в антракте.
Вместо щедрой двухнедельной паузы, о которой мечтали в Вашингтоне, Москва предложила 30 часов. Подарок, который вручается с видом «держи, пока я добрый». При этом посыл был совершенно прозрачен: «Мы – за мир. А если кто-то нарушит – сами виноваты. Особенно, если это Киев».
Кто кого переиграл?
Зеленский, надо признать, сыграл на контрасте. Спокойно, без истерики, без рефлекторного «нет», с осторожным «зеркалируем». Кремль этого не ждал. Наверное. Хитрый план обвинить Киев в срыве «мирного пасхального чуда» слегка забуксовал: никаких громких провокаций не случилось, перемирие – пусть и частично – соблюдалось. Даже на Харьковском направлении, где обычно тишина бывает только после удара грома.
Но PR не стреляет
Самое интересное, как всегда, начинается не на фронте, а в геополитическом фойе. Пасхальное перемирие — не просто гуманитарная пауза. Это тщательно просчитанный PR-ход. Важный не для Украины, не для России, а для Белого дома. А точнее — для Дональда Трампа, которому срочно нужен «непровальный» выход из украинского кейса.
Путин, фактически, говорит: «Ты хочешь мира — я готов. Вот тебе жест. Если Европа против — пусть она и продолжает. А ты, Дональд, можешь красиво уйти, не как проигравший, а как освободитель от чужих войн».
Очень соблазнительный сценарий для Трампа, которому нужно продать миру имидж «антиглобалиста со святым сердцем» и одновременно — не оказаться в списке полезных идиотов Кремля.
Обратная сторона пасхальной монеты
Но у всей этой пасхальной драматургии есть и побочный эффект. Теперь прекращение огня прочно ассоциируется с Путиным. Что дальше? Если мирные переговоры не последуют — вина за срыв ложится на Москву. Если перемирие нарушается — даже в ответ — вина снова на инициаторе. Такая вот «дипломатия бумеранга».
Более того, сам факт того, что боевые действия можно приостановить одним нажатием кнопки, задаёт неудобный вопрос: а зачем всё это продолжалось до сих пор?
Пасхальный анекдот с геополитическим подтекстом
Это всё напоминает старую притчу: двое дерутся на базаре, один вдруг отходит, машет рукой и говорит: «Ну что, договорились о мире?» Второй отвечает: «Да ты ж только что мне по зубам дал!» – «Ну извини, так получилось, но мир важнее».
Так и здесь: пасхальная пауза — это, по сути, геополитический icebreaker, в том смысле, что ей пытаются проколоть лёд замороженного конфликта. Не факт, что получится. Но если получится — никто не скажет, что Путин не пытался.
И всё-таки...
Если хоть на одну пасхальную ночь меньше убитых, меньше сирот, меньше матерей, обливающихся слезами у телефонов — значит, даже пиар-акция сработала. Пусть с прищуром, пусть с расчетом, но она стала глотком воздуха в вакууме ненависти.
А дальше — как всегда: или говорим, или стреляем. И то, и другое — вопрос политической воли. Но, как показывает это перемирие, иногда достаточно просто захотеть. Хоть на Пасху.
Пожалуй, только Владимир Путин может представить 30-часовую паузу в артиллерийском аду как акт святой дипломатии. Пасхальное перемирие, объявленное Кремлём, неожиданно стало не столько мирной инициативой, сколько драматической сценой в спектакле под названием «Дорогой Дональд, посмотри, какие мы белые и пушистые».
По стилю это всё напоминает, конечно, не Женевскую конвенцию, а шоу на «Россия 1» — с жирными мазками, напыщенной риторикой и безапелляционным посылом: «Если война продолжается — виноват не я!»
Пасхальный политтехнолог
Факт остается фактом: идея пасхального перемирия изначально принадлежала администрации Дональда Трампа. Путин, уловив этот пас, вышел на сцену раньше положенного, как артист, решивший переписать пьесу прямо в антракте.
Вместо щедрой двухнедельной паузы, о которой мечтали в Вашингтоне, Москва предложила 30 часов. Подарок, который вручается с видом «держи, пока я добрый». При этом посыл был совершенно прозрачен: «Мы – за мир. А если кто-то нарушит – сами виноваты. Особенно, если это Киев».
Кто кого переиграл?
Зеленский, надо признать, сыграл на контрасте. Спокойно, без истерики, без рефлекторного «нет», с осторожным «зеркалируем». Кремль этого не ждал. Наверное. Хитрый план обвинить Киев в срыве «мирного пасхального чуда» слегка забуксовал: никаких громких провокаций не случилось, перемирие – пусть и частично – соблюдалось. Даже на Харьковском направлении, где обычно тишина бывает только после удара грома.
Но PR не стреляет
Самое интересное, как всегда, начинается не на фронте, а в геополитическом фойе. Пасхальное перемирие — не просто гуманитарная пауза. Это тщательно просчитанный PR-ход. Важный не для Украины, не для России, а для Белого дома. А точнее — для Дональда Трампа, которому срочно нужен «непровальный» выход из украинского кейса.
Путин, фактически, говорит: «Ты хочешь мира — я готов. Вот тебе жест. Если Европа против — пусть она и продолжает. А ты, Дональд, можешь красиво уйти, не как проигравший, а как освободитель от чужих войн».
Очень соблазнительный сценарий для Трампа, которому нужно продать миру имидж «антиглобалиста со святым сердцем» и одновременно — не оказаться в списке полезных идиотов Кремля.
Обратная сторона пасхальной монеты
Но у всей этой пасхальной драматургии есть и побочный эффект. Теперь прекращение огня прочно ассоциируется с Путиным. Что дальше? Если мирные переговоры не последуют — вина за срыв ложится на Москву. Если перемирие нарушается — даже в ответ — вина снова на инициаторе. Такая вот «дипломатия бумеранга».
Более того, сам факт того, что боевые действия можно приостановить одним нажатием кнопки, задаёт неудобный вопрос: а зачем всё это продолжалось до сих пор?
Пасхальный анекдот с геополитическим подтекстом
Это всё напоминает старую притчу: двое дерутся на базаре, один вдруг отходит, машет рукой и говорит: «Ну что, договорились о мире?» Второй отвечает: «Да ты ж только что мне по зубам дал!» – «Ну извини, так получилось, но мир важнее».
Так и здесь: пасхальная пауза — это, по сути, геополитический icebreaker, в том смысле, что ей пытаются проколоть лёд замороженного конфликта. Не факт, что получится. Но если получится — никто не скажет, что Путин не пытался.
И всё-таки...
Если хоть на одну пасхальную ночь меньше убитых, меньше сирот, меньше матерей, обливающихся слезами у телефонов — значит, даже пиар-акция сработала. Пусть с прищуром, пусть с расчетом, но она стала глотком воздуха в вакууме ненависти.
А дальше — как всегда: или говорим, или стреляем. И то, и другое — вопрос политической воли. Но, как показывает это перемирие, иногда достаточно просто захотеть. Хоть на Пасху.
16.04.202514:45
Казахстан – экспортёр спокойствия для Европы
Когда страна, не имеющая ни одной собственной АЭС, начинает играть ключевую роль в европейской энергетической безопасности — это уже не экономика, это философия. Казахстан снова оказался на перекрёстке: не дорог, а энергий. И выбрал направление — вперёд.
ČEZ, главный чешский оператор атомных станций, подписал с Казатомпромом семилетний контракт на поставку урана. Не просто сделки — это смена курса. Чехия говорит «до свидания» российскому ТВЭЛу и делает ставку на казахстанскую стабильность.
Казахстан, который у себя не включает ни одного реактора, стал тем, кто помогает другим странам не остаться в темноте — буквально. Сухой, концентрированный, экспортируемый уран — новый символ нашей нейтральности: без нажима, без диктата, но с пониманием спроса.
Чешская АЭС «Темелин» теперь будет работать на топливе, сделанном из казахстанского концентрата. Сборки собираются на Западе, но начинается всё в наших степях. И пусть реакторы гудят далеко от Усть-Каменогорска, цепочка энергобезопасности — начинается именно там.
В эпоху, когда энергоресурсы стали оружием, Казахстан остаётся поставщиком спокойствия. Мы не шантажируем, не вмешиваемся, не наращиваем мышцы вокруг тру́б. Мы просто поставляем. И делаем это лучше всех — на фоне роста добычи (в 2024 году — на 10%, в 2025-м — ещё больше) и стабильной геологии.
Мир всё больше ценит тех, кто не требует к себе внимания, а просто делает дело. У нас нет АЭС, но есть доверие. А ещё — 15% мировых запасов урана, которые мы используем не для угроз, а для контрактов.
Это и есть современная сила: ты не грозишь свет выключить — ты его включаешь.
Когда страна, не имеющая ни одной собственной АЭС, начинает играть ключевую роль в европейской энергетической безопасности — это уже не экономика, это философия. Казахстан снова оказался на перекрёстке: не дорог, а энергий. И выбрал направление — вперёд.
ČEZ, главный чешский оператор атомных станций, подписал с Казатомпромом семилетний контракт на поставку урана. Не просто сделки — это смена курса. Чехия говорит «до свидания» российскому ТВЭЛу и делает ставку на казахстанскую стабильность.
Казахстан, который у себя не включает ни одного реактора, стал тем, кто помогает другим странам не остаться в темноте — буквально. Сухой, концентрированный, экспортируемый уран — новый символ нашей нейтральности: без нажима, без диктата, но с пониманием спроса.
Чешская АЭС «Темелин» теперь будет работать на топливе, сделанном из казахстанского концентрата. Сборки собираются на Западе, но начинается всё в наших степях. И пусть реакторы гудят далеко от Усть-Каменогорска, цепочка энергобезопасности — начинается именно там.
В эпоху, когда энергоресурсы стали оружием, Казахстан остаётся поставщиком спокойствия. Мы не шантажируем, не вмешиваемся, не наращиваем мышцы вокруг тру́б. Мы просто поставляем. И делаем это лучше всех — на фоне роста добычи (в 2024 году — на 10%, в 2025-м — ещё больше) и стабильной геологии.
Мир всё больше ценит тех, кто не требует к себе внимания, а просто делает дело. У нас нет АЭС, но есть доверие. А ещё — 15% мировых запасов урана, которые мы используем не для угроз, а для контрактов.
Это и есть современная сила: ты не грозишь свет выключить — ты его включаешь.
Shown 1 - 24 of 245
Log in to unlock more functionality.