При свете дня всё выглядело совсем не так жутко, но, когда на землю опускалась ночь, Кейси чувствовала, как каждая привычная вещь или тень становилась чужой, незнакомой и враждебной.

Он скоро всколыхнёт этот город. Изменит всё, чем живут люди здесь. Хорошо это или плохо? Это неотвратимо, как дождь, буран, торнадо или буря. Это перемены.

Иногда малейшее замешательство предопределяет ход вещей. Иногда секунда имеет значение, а любое колебание приводит к дальнейшим последствиям.

— Тогда скажи, как тебя называть.

Он пропустил мои волосы сквозь пальцы. Задумчиво помолчал, уперевшись в стену другой рукой. А потом наклонился очень близко, так, что я могла рассмотреть выцветшую старую маску с кровавыми полосами, и шепнул:

— Меня зовут Крик. Есть и другое имя, когда-нибудь ты его тоже узнаешь.

— Мил, ты уверена? — серьезно спросила меня подруга.
— Ты о чём? — скосила я под дурочку.
— Ты знаешь, о чём, — Герасимова деловито поправила очки на носу. Она всегда так делала, когда начинала умничать.
— Маш, все нормально. Мы пока всего лишь дружим. Не более, — успокоила я подругу.
— Вот именно, пока. Ты ведь его даже не знаешь.
— А ты знаешь?
— Я знаю, что видела синяки на твоих руках и разбитые коленки. Мне этого достаточно, чтобы переживать за подругу.

Запутанное дело с множеством скрытых улик и полным отсутствием доказательной базы. Дело для меня. И я должен раскрыть его, защитить невиновных, а преступника посадить за решетку. Кем бы он ни был.

Дни проходили в свадебных хлопотах. То и дело я выбирала, одобряла, примеряла и утверждала. Платье, туфли, прическа и фотограф, украшение арки и свадебный торт. Я и не подозревала, что свадьба — дело настолько хлопотное и утомительное.

Костя суетился не меньше моего. Договаривался с машинами, занимался планом рассадки гостей (ведь с моей стороны были только Мила и брат, остальные сто с лишним — его родные и знакомые).

Я крутилась как белка в колесе, параллельно пытаясь закончить проект по строительству небольшого офисного здания. Но мне даже нравилась эта гонка. Не было времени на пустые мысли о человеке, который эгоистично отказался от меня.

За три дня до свадьбы я возвращалась домой с работы, волоча коробку с разными свадебными журналами — нужно было срочно выбрать дизайн оформления для столов на банкете. Мы с Костей совершенно об этом забыли, и его мама едва не четвертовала нас за такое безалаберное отношение к собственному торжеству. Мне если честно было все равно, как будут украшены столы. Но из уважения к Софии Николаевне пришлось сделать вид, что я крайне заинтересована в этом.

— Ксюша! — низкий голос, который я узнаю из тысячи, из миллиона, из миллиарда. В первую секунду я молилась, чтобы мне почудилось. Во вторую, чтобы этот кто-то всего лишь обознался. В третью я поняла, что оба варианта мимо.

Он звал меня. И это был не сон.

Обернувшись, столкнулась с холодными серыми глазами, которые до сих пор смотрели на меня с нежностью.

— Влад, — вместо приветствия произнесла я. Нужны ли были вообще слова теперь? И что мы могли сказать друг другу?

— Приехал поздравить со свадьбой. — Это была самая наглая ложь, которую я только слышала в своей жизни.

— Спасибо, — тоже соврала я. Правда теперь никому не нужна.

— Ты будешь самой красивой невестой, — его голос слегка надломился, будто его ударили под дых. Словно ему было больно произносить это.

Но отвечать я не стала.

— Можно обнять тебя?

Для чего он это делает? Что пытается сказать или доказать?
Мне бы послать его ко всем чертям, развернуться и гордо уйти. Но я как вкопанная оставалась стоять на месте, крепче прижимая к себе коробку с уже ненавистными журналами, как напоминание о том, что «я другому отдана, и буду век ему верна».

Влад медленно подошел и неловко положил руки мне на плечи. Тело тут же отреагировало на его прикосновения. Меня обдало жаром, воздуха в легких стало катастрофически мало.

Одним рывком он прижал меня к себе. Коробка из рук рухнула на землю, как и все мое самообладание и гордость. Я прижалась к Владу не в силах больше бороться ни с ним, ни с собой.

Как раньше, уже никогда не будет. И что бы я ни выбрала, чье-то сердце все равно будет разбито.

Это трилогия «Король Тишины» и «Ведьма и Белоглазка» с первым томом, который называется «Спящий гигант». А также я работаю над очень необычной книгой в духе стимпанка, совмещенного с «Нечто» Карпентера, «Чужим» Гигера и «Книгой крови» Баркера. В этой книге семь частей, она называется «Бог из машины» и повествует о необычном заточении героев на Аляске в альтернативных 80х.
Ну и раз такое дело, из необычного пишется техновестерн «Атомное сердце» с ковбоями и индейцами, а еще — две книги в соавторстве с художником Ментальный Арлекин: боди-хоррор о природе веры, «Отче наш», и очень необычный для обывателя киберпанк «Вечный дом» в стиле пострренессанса.
Чуть не забыла про апокалиптику, притом с ангелами и боевыми машинами: одиночный роман «Апостол». Там будет жестко: много боевых сцен, крови, разрушений, этических и философских вопросов, огромных ангелов, притом не всегда антропоморфных, и сюжет, который выпотрошит наши сердца.

Каждый писатель создает ту книгу, которая неким образом отражает его натуру, желает он того или нет, либо это книга побуждает его любить то, во что в итоге он влюбляется. Процесс обоюдный и непростой. Я всю жизнь интересовалась культурой североамериканских индейцев. Это то, что было мне близко всегда: знаете это чувство, когда любишь что-то и при виде этого всегда ёкает сердце? Ну вот это мой случай. Оно ёкнуло ещё в детстве и не прекращает замирать по сей день. Ситуация стала сложнее, поскольку, чем больше я погружалась в тему и узнавала, тем яснее понимала, как печально обстоят дела с репрезентацией культуры коренных американцев. Меня интересует всё в них, от их мифов, исторического контекста доколумбовой Америки и эпохи завоеваний, до их философии, личных убеждений, религии, бытовых привычек. Мне они близки, и я хочу показать их по-человечески правдоподобно, насколько могу, рядовому читателю, который, может быть, и знает про них только «индейскую клюкву». Насчет прочих тем — я люблю мистику и ужасы за счет драматического накала и возможности тонко работать с психологией личности благодаря необычным обстоятельствам, в которые попадают герои. Необычно не пугающее место, где они оказываются, а они сами в этом пугающем месте. Также мне нравятся драйв и яркие эмоции, которые мы получаем от бескомпромиссных и близких к реализму жанров по типу гримдарка и вестерна. Еще одна моя слабость — мафия, но такая, какой её показывали Коппола, Пьюзо, Гиллиган, Скорсезе. Я бы очень хотела создавать достойные «старой школы» книги.

Это было очень жаркое лето, и до того я не писала полгода. Я боялась приступать к серьезным своим наработкам, думая, что могу их испортить. В своем роде, я в тот миг была что чистый лист: по-старому писать не могла, по-новому ещё не пробовала. Прежние свои рукописи я натурально изжила: я тренировалась на них и не думала давать им ход, а писала просто для практики, но их время ушло, я это чувствовала и понимала, что теряю шансы наконец сделать писательство своим ремеслом — то, ради чего я в принципе и училась на лингвистическом, и чего хотела, сколько себя знаю.
Помню как сейчас день, когда я начала Крика. Вечер был таким знойным, что люди даже не выходили на улицы, и в кафе внизу моего дома было пусто. Купила колы без сахара, выдохнула впервые за долгое время — обещала себе, что начну уже писать про индейцев. Я не хотела до того браться за них, потому что прежде всего набивала для этой темы руку (и все же первым написала индейский роман Сноходец, а потом старательно причесала его). Первые главы Крика написала в тот вечер и сразу их выложила. Отклик был огромный по моим представлениям: несколько сотен человек вмиг сели читать и комментировать. Я написала весь роман в 47 авторских листов за 11 месяцев, а через год отредактировала его, чтобы ещё через полтора года и множество отказов получить предложение от Эксмо.
Идея была такой: что, если закон, который должен защищать нас от бед и несправедливостей, будут вершить те, кто этот закон страшным образом нарушает? Что, если «законопослушным гражданином» станет человек, надевший маску линчевателя? Что, если он будет неостановим, изобретателен и профессионален? Насколько допустим суд Линча над теми, кто творит реальное зло и останется гарантированно безнаказанным? И что, если все это происходит в мире, полном огромных индейских богов и чудовищ, как в «Принцессе Мононоке» Миядзаки? Что есть природа человечности? Бывает ли праведной месть? Я хотела создать историю, которая из маленькой точки развивается в крупное эпическое полотно о природе добра и зла в людях.

Я бы хотела, чтобы читатели также увидели мои книги в жанрах гримдарк и царь-панк: прямо сейчас я их и пишу.

Мне нравится, как про это говорит Стивен Кинг: нет такого единого банка идей, из которого писатели черпают свои сюжеты. Мы сами не знаем, как и откуда они приходят к нам; я полагаю, в моем случае всё проистекает из моих интересов и «флагманских тем» (например, в моем случае это североамериканские индейцы, мафия, период с 20х по 40е, с 70х по 80е и нулевые годы, мистика, вестерны, неоготика и гримдарк), мировых событий, которые происходят или происходили и наталкивают на неразрешимые порой этические вопросы, а также своеобразная атмосфера, которая формирует образ книги и может быть вдохновлена буквально чем угодно, от кадра их фильма до вида из окна, даже какого-нибудь маловажного мгновения из собственной жизни. Каждый сюжет начинается со слов «что, если…» в порядке допущения и приходит практически всегда одномоментно. В голове появляются люди и их история, и всё, что остаётся — определить точки конфликта, выстроить сюжет, понять мир, который окружает героев, наполнить его и них самих достоверными деталями и сделать так, чтобы читатель погрузился в книгу и захотел оказаться в том мире вновь, когда она закончится.

Скажу самонадеянно, но не хочу думать о меньшем: вижу себя одним из ведущих авторов крупнейшего авторитетного издательства, с пулом из нескольких десятков успешных книг, которые любимы читателями. Хотела бы, чтобы мои книги издавались не только у нас, но и за рубежом, чтобы поднять статус отечественных книг и показать, что мы и сейчас умеем писать ничуть не хуже. Вижу себя, короче, продуктивно занимающейся повседневным писательским ремеслом.

Сейчас я одновременно пишу одиннадцать книг. Я закончила одну в прошлом месяце и одну в этом, так что взяла в работу ещё две книги — и их снова стало одиннадцать.
Кроме этого, редактирую книгу, которая выйдет в издательстве Эксмо (уже четвертой по счету, если считать всю трилогию Hunters and Victims) — Хэлло, дорогая. Также редактирую ещё две книги, чтобы передать их своему редактору для решения: возможно, они подойдут в издательстве. Одна из них про мафию, и я очень волнуюсь за неё. Это роман-дилогия в духе «Крестного отца», «Сицилийца», «Во все тяжкие» и «Казино».
Также дописываю несколько экстра-глав в книгу «Сойка, улетай!» для эксклюзивного издания в Руграм. Но это пока секрет, которым я делюсь только с вами и вашими читателями.

1. Ну, почему нельзя добросовестно выполнять свою работу? Саша в который раз профукал все сроки передачи дела в суд, а я теперь должен отдуваться за него. Разве я о многом прошу? Лишь, чтобы каждый занимался своим делом, следовал указаниям. Не вижу в этом никакой проблемы. Но каждый раз это превращается в какой-то балаган, расхлебывать который приходится мне.

2. — Сделай выбор, Влад! — Рос уже перешел на крик.
— Ты извини друг, но тебя это не касается, — грубо бросил ему в ответ.
— Еще как касается. Ксюша — моя сестра, и я не позволю топтаться по ее чувствам.
Бертов сжимал и разжимал кулаки, словно в любой момент готов был ударить друга. Правда, боюсь, между другом и сестрой, он, конечно, выберет не меня. И будет прав. Так может облегчить ему этот выбор?
— А знаешь, ты прав. Мы с ней только мучаем друг друга. Передай Ксюше, что это конец. Между намивсе кончено.
Я думал, что произнеся эти слова, мне станет легче, что груз с души упадет и больше не будет давить. Но стало только хуже. Едва представил, что больше не увижу Ксю, не возьму за руку, не поцелую — и сердце словно попало в тиски. Сдавливало так сильно, что я почти ощущал эту душевную боль, как физическую.
— Идиот! — закричал Рос. — Белов, какой же ты идиот!
Не успел я сообразить, как кулак лучшего друга прилетел мне в челюсть.

3. Ксюша снова пришла. Она как всегда улыбалась мне, пыталась заботиться, даже ужин приготовила, а все, чего хотел я — послать ее подальше. Мне тошно от того, как она ведет себя со мной. Словно я — единственное дорогое, что есть у нее на этом свете. Смотрит так, будто боится потерять. Боится, если закроет глаза, то я исчезну. А мне лишь хочется наорать на ее, встряхнуть грубо за плечи и спросить: «Какого черта ты творишь?! Зачем я тебе?!» Но я молчу. Не разговариваю с ней и стараюсь не смотреть в ее сторону. Может, однажды, ей надоест мое равнодушие, и она уйдет сама? В глубине души я надеялся на это. И ужасно боялся, что мое желание исполнится.

4. — Ба! Ну сколько раз я тебе говорил не таскать тяжести! Опять спину надорвать хочешь?
Ругался я, пока поднимал на третий этаж пакет с овощами, который бабуля успела допереть от самого рынка до подъезда. И поперла бы его до квартиры, если бы я не приехал.
— Владик, не кричи. Пакет совсем не тяжелый. А на рынке всегда овощи самые свежие, чем в этих ваших супермаркетах, — недовольно бурчала она, кряхтя поднимаясь за мной по лестнице. Вот упрямая!
— В следующий раз просто позвони мне, и я съезжу на рынок сам и куплю тебе твои овощи.
— Ты постоянно работаешь, когда тебе по рынкам ездить! — прозвучало это, надо сказать, как оскорбление. Хотя это я должен был сердиться на нее. Никогда не слушает! А потом валяется по больницам!
— Для тебя найду время, — с грохотом поставил пакет рядом с ее дверью и достал ключи, — обещай, что позвонишь в следующий раз.
Злость все не отпускала меня.
— Ладно-ладно, позвоню, — ворчала бабуля, заходя в открытую дверь.
Вот, что мне с ней делать?

5. Ярость застилала глаза. Кто-то кричал на заднем фоне, я чувствовал, как чьи-то руки пытаются меня оттащить. Но лишь грубо отмахнулся и оттолкнул, сосредоточившись на крепкой шее человека, которую сжимал в своих руках. Капилляры в его глазах уже полопались, он тщетно пытался разжать мою хватку, но силы покидали его. Адреналин, бушующий в моей крови, посылал в мозг сигнал о скорой победе. Сладкое чувство будоражило, приводило в исступление.
В этот момент я почувствовал острую боль в области затылка. Руки сами собой отпустили шею преступника. Тело мое как-то обмякло. Но мозг продолжал посылать сигнал: «Убей его! Он виновен в смерти твоих родителей! Добей его!»