чонгук открывает дверь в три часа ночи. он даже не спрашивает, почему тэхён здесь. он знает. каждый раз — одно и то же.
тэхён не говорит «привет». просто заходит. за ним — дождь, сигаретный дым и недосказанность.
они не виделись две недели. и чонгук думал — может, в этот раз пронесёт. но вот тэхён снова здесь. с холодными пальцами. с глазами, полными недожитого.
он хватает его за горло. не сильно. просто чтобы почувствовать, что живой.
— соскучился, да? — хрипло.
— иди на хуй, — выдыхает чонгук.
— это да. но сначала — в кровать.
они не смеются. они целуются — до боли, до судорог. чонгук сгибается под ним, как натянутый провод. тэхён входит в него, как в дом, где давно живёт. уверенно, без разрешения.
это не любовь. или именно она. та, что изломанная, дикая, без “мы поговорим утром”.
— ты весь мой, — шепчет тэхён, прикусывая ухо.
— тогда забери меня. весь. — в голосе чонгука нет страха. только отчаяние.
они трахаются так, будто от этого зависит их дыхание.
и, может, так и есть.
тэхён сжимает его за бёдра, оставляет следы — физические, ментальные. чонгук царапает ему спину, пока не идёт кровь. и только тогда успокаивается.
они не ложатся рядом. но не расходятся.
—
под утро тэхён сидит у окна, курит. чонгук лежит на боку, смотрит на него.
тишина. но в ней — всё, что надо.
— скажи хоть раз, что любишь меня, — просит чонгук. не как ультиматум. просто — тихо.
тэхён не отвечает. затягивается. гасит сигарету. подходит. целует лоб.
— ты знаешь.
в этот раз он остаётся.
—
чонгук засыпает не сразу. не потому что не устал — его трясёт от того, как сильно он вымотан. а потому что тэхён всё ещё рядом. и это... не укладывается в голове.
впервые он остался.
тэхён лежит с закрытыми глазами, рука на животе чонгука, точно знает, куда положить, чтобы тот не дёрнулся. дышит ровно. будто не разбивал его час назад.
чонгук хочет пошевелиться — не может. мышцы болят. особенно там, где тэхён держал, сжимал, входил. знает: будут синяки. следы. но ведь они и нужны, да?
доказательства, что всё было.
— ты не спишь? — голос тэхёна сиплый.
— ты всё ещё тут, — шепчет чонгук, — конечно, не сплю.
— чего ты боишься?
— того, что проснусь, а ты исчезнешь.
— я не исчезну.
недолгая пауза, а после него тихие:
— пока не исчезну.
и он накрывает его снова. не говорит ничего. просто — толчок, дыхание, движение.
это уже не про разрядку.
это про проверить, живы ли они оба.
жар идёт по венам. тэхён жмёт его сильнее, медленнее, глубже. чонгук выгибается, не сопротивляясь. только шепчет, как мантру:
— пожалуйста... пожалуйста...
он сам не знает, чего просит.
остаться? закончить? любить?
тэхён не отвечает. только двигается — будто слышит. будто понимает.
на этот раз всё дольше. больнее. красивее. чонгук стонет в подушку. тэхён шепчет ему на ухо:
— ты делаешь меня больным.
— ты был таким до меня, — срывается у чонгука.
и они оба знают: правду сейчас говорит только тело.
всё остальное — ложь.
все “я не люблю” — ложь.
все “это ничего не значит” — тоже.
значит.
значит всё.
