У моего дяди было 11 ходок и примерно миллиард историй, слушать которые было пыткой и удовольствием одновременно. Он рассказывал их путанно, сбивчиво и с характерной терминологией.
Его первая жена просто развелась с ним и забрала дочь. Второй жене врачи отрезали ногу, потому что найти в конце 90-х героин в Кыштыме не было проблемой, а вот с чистыми иглами приходилось непросто. Дядя про это вспоминал вскользь: «Так, а Нинка чё, хорошая была баба, это самое. Я как бы, понимаешь, с ней жил бы да жил, тоси-боси, хер в поносе, а она возьми и умри. А так-то хорошая, да, баба была. Я когда сел за курицу она, это самое, ждала вроде. А потом померла. Барбосы мне рассказали. Я на других чесоток долго не мог смотреть как бы. Но ниче как-то свыкся. С Юлькой же мы жили потом», — про Нину дядька вспоминал, потирая ладошки. На одной было набито 10 копеек, а на другой слово «сдача». Юлька, кстати, тоже умерла. Правда от какой-то бормотухи.
Любой вопрос про его прошлое всегда встречался с подобными фразами: «Да че ты, Наташ, тоже, это самое? Ну было, ну воровал, ну дрался, а кто не воровал? Барбосы не воруют что ли? Нечем крыть? Полезай картошку рыть». А потом все равно рассказывал: то про учебу в мореходке, то про зону, то про женщин, которых чаще называл чесотками, то про своих кентов. Но в этих историях не было завязки, кульминации и развязки. Он как будто с середины начинал, добавляя иногда «же»: «Мы же тогда», «Я же, это самое» — словно я в курсе и должна кивнуть, мол да, правда же!
Иногда он напевал что-то себе под нос, в духе: «Я чуваком пять лет на зоне отпахал, меня боялись даже тетеньки в роддоме. По вечерам перо в карман я клал. И понт держал в седьмом микрорайоне». Но чаще просто бубнил. Шутил редко, ворчал часто, матерился громко, улыбался саркастично и если пил, то страшно. Ему годам к 30, кажется, уже все осточертело, ничего его не удивляло по-настоящему: Костя знает, Костя пОжил, стих на музыку полОжил — остальным пусть молодежь занимается.
Пока смотрела интервью Цыпера, не могла отделаться от ощущения, что это мой дядька. Странный, закрытый, себе на уме, но слушаешь и не перебиваешь. Хотя истории — какая-то шляпа. И рассказчик — так себе. Но почему-то интересно. Будто пытаешься найти смысл, не находишь, злишься даже, а тут уже новая история подъехала про ручничок. И вообще не факт, что он все это не придумал на ходу, как песню про девочку Катю, которая наливала им с Юрцом шампанское.
И новый альбом Ицыка ровно такой же. Просто сделал, а вам надо — слушайте, не надо — не слушайте. Ему, это самое, ехало-болело.
