«Это был восхитительный путь, наполненный прежде всего людьми:
- командой, с которой мне посчастливилось работать рядом,
- партнёрами, с кем мы развивали сферу устойчивого развития и ESG,
- клиентами, кто доверял нам и открывал новые возможности,
- жителями разных городов, которые вдохновляли своей любовью, открытостью и вовлеченностью».

Ориентировочно с 2017 года, то есть после выхода США из Парижского соглашения, повестка СОР имеет два измерения: номинальное, в рамках которого ведутся дискуссии, принимаются документы и декларации, и реальное, которое касается тех же вопросов, но в экзистенциальном ключе.

Например.

Как и прежде, важной темой повестки СОР в этом году является формирование добровольного рынка углеродных единиц.

Номинальная повестка включает вопросы в опредёленной степени технического характера, которые при принципиальном согласии сторон могут решиться на уровне курирующих министров (общая таксономия, стандарты реализации климатических проектов и т.д.) При этом реальной повесткой является не развитие добровольного рынка, но возможность его запуска.

Во многом сегодня трудно обсуждать даже не проблемы, препятствующие запуску общего углеродного рынка, но просто начать такой диалог. Вопрос о том, может ли сегодня европейская страна купить углеродные единицы, например, у России, во многом, к сожалению, риторический.

Трансграничная продажа углеродных единиц из России в ОАЭ (первая и единственная), организованная Газпромбанком, в этом смысле только подчёркивает эту проблему — если поводом для таких сделок должно быть мероприятие, общее для десятка лидеров государств, роста рынка ждать не стоит.

К слову, цена реализованных углеродных единиц не раскрывалась, поэтому репутационная составляющая в этой сделке, что очевидно, превалирует над экономической.

Переизбрание Трампа с его нездоровым климатическим скепсисом также не способствует нормализации диалога и появлению взаимного доверия, без которого невозможен общий рынок.

Описанные проблемы среди прочего влекут за собой блоковость (как в виде формализованных блоков — БРИКС или Африканский союз, так и в виде неформальных блоков, что выражается в подписании странами итоговых документов), что для климатической повестки сомнительное явление, ведь климатические проблемы принципиально общие для всех.

Для России в этом контексте наиболее значимы две структуры — БРИКС и ЕАЭС. И здесь также присутствует довольно серьёзное противоречие: в ЕАЭС, в котором есть развития система институтов и права (к слову, в ЕАЭС есть даже модельная таксономия, которая, увы, закреплена в документе, не имеющем ни юридической, ни политической силы), климатическая повестка как явление практически отсутствует, а об общей позиции на COP речи даже не ведётся.

При этом в рамках БРИКС, который по сути является форумом высокого уровня, есть и общая позиция и даже общая климатическая повестка, которую Россия, в частности, активно продвигает.

В этой дихотомии можно видеть как перспективы, так и барьеры для России, но стоит отметить, что это видят и партнёры по БРИКС, которые также задаются вопросом о такой значительной разнице в развитии темы климата в двух структурах, столь значимых для России.

Однако, продолжая тему блоковости, представляется, что политическая поляризация стран в конечном итоге ведёт к трансформации самого СОР в сторону площадки для обсуждения, но не места, где принимаются решения.

И, по всей видимости, в ближайшие 4 года на СОР не будет принято каких-либо серьёзных и прорывных решений.

Разумеется, это повод не только для пессимизма. Внимание многих стран к СОР при всех описанных противоречиях не сокращается, а активно растёт. И причина этому — необходимость международного диалога, который в силу взаимных политических ограничений всё более сложен.

Климатическая повестка в этом контексте остается чуть ли не единственным доступным вопросом для обсуждения, а СОР остаётся одной из немногих площадок, сравнительно свободных от политических ограничений по участию

«Одним из открытий оказалось, что даже компании со штатом менее 1000 человек считают важным вовлекать сотрудников в программы корпоративного волонтерства. А средняя доля волонтеров в штатах компаний составила почти 10%», — говорится на сайте издания.