Echafaud | Философия атомизма

Тот, кто думает, что для объяснения жизни нельзя обойтись без допущения особенной "жизненной силы", рассуждает поэтому также умно, как и тот, что хотел бы вывести движение часов не из их механических отношений, а из действия особой "часовой силы".
<...> Если органические или живые тела обнаруживают свойства, различные от свойств неорганических тел, то это зависит не от действия особой заключающейся в них силы, а лишь от особенности химического соединения, вызывающего этот эффект, как временное проявление свойств общей материи. Поэтому жизненная сила есть не принцип, а, как уже сказано, результат.

Во всяком случае добились уже того, что метафизический призрак так называемой жизненной силы совершенно и навсегда изгнан не только из области человеческой, но и всей животной физиологии. Теперь, благодаря истинно научным исследованиям и объяснениям жизненных явлений, не может быть и речи об этом мистическом продукте дуализма, служившем источником такого зла и путаницы, то под видом целедейственного жизненного принципа, то под видом целесообразно действующей конечной причины, то под видом органической творческой силы.

Поэтому человек не имеет права смотреть свысока или пренебрегать всем остальным органическим миром и считать себя существом иного высшего рода; напротив того, он должен признать прочную неразрывную нить, связывающую его с самой природой; он имеет одно происхождение и один конец со всем, что живет и цветет.

Известное, вызвавшее столько издевательств изречение Карла Фогта: «Мысли находятся в телах, в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени, или моча к почкам», - суждение, высказанное впрочем еще задолго до Фогта французским врачом и философом Кабанисом. «Мозг», говорит он, «предназначен для мышления точно также, как желудок для пищеварения или печень для отделения желчи из крови» и т.д.

Тайна мышления заключена не в веществах мозга, как таковых, а в особом виде их соединения и их совместного действия, направленного к одной цели при вполне определенных анатомо-физиологических предусловиях, описанных в предшествующей главе…
<…> Ум или мысль не сама материя; они материальны лишь в том смысле, что представляются проявлением материального субстрата, от которого также неотделимы, как сила от материи…

Строго говоря, речь может идти не о сознательности, а только о непрерывно меняющемся, то возрастающем, то убывающем становлении сознательным.

Но этого вполне достаточно, чтобы совершенно так же, как в вопросе о мозге и душе, считать монистическую точку зрения единственно правильной и в вопросе о сознании, после того как она оказалась единственно допустимой в макрокосмических вопросах. Конечно, вместе с этим исчезают и все те ненаучные и химерические надежды, которыми философский и религиозный спиритуализм так долго дразнил ум человека, и о которых мы скажем подробнее в одной из следующих глав. Разумеется, при этом нельзя отрицать, что сознание самой себя, достигнутое материей постепенно в мозгу человека, находится в конфликте с его тленностью, далеко не способном успокоить моральное чувство индивидуума, и что этот конфликт вызывал во все времена бесчисленные и вполне справедливые жалобы поэтов и мыслителей. Но кто захочет взять это чувство, как к сожалению делают столь многие, за исходную точку своих философских убеждений, тот, как верно замечает Виссенер, будет философствовать желаниями, а не познаниями.

Конечно, просвещенному или образованному человеку, постоянно видящему перед собой только свое собственное изображение, может иногда показаться тяжелым погружаться мыслью в дикую глубь его первого естественного происхождения или первобытного состояния; но ему может быть или должно быть достаточным посмотреть на множество своих собратьев, отставших или остановившихся на пути к высшему человеческому прогрессу, или вспомнить о великих результатах науки о доисторических временах, чтобы заставить себя забыть детскую сказку о сотворении законченного человека. Чувство его достоинства, как человека, точно также нисколько не пострадает, если он вспомнит прекрасные слова одного французского писателя: "Лучше облагороженное животное, чем выродившийся Адам!", и если он примет во внимание, что среди всех образований, произведенных на земле деятельностью естественных сил, при помощи продолжительных и трудных процессов развития, он представляет собой наиболее возвышенное и, соответственно этому, наиболее совершенное из них. Не в виде покорного и отверженного раба сверхъестественного господина или безвольного орудия в руках небесных сил, но как гордый и свободный сын природы, сумевший познать её законы и обуздать ее страшные силы или обратить их себе на пользу, является современный культурный человек или свободный мыслитель, который, по выражению Брукса, уже не "несчастная середина между ангелом и скотом"; с одной стороны он, конечно, полон слабостей и несовершенств своей животной природы и происхождения, но в то же время, с другой стороны, возвышается над этой своей природой и предназначен превосходными силами своей высокоразвитой нервной системы быть властелином земли.

Если мы будем когда-нибудь в состоянии создать живую протоплазму, мы будем точно также в состоянии искусственным образом или произвольно производить те низшие первобытные формы жизни, о которых ещё и ныне ведется столь ожесточенный, но, как нам кажется, совершенно бесплодный с научной точки зрения спор между приверженцами и противниками первичного зарождения.

Что дух и природа в последней инстанции одно и то же, что законы разума и законы природы должны быть идентичны, в сущности вытекает из того, что мы уже говорили в предшествующих главах об отношениях материи, силы и движения. Ведь сами законы природы и создали дух, и в нем действуют те же силы, которые управляют миром и природой! Поэтому законы мышления нашего духа должны быть в согласии с самыми тайными основами господствующих в природе законов, и, значит, законы мышления суть в то же время и законы мира! Логика и механика одно и то же, а разум в природе есть в то же время и разум мышления. Закон мышления должен поэтому рассматриваться, как истинный закон природы и как следствие закономерного или естественного исторического развития. Человеческий разум или духовная деятельность есть в некотором роде зеркало, отражающее вселенную; он возник постепенно из непрерывного взаимодействия организма и окружающей его среды в течение космических и геологических периодов. Начиная с самой низшей ступени ощущения или способности к нему, мало-по-малу поднялся человеческий (и животный) дух, при помощи действия и противодействия и при посредстве бесчисленных промежуточных ступеней, до своей теперешней высоты и принял при этом те известные формы мышления, которые создают призрак предшествующей всякому опыту врожденности в глазах тех, кто не в состоянии понять принципа развития во всем его объеме.

"Необходимые законы мышления и материи", говорит Павел Лилиенфельд, - "тождественны, Мышление есть конденсированное движение, а так как человеческий организм представляет собой вообще лишь потенцирование сил природы, то и мышление может быть объяснено, только как конденсированное действие естественных сил".

Это познание совершенно и необходимо согласуется с теми результатами эмпирико-философского созерцания природы относительно постепенного возникновения человеческой (и животной) души, которые мы найдем в одной из последующих глав, трактующих о прирожденных идеях. Душа человеческая, не имея никаких познаний о так называемых абсолютных, сверхчувственных идеях или представлениях, внедренных в нее высшей силой, но, почерпая все свое знание, мышление, ощущение и воль из миллион раз повторяющихся впечатлений окружающего ее мира, представляет лишь отражение и повторение управляющих миром законов; другими словами, как выражается Краус Штерне, дух человеческий не что иное, как более или менее верное уменьшительное зеркало, собирающее в себе лучи природы, заключающей в себе все знание.

Форма не принцип, а результат, не выполнение заранее начертанного плана, а необходимое следствие противодействия и взаимодействия огромного множества причин, случайностей и сил; хотя они сами по себе слепы и бессознательны, тем не менее, действуя всюду и во все времена без перерыва, они не могут не порождать кажущегося совершенным и постепенным порядка или последовательного ряда.

Закон природы - самое строгое выражение необходимости.

Поэтому негодовали на нашего великого естествоиспытателя А. фон Гумбольдта за то, что он определял космос, как комплекс естественных законов, а не как продукт творческой воли.

Всюду наблюдаем мы лишь неизменные законы природы и слепо действующие силы. Поэтому из астрономии, физики и химии уже давно изгнан призрак вмешивающегося в естественные события личного мирового духа; ни один химик не подумает теперь сводить соединение двух элементов к воле Бога, и ни один физик не увидит в явлении притяжения или трения проявления божественной воли. Невежественный неуч может верить в личного Бога; ученый же или образованный человек, могущий постичь целесообразность и без ссылки на личного Бога, оказался бы по своему разуму ниже самого простого мужика, если бы все-таки допустил существование такой воли, не имея на это никакого основания. Поэтому веру в Бога можна нынче найти только у таких так называемых ученых, которые почти ничего не знают о явлениях природы и потому вынуждены сводить даже простейшие физические явления к воле личного Бога и т.д..