Фильм «Анатомия падения» (2023) раскрывает смысл автофикционной литературы: известная писательница обвиняется в убийстве мужа-неудачника, но чередование подходов и взглядов показывает, что истины в этом деле не существует. Всё относительно, правда изобретается, а слово «факт» начинается на ту же букву, что и «фашист».
Наверное, у фильма есть именно кинематографические достоинства, но интересен он иллюстрацией писательского метода.
Что такое автофикшн? Это биография в условиях постмодерна. Что такое постмодерн? Это когда социальное становится в полной мере релятивистским. Почему эта относительность возможна? Потому что капитал достигает такой степени развития, что подрывает превращённое в товар знание. Теперь оно служит обоснованием любых сочетаний и нахождений, будь то радужный флаг над мечетью Ибн Рушд-Гёте в Берлине или неонацисты, дуреющие от прикормки Зеленского.
Автофикшн — идеальный жанр позднего капитализма. Он одержим идентичностью, слагая её из крови и класса, но определяет её не как итог, что характерно для модерна, а только процесс. Всегда, до самого конца уточнять себя, отчеркивать ручкой контуры, не вылезать за границы и смотреть, чтобы не нарушали твои. Разве автофикшн обнаруживает идентичность? Он создаёт её в процессе письма: я — это не то, что было, а то, что я пишу. Истина здесь лишь вопрос перформативного соглашения. Договаривайся о своей.
В этом смысле достаточно прочесть всего одну автофикционную книгу, чтобы понять о чём будут все остальные.
Могут ли они быть другими? Разве что на экстремумах. Высказываться о несовпадении памяти и реальности, о произвольности факта, о шорах восприятия — это роскошь нормы, которая может позволить себе подвергнуть правду сомнению. Потенциальные угрозы для такого рассказчика всё равно снимет «Прозак». Но в крайностях автофикшн становится до того безжалостным, что сохранить верность методу практически нереально. Будучи антиисторическим жанром, даже жанром заката, при столкновении с историей он часто отказывается от фрагментирования памяти или от вымысла как защиты, живописуя пережитое вполне связно, забывая о том, что линейное повествование банализирует ужас и не подвергает опыт сомнению. Таково, например, звучание военного украинского автофикшна. Кому какое дело до пьюти-фьют, когда мировой нотариус заверил то, что ты жертва?
Но даже если суметь вытеснить историческое из автофикшна, получается ещё более тяжёлая ситуация: в таком случае придётся снять объективность, понять взгляд другого, пожертвовать своим интересом там, где твой интерес заключался в физическом выживании. Трудно представить, чтобы уцелевший житель Попасной или деревеньки в Латакии попытался бы проникнуться мотивами своих гонителей, допустить, что они тоже правы, а его собственные аргументы спекулятивны. При столкновении с чем-то значимым автофикшн не может воплотить свои сильные стороны. Его не для того замышляли. Это метод для постмодернистских гибридов, которые пытаются разобраться как с ними приключилось такое несчастье.
«Анатомия падения» показывает, насколько архаична европейская смелость и как зашкурены её культурные рубежи. Но чтобы это понимание не превратилось в ещё одну отечественную браваду, необходимо выйти на собственное описание, свой неочинённый метод. Старых средств уже недостаточно. Возможно, всё происходящее преломит в России новый литературный жанр так же, как преломляют хлеб. История и автобиографическое письмо состыкуются иначе, на правах гетерофикшна, а может, сразу инописания.
