Наполеон и ислам
Вступив на землю Египта, Бонапарт... попытался использовать религию в своих политических целях. В распространявшихся на арабском языке прокламациях и в устных обращениях к шейхам Каира он подчеркивал приверженность французов исламу. Уже в первой из таких прокламаций, опубликованной сразу после высадки, Бонапарт заявлял: «Египтяне, вам скажут, что я пришел, чтобы погубить вашу религию; не верьте этому! Ответьте, что я пришел, чтобы восстановить вас в ваших правах, наказать узурпаторов, что я больше, чем мамлюки, чту Аллаха, его пророка Мухаммада и славный Коран!». В некоторых из подобных обращений Бонапарт даже приписывал себе сверхчеловеческие качества пророка последних времен – махди: «Знайте также, что я могу открыть то, что таится в сердце каждого из вас, потому что, как только я взгляну на человека, я проникаю в его душу и познаю то, что в ней сокрыто, хотя бы я ни словом не обменялся с ним. Однако придет время, настанет день и вы убедитесь воочию, что все сделанное и учрежденное мною есть предначертания Бога, которые неминуемо осуществляются».
Однако неуклюжие попытки французского главнокомандующего разыграть религиозную карту воспринимались местными жителями с явным недоверием. По свидетельству находившегося при французском штабе Никулы ат-Турка, сирийского христианина, оккупантам, «несмотря на все их усилия, не удалось вселить доверие в сердца [египтян]. Мусульмане затаили ненависть против них, желая им горя и страдания…». А попытки Бонапарта присвоить себе сверхчеловеческие способности арабский хронист аль-Джабарти охарактеризовал как «обман, слабоумную ложь и наглые притязания на пророчество и появление махди».
Некоторые же из заявлений Бонапарта, продиктованные существовавшими в Европе стереотипами Востока, и вовсе приводили к прямо противоположному результату, чем предполагался. Например, исходя из распространенного клише об имманентной враждебности мусульман к христианству, Бонапарт попытался завоевать их доверие, похваставшись тем, что уничтожил власть Римского Папы и Ордена госпитальеров: «Кади, шейхи, чорбаджи, скажите народу, что мы – истинные мусульмане. Не мы ли ниспровергли Папу, говорившего, что надо вести войну против мусульман? Не мы ли ниспровергли Мальтийских рыцарей за то, что эти безумцы верили, будто Бог желает, чтобы они вели войну с мусульманами?». Однако вместо одобрения со стороны приверженцев ислама, на которое Бонапарт рассчитывал, его бахвальство вызвало их осуждение. Мусульмане, по свидетельству шейха аль-Джабарти, сделали из этих слов вывод, что французы «не согласны ни с христианами, ни с мусульманами и не придерживаются никакой религии. Они безбожники, отрицающие загробную жизнь и Воскресение, пророков и Мессию». Показательно, что даже христианин ат-Турк называл в своей хронике французов «неверными».
Наиболее веским аргументом, опровергавшим утверждение Бонапарта о приверженности французов исламу, стали их повседневные практики, вступавшие в непримиримое противоречие с местными обычаями. Вот что пишет на сей счет ат-Турк: «Каир стал похож на Париж. Женщины без стеснения выходили с французами, везде распивали вино и крепкие спиртные напитки, происходили также другие вещи, которые Господь наш не одобряет». Женщин обязывали ходить с открытыми лицами, повсеместно продавался запрещенный в мусульманском обществе алкоголь, мечети и прочие святилища безжалостно разрушались при строительстве военной инфраструктуры. <...>
Антифранцузское сопротивление египтян, развернувшееся под религиозными лозунгами священной войны джихада, ни на день не прекращалось в течение всех трех лет оккупации. Большую часть времени оно носило характер перманентной партизанской войны, но иногда выплескивалось в городские мятежи, наиболее масштабным и продолжительным из которых стало Второе Каирское восстание 1800 г.
Из работы А.В. Чудинова.
