похабщик.

Ночь в Дуате была иной. Здесь не светили звезды, не шумел ветер. Лишь шелест голосов мёртвых, да легкие шаги бога смерти по чёрному песку. Тэхен молча смотрел на души, что выстраивались перед ним, дрожащие, измученные, потерянные.

Но сегодня он был неспокоен.

Чонгук задержался.

Обычно, после великой битвы, бог войны появлялся без промедления — кровавый, сияющий, дышащий яростью. Но теперь его не было. Только багровое предчувствие таяло в воздухе.

И когда, наконец, он появился — это был не тот Чонгук, которого ждал Тэхен.

Раненый. Изможденный. Его доспехи были разбиты, копье сломано, а на груди пульсировала тёмная метка, зловеще знакомая Тэхену.

— Ты спустился в Дуат живым... — тихо произнёс бог смерти, поднимаясь с трона из обсидиана. — Ты нарушил закон богов.

— У меня не было выбора, — прохрипел Чонгук, опираясь на стену из теней. — Тьма из-за пределов... Она рвётся в наш мир. Я чувствую её... Даже ты почувствуешь. Скоро.

Тэхен подошёл ближе, коснулся пальцами его лица — так тихо, что даже мёртвые затихли.

— Ты не должен был рисковать собой. Если ты падёшь... равновесие исчезнет.
— А если я не пойду туда первым — погибнут все.

На мгновение их взгляды встретились — и в этой тишине пронеслись века. Все битвы, все встречи на грани смерти. Их связь, которую никто не понимал. Не союз, не вражда. Что-то большее.

Тэхен опустил руку к груди Чонгука, и его пальцы засияли тьмой. Он вытянул метку — живую, извивающуюся, и сжал её, пока она не исчезла в дымке. Чонгук зашатался, но остался стоять.

— Я дам тебе силу, но цена будет высокой, — сказал бог смерти. — Ты должен вернуться ко мне. Всегда.

— Всегда, — прошептал Чонгук, и впервые за вечность его голос был не как боевой клич — а как клятва.

И они исчезли, растворившись в песках времени — бог войны и бог смерти. Судьба Египта ещё не знала, что с их союзом начнётся новая эра.