"Я не знаю, знал ли он [Менгеле], что смерть близка, но он сидел на большом камне у моря, совсем один, смотря в восточную сторону. Тогда он сказал: «Вон там моя страна... Я хотел бы провести последние дни своей жизни в Гюнцбурге, где-то на вершине горы, в маленьком доме, и написать историю моего родного города». Вот чего он действительно хотел."
«Для многих близнецов [которые так и не подверглись жестокостям] сила их тёплых чувств к Менгеле была такова, что в последующие годы им было невозможно поверить в те ужасные вещи, которые они о нём слышали.
''Для нас'', сказал один из них, ''он был как папа, как мама.''»
Я так хорошо помню, как несколько раз в день, во время короткого отпуска в Фрайбурге, я спешил — вероятно, без необходимости — с шестимесячным Рольфом в подвал из-за предупреждений о воздушных налетах.
Я до сих пор глубоко ощущаю — даже сегодня — это чувство тревоги и ответственности за моего малыша.
Согласно словам одного из врачей, Менгеле в общении с детьми был ''таким же нежным, как отец'', разговаривая с ними и гладя их по голове ''в любящей манере''. Он мог быть игривым, "прыгая", чтобы развлечь их. Двойняшки часто называли его "дядя Пепи".
«Как дела, Бутцеле? И как там мой мальчик? Надеюсь, у вас всё в порядке. Я шлю поцелуи вам обоим.»
«Когда я кричала и делала замечания детям, они обычно реагировали так: 'Мы скажем дяде, что ты плохая.' Менгеле был 'Хорошим дядей'.
Он приносил им шоколад, самые красивые вещи, белые брюки, даже фартуки, а у девочек были ленты в волосах. Однажды он накричал на меня, потому что у одной девочки лента была ниже, чем у другой. Он сказал мне: «Что ты сделала? Мне так не нравится!».
Доктор Менгеле вышел из колонны и в несколько легких шагов догнал Иби. Он схватил ее за шею и принялся бить по голове, превращая ее в кровавое месиво. Он бил ее, отвешивал пощечины, бил по голове, всегда по голове, только по голове, кричал на нее во весь голос.
“Ты хочешь сбежать? Сейчас ты не сможешь.. Это не грузовик, ты не можешь выпрыгнуть. Ты сгоришь, как другие... Ты сдохнешь, грязная еврейка...” - И он продолжил удар по бедной, незащищенной голове. Пока я смотрела, я увидела, как два ее прекрасных, умных глаза исчезли под слоем крови... Ушей у нее больше не было, возможно, он их оторвал... И через несколько секунд ее прямой, заостренный нос превратился в плоскую, сломанную, кровоточащую массу. Я закрыла глаза, не в силах больше этого выносить.
В своём дневнике Менгеле цитировал прощание с матерью: «Мой дорогой мальчик, на этот раз, это надолго.»
|she/he| – owner|he/his| – owner
«Для многих близнецов [которые так и не подверглись жестокостям] сила их тёплых чувств к Менгеле была такова, что в последующие годы им было невозможно поверить в те ужасные вещи, которые они о нём слышали.
''Для нас'', сказал один из них, ''он был как папа, как мама.''»
«Как дела, Бутцеле? И как там мой мальчик? Надеюсь, у вас всё в порядке. Я шлю поцелуи вам обоим.»
Я так хорошо помню, как несколько раз в день, во время короткого отпуска в Фрайбурге, я спешил — вероятно, без необходимости — с шестимесячным Рольфом в подвал из-за предупреждений о воздушных налетах.
Я до сих пор глубоко ощущаю — даже сегодня — это чувство тревоги и ответственности за моего малыша.
