МузЖизнь

Для меня Новая Опера – театр, дух которого неразрывно связан с именем его основателя, великого русского дирижера Евгения Колобова. Основу идеологии этого театра, как мне видится, составляли две вещи: настоящее, подлинное служение искусству и музыке и открытие новых, малоизвестных страниц оперной литературы. Эти вещи мне очень близки, поэтому я надеюсь и верю, что впереди нас ждет очень интересная и творческая совместная работа. Я благодарен дирекции театра за такое предложение и доверие и жду наших выступлений с большой радостью и вдохновением!

Хотя я по рождению француз, но я живу здесь одиннадцать лет, у меня есть российское гражданство, я говорю по-русски и ощущаю себя принадлежащим к русской культуре, к русскому обществу. Я всегда буду «вашим».

Вы не скучаете по французской речи?

Нет. Я постоянно работаю над своим русским языком, дома, готовясь к уроку по вокалу, отрабатываю произношение, и просто люблю русский слог, как это звучит – благородно. Меня не интересует современный бытовой язык, тексты так называемых хитов российской эстрады. Мне нравится старый академический русский язык, для меня он самый красивый язык в мире. Поэтому я счастлив, что могу исполнять произведения на русском языке.

Необычность премии “Диапазон” в том, что в объективе ее внимания не только авторы, но и герои публикаций, которых мы рассматриваем как соавторов, партнеров и единомышленников. Ведь всем нам важно, чтобы концертно-театральная жизнь была ярче, и чтобы авторам было о чем рассказать.

«“Диапазон” – многозначное слово, вбирающее в себя и широту возможностей, и многогранность нашей профессии, и точную настройку смыслов», – подчеркивает генеральный директор Ассоциации музыкальных журналистов, критиков и музыковедов.

Кинолента "Броненосец Потемкин" сама по себе подобна музыкальной партитуре, плотно уложенной в емкие и органичные структуры. Поэтому и музыкальное сопровождение к этому фильму мне слышится плотным, динамичным и насыщенным. В моём представлении удачной инструментальной моделью в данном случае может стать модель виртуозного камерного фортепианного концерта, ярко воплощенной в творчестве таких авторов как, например, Прокофьев (Первый фортепианный концерт, 1912), Шостакович (Первый фортепианный концерт, 1933), Хиндемит (Камерная музыка № 2 для фортепиано и 12 инструментов, 1924). Созданные приблизительно в одну эпоху, они во многом созвучны "Потемкину". Поэтому и моя партитура к фильму также будет следовать этой модели (солирующее фортепиано + большой ансамбль) с учетом, конечно, того, что музыка не должна отвлекать от главного — видеоряда великой киноленты.

К великому фильму Сергея Эйзенштейна было создано множество оригинальных саундтреков, начиная с оркестровой версии Эдмунда Майзеля, одобренной самим режиссером, и заканчивая новейшими экспериментами в самых разных стилях (синти-поп, джаз, эмбиент и так далее). В чем же особенность тех партитур, которые будут созданы в рамках нашего проекта? В том, что все они предлагают необычный взгляд, творческую интерпретацию шедевра Эйзенштейна. Мы ожидаем увидеть и услышать диалог между режиссером-классиком и современным композитором. Но одновременно это будет и диалог между получившимися партитурами, ведь публика сможет все их оценить в течение одной недели. Хочется верить, что в итоге мы сможем по-новому взглянуть и на сам фильм. Было ли нам легко выбирать композиторов, которые примут участие в проекте? Нет. Прежде всего, потому, что выбирали мы не между готовыми музыкальными произведениями, а между, условно говоря, намерениями, подкрепленными аудио-видео-примерами и текстовыми описаниями. Но тем интереснее нам самим, что же получится в итоге. Надеюсь, опыт окажется жизнеспособным, и "Броненосец" возьмет новый курс — в будущее.

Обрастать легендами композитор начал практически еще при жизни, он сам прекрасно осознавал, кто он, и понимал, что впоследствии его личные документы – письма и дневники станут достоянием общественности. В дневнике 27 июня 1888 года Чайковский записал: «Мне кажется, что письма никогда не бывают вполне искренни. Сужу по крайней мере по себе. К кому-бы и для чего-бы я ни писал, я всегда забочусь о том, какое впечатление произведет письмо и не только на корреспондента, а и на какого-нибудь случайного читателя. Следовательно, я рисуюсь. Иногда, я стараюсь, чтобы тон письма был простой и искренний, т. е. чтобы так казалось. Но кроме писем, написанных за минуты аффекта, никогда в письме я не бываю сам собой. Зато этот последний род писем бывает всегда источником раскаяния и сожаления, иногда очень мучительных. Когда я читаю письма великих людей, печатаемые после их смерти, меня всегда коробит неопределенное ощущение фальши и лживости».

Среди многочисленных фотографий обращает на себя внимание снимок, сделанный на площади Маяковского в Москве: недалеко от здания филармонии, там, где сейчас разбиты клумбы и высажены цветущие деревья, красноармейцы рассматривают трофейную чешскую гаубицу Škoda М 14.

Экспонаты одного из залов выставки – «И музы в бой вели» – собраны в лаконичное, но очень пронзительное повествование о поддержке фронта деятелями культуры. Импровизированной сценой для выступлений артистов агитбригад часто становился кузов грузовика – такой объект встроен в ближнюю к проходу стену: в центре – стул, на нем – аккордеон с синим платком, принадлежавшим Клавдии Шульженко. В витрине, посвященной «советской Эдит Пиаф», рядом с флаконом духов Guerlain (любимый аромат эстрадной певицы) – записка от военных с благодарностью и просьбой спеть песни «Мама» и «Руки».

В звуковое оформление выставки логично вписана первая часть Седьмой симфонии Шостаковича – отголоски ми-бемоль-мажорного эпизода с усиливающейся дробью барабана и возникающей на ее фоне маршевой темой вражеского нашествия пробиваются сквозь другие звуки музейного пространства. Это музыка зала «блокадного Ленинграда». Над полотном «Танки идут на фронт» Василия Мешкова, мастера батального пейзажа, процитированы слова из директивы штаба Военно-морских сил Германии: «Окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей». Комментарием этому чудовищному приговору идет запись из «Блокадного дневника» Ольги Берггольц: «Ад, ад, в том смысле слова, так, как из века в век представлял его человек».

Мне кажется, [у этой оперы] есть перспектива на многие годы вперед, потому что опер о Великой Отечественной войне очень мало. Фактически все обращаются к партитуре Молчанова “Зори здесь тихие” и все. В музыке Александра Чайковского удачно соединились элементы фольклоризма, модернизма, песенность. Есть безусловные шлягеры, а на сцене разворачивается очень трогательная история… Все предпосылки для счастливой судьбы, и неслучайно этой оперой уже заинтересовался Мариинский театр. В сентябре планируются гастроли с ней в Петербург, надеемся, что и в Большом театре нам удастся ее показать. Честно говоря, я бы “Любить на войне” показал и в Европе. В той же Германии, где люди пытаются не без сложностей осмыслить свое прошлое, опера могла бы иметь успех.