* * *
— Я верен ему. Был и буду извечно.
— Правда?
Поэт вновь раскуривал какую-то дрянь, которая так нравилась Василию, ведь в этом убогом месте кроме Васиных сигарилл затянуться можно было только мхом и лишайниками.
— На все лишь Его воля.
— Сколько лет было твоей дочери?
— Что?
Лахтионов даже не заметил, как зеленые глаза вдруг заблестели, направляя свой взгляд аккурат в его растерянные карие омуты, в миг потерявшие всю свою былую уверенность.
— Лиза… Бедная Лиза. Так ее звали? – Этот мудак прекрасно помнил нужное имя, но все равно произнес его с неким сомнением, небрежно ткнув фразой прямо в чужое лицо, заводя того в угол. Целью было уколоть, заставить усомниться, вырвать с корнем прежнюю напыщенность и пафос, с которыми Василий так яро заверял других в собственной вере.
Но ведь Поэта не проймешь этими глупыми речами, как бы сладко они не звучали для чужих ушей.
И как ему нравилось видеть это сомнение на лице напротив, так нравилось знать, что воспоминания за миг проносятся перед глазами святоши, вызывая лишь ненависть. Ненависть к тому злополучному дню, ко всей его братии, к самому себе. А изредка и к приемной дочери.
И Поэту нравилось ходить по этому тонкому лезвию чужого гнева, испытывая его устои до изнеможения.
— Быть может, было бы лучше, умри вместо нее кто-то иной, правда?
И явным намеком он переступил черту. Задел то, что нельзя было.
— Закрой рот.
Попал в точку.
неанон Безил, любимая спустила с поводка. @wsksj
#тейк #зарисовка