Православную и политизированную общественность всколыхнул пламенный спич Кураева (см. видео). Некоторые знакомые спросили мнение. Здесь, конечно, можно видеть реализацию принципа «белый докрасна» в самом буквальном смысле: поддержка Ленина и Троцкого. Хотя, Кураев скорее не «белый», а «зелёный», но в прежние времена неплохо относился к Ф. Франко.
Опальный дьяк принадлежит к двухтысячелетней традиции гностических сект, для которых сильное христианство недопустимо, оно всегда должно оставаться контркультурой, и лучше будет униженным, чем популярным. Церковь пошла по иному пути, благословляя и империи, и армии, и массы простецов. Здесь нужно выбрать свою сторону, мы выбрали, чего и другим желаем.
По принципу подковы идея Кураева, как подсказывает коллега Унферт, смыкается с апологией тирании: от «подчинённая государству церковь никуда не лезет, кроме обрядов» до «Сталин молодец, сколько мучеников создал». Так что здесь мы, будучи клерикалами, избегаем обеих крайностей: анархии и тирании.
При этом у ситуации есть и другая грань, будем честными. Что такое православный фашизм? Для Кураева фашизм – всё, что выходит за рамки индивидуалистской и гуманистической парадигмы, понятно. Но есть и жутенькие в сущности проекты (около)православного толка, наподобие того, что делали Унгерн и Кодряну. Возможно, в этом случае можно сказать: лучше мы будем на правах обычных граждан, чем озвереем и сами превратимся в драконов. (и нет, к 40:40 и Общине это не относится, ведь срыв концертов и выставок – это скорее некий минимум инквизиторства, а не резня неугодных, и у них не только возможности, но и цели такой – нет)
Но всё равно Кураев мухлюет. Можно было сказать «лучше американский путь, где РПЦЗ – один из равноправных клубов, чем стать злыми фашистами». Позиция обсуждаемая, но понятная. Что-то типа спора нестяжатели vs иосифляне (основатели обеих «школ» канонизированы).
Только большевизм – не либерализм. Он не оставил Церковь в покое и не отпустил на вольные хлеба рыночной конкуренции, о чём мечтают церковные либералы. Госконтроль Церкви и введение в неё своих нарративов – обновленчества, а потом сергианства [которое не требует ухода в раскол, но явление, само собой, неприятное] – ещё как существовали, и Кураев не может об этом не знать.
Проводя бытовое сравнение, Кураев радуется, что женщина не попала к мужу-абьюзеру, но в качестве альтернативы не в монастырь ушла, а угодила в лапы насильников, которые её и к стокгольмскому синдрому привели. Если в христианстве не рекомендуется выбирать даже меньшее зло (с чем согласится один известный в масскультуре седой мечник), какими ду́хами питается выбор большего зла – думайте сами.
