Проблема генетической связи двух древнейших славянских кириллических памятников – Куприяновских листков и Остромирова евангелия – заставляет еще раз обратиться к остающемуся дискуссионным вопросу о месте создания Остромирова евангелия. Действительно, единственный прямой источник сведений о рождении книги – Послесловие дьякона Григория – умалчивает о том, где же выполнялся ответственный заказ посадника Остромира. Высокое мастерство изготовления рукописи – как самого письма, так и художественного оформления – говорит о создании кодекса в профессиональном скриптории, тем более, что в работе принимали участие три писца и несколько художников. Но где находился этот скрипторий? Остромир располагал достаточными средствами для того, чтобы заказать работу не только в Киеве или в Новгороде, но и в Константинополе. Чрезвычайно дорогим является сам материал рукописи – пергамен. Здесь следует заметить, что пергамен Остромирова евангелия хотя и нельзя отнести к категории самого высокого качества выделки, но он достаточно тонок и не мог быть изготовлен на Руси в XI в. При этом существенным аргументом против константинопольского происхождения рукописи является тот факт, что в византийских скрипториях было принято перед письмом покрывать пергамен специальным составом на основе яичного желтка, но листы Остромирова евангелия не имеют следов такой обработки. Очевидно, рукопись создана на Руси на «импортном» материале, который, однако, мог быть доставлен как в Киев, так и в Новгород. Не помогают решению вопроса и попытки установить этническую принадлежность писца, диакона Григория. Имя Григорий было распространено во всем христианском мире – его мог носить и славянин, и грек, и монах, принадлежавший римской католической церкви. А языковая, диалектная характеристика по данным рукописи оказалась чрезвычайно затруднена ввиду высокого профессионализма писца – диакон Григорий тщательно и аккуратно копировал имевшийся у него оригинал, не допуская искажений священного текста, представленного на языке, который был в то время общим книжным языком всех славян. Только в тексте Послесловия, да еще в нескольких приведенных по-славянски названиях месяцев в месяцесловной части («зарева» – август, «просинец» – январь) отмечаются языковые черты, свидетельствующие о том, что диакон Григорий был восточным славянином, древнерусским человеком. Но новгородцем или киевлянином – неизвестно, что впрочем, почти не играет роли в вопросе локализации рукописи, ведь профессиональный писец мог переходить из одного книжного центра в другой.
