no drama mama

В сорок третьем году родила дочку … это уже мы с мужем пришли в лес к партизанам. На болоте родила, в стогу сена. Пеленочки на себе сушила, положу за пазуху, согрею и опять пеленаю.

Вывозили раненых из Минска … я шла на высоких каблуках, стеснялась, что малая ростом. Каблук один сломался, а тут кричат: ‘Десант!’ и я босиком бегу, а туфли в руке, жалко, очень красивые туфли.

Мы отступаем … за Смоленском какая-то женщина выносит мне свое платье, я успеваю переодеться. Иду одна … среди мужиков. То я была в брюках, а то иду в летнем платье. У меня вдруг начались эти дела … женские .. раньше начались, наверное, от волнений. От переживаний, от обиды. Где ты тут что найдешь? Стыдно! Как мне было стыдно! Под кустами, в канавах, в лесу на пнях спали. Сколько нас было, что места в лесу всем не хватало. Шли мы растерянные, обманутые, никому уже не верящие … где наша авиация, где наши танки? То, что летает, ползает, гремит — все немецкое. Такая я попала в плен. В последний день перед пленом перебило обе ноги … лежала и под себя мочилась … не знаю, какими силами уползла ночью в лес. Случайно подобрали партизаны …

У меня было ночное дежурство … зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан … врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет. Не дотянет до утра … спрашиваю его: ‘Ну как? Чем тебе помочь?’ Никогда не забуду … он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: ‘Расстегни халат … покажи мне свою грудь … я давно не видел жену’. Я растерялась, я же еще даже не целованная была. Что-то я там ему ответила. Убежала и вернулась через час. Он лежал мертвый. И та улыбка у него на лице …

Мы брали пленных, приводили в отряд … их не расстреливали, слишком легкая смерть для них, мы заказывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть … ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза … зрачки … что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре посреди деревни …

Я до Берлина с армией дошла … вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый раненько мама поднимает меня с постели, пока все спят: ‘Доченька, я собрала тебе узелок. Уходи. Уходи … у тебя еще две младшие сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами …

Отбили деревню … ищем, где набрать воды. Вошли во двор, в котором заметили колодезный журавль. Резной деревянный колодец … лежит во дворе расстрелянный хозяин … а возле него сидит собака. Увидела нас, начала поскуливать. Не сразу до нас дошло, а она звала. Повела нас в хату … На пороге лежит жена и трое деток … собака возле них и плачет. По-настоящему плачет. По-человечески.

Кто-то из нас выдал … немцы узнали, где стоянка партизанского отряда. Оцепили лес и подходы к нему со всех сторон. Прятались мы в диких чащах, нас спасали болота, куда каратели не заходили. Трясина. И технику, и людей она затягивала намертво. По несколько дней, неделями мы стояли по горло в воде. С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный ... просит грудь … но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом. С собаками … если собаки услышат, то все погибнем. Вся группа — человек тридцать. Вам понятно? Командир принимает решение. Никто не решается передать матери приказ, но она сама догадывается. Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит … ребенок больше не кричит. Ни звука … а мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга …’