все и ни о чем

Но все это я гоню от себя прочь, заглядывать далеко не нужно, все будет так, как должно быть, я на этот счет верю в какую-то безусловную фатальность. И, знаете, после того, как решишь так, станет спокойнее и как-то легче на душе. Особенно это сильно было вчера, когда мы что-то говорили с Ильей Ефимовичем, и вот он, между прочим, и сказал, что (хотя истину старую — но вечно новую) все будет в свое время (мы говорили о материальной обеспеченности после выхода из Академии). что главное любить свою работу, а остальное придет, и думать об этом теперь — значит лишать себя возможности спокойно и здраво смотреть на вещи. И он гак уверенно и ободряюще это говорил, что мне стало легко, и я с большим удовольствием стал работать. Я, кажется, уж слишком многого хочу, не имея на это никаких данных, уметь не хотеть — это большое счастье. А что сомненья относительно работы у меня всегда будут, несмотря на то, удачно или нет я напишу ту или другую вещь; это уже во мне самом сидит так крепко, что никакими силами их оттуда не изгонишь. Итак, «прочь сомненья» и элегический тон, а будем веселы, жизнерадостны, главное здоровы, здоровы и телом и душой, а то психопатия заразительна. Вог и теперь, несмотря на то что идет дождь [и] небо серое, скучное, у меня поет все внутри — или оттого,
что я здоров, или оттого, что
получил Ваше письмо и готов скакать и прыгать и делать бог знает что . . .

— 15 августа 1901 года

Говорят, что русский быт умер... Это чепуха! Быта не убить, т. к. быт — это человек...

— Борис Кустодиев

Но если верно, что сущность человека наиболее выпукло и откровенно выступает именно в письмах, то разве не ясно, что без их опубли­кованный портрет Кустодиева, создаваемый нашей наукой об искусстве, будет и неполным и недостаточно красноречивым?

«Ведь ты родился в четверг на Масленицу, и потому, вероятно, любишь блины. Я сегодня вспоминала, как ты двухлетним ребенком одолевал няньку блинами, и она их не успевала тебе печь, а ты сидел перед печкой и спрашивал, скоро ли она тебе их даст…»

— Екатерина Прохоровна - мать Бориса Кустодиева

«Ура, ура, ура! Добродетель наказана, порок торжествует! Я принят! Да! Сегодня нас, после десятидневных мытарств, наконец отпустили. В три часа отворились двери и все хлынули в залу, в которой стояли наши работы. Я нашел
свою, на ней было написано мелом «принят».»

— Борис Кустодиев. Из письма матери и сестре, 14 октября 1896 года

«На Кустодиева я возлагаю большие надежды. Он художник даровитый, любящий искусство, вдумчивый, серьезный; внимательно изучающий природу…»

— Илья Репин

«Вот уж кто чудит, так это Кустодиев… Он как будто умышленно кидается из стороны в сторону. То он пишет обыкновенные хорошие дамские портреты, вроде госпожи Нотгафт или Базилевской… а то вдруг выставляет какую-то дебелую «красавицу», сидящую на расписном с букетами сундуке… Нарочитое и выдуманное безвкусие».

— Знаете, что меня больше всего удивляет? Судьба окрасила вашу жизнь в холодные, можно сказать, мрачные тона. А ваши картины, наоборот, до краев заполнены солнцем и радостью...
— Это потому, что краски для своих картин я выбирал сам.

— Максим Горький