— Можем ехать? — сухо спросив, Киллиан окинул меня взглядом, в котором не осталось ни капли прежней теплоты. Его пальцы механически постукивали по кобуре, словно отсчитывая секунды до того, когда он доставит меня в Департамент.
Я кивнула.
— Да, конечно.
Киллиан развернулся и направился к машине, даже не удостоив меня взгляда. Я последовала за ним, чувствуя, как между нами разрастается стена.
Сиденье в машине показалось холодным и неудобным. Когда Киллиан завел двигатель, тишину внезапно разорвал хриплый гитарный рифф из динамиков - слишком громкий, слишком резкий. Я вздрогнула, невольно вжавшись в кресло, а детектив лишь молча убавил громкость, даже не повернув головы. Его профиль оставался каменным, будто он не заметил моей реакции.
— Пристегнись, — бросил он, глядя прямо перед собой.
Я молча повиновалась. Отчего-то такая холодность задела меня…
— Можем ехать? — сухо спросив, Киллиан окинул меня взглядом, в котором не осталось ни капли прежней теплоты. Его пальцы механически постукивали по кобуре, словно отсчитывая секунды до того, когда он доставит меня в Департамент.
Я кивнула.
— Да, конечно.
Киллиан развернулся и направился к машине, даже не удостоив меня взгляда. Я последовала за ним, чувствуя, как между нами разрастается стена.
Сиденье в машине показалось холодным и неудобным. Когда Киллиан завел двигатель, тишину внезапно разорвал хриплый гитарный рифф из динамиков - слишком громкий, слишком резкий. Я вздрогнула, невольно вжавшись в кресло, а детектив лишь молча убавил громкость, даже не повернув головы. Его профиль оставался каменным, будто он не заметил моей реакции.
— Пристегнись, — бросил он, глядя прямо перед собой.
Я молча повиновалась. Отчего-то такая холодность задела меня…
Он помнил каждый миг, когда мир казался ему чёрно-белым, а сердце — пустым. Помнил, как закрывал глаза и представлял её лицо, её улыбку, которая, казалось, могла растопить даже лёд в его душе. Но тогда она была недосягаема, как звёзды, которые светят, но не греют. Сколько раз он пытался подойти, сказать, признаться, но слова застревали в горле, а ноги становились свинцовыми. Сколько раз он ловил себя на мысли, что она — это счастье, которое ему не суждено испытать.
Но судьба, как капризный художник, вдруг решила изменить сюжет. Однажды она сама подошла к нему, и в её глазах он увидел то, что так долго искал — отражение себя. Их разговор начался с неловкой шутки, а закончился тишиной, которая говорила больше, чем слова. И в тот момент он понял: всё, что было до этого, — просто прелюдия к настоящему.
Теперь он смотрел на неё, и в его душе не было ни страха, ни сомнений. Только благодарность. Благодарность за то, что она есть, за то, что она рядом, за то, что она — его. Он любил её так, как будто каждое мгновение могло стать последним, и в то же время верил, что их любовь — это навсегда.
Она обернулась, и их взгляды встретились. В её глазах он увидел небо, море, всю вселенную, и понял, что ради этого стоило пройти через все преграды. Он улыбнулся, и она ответила ему тем же. В этот момент он почувствовал, что счастье — это не что-то далёкое и недосягаемое. Оно здесь, в её руке, которую он держит, в её дыхании, которое смешивается с его, в её сердце, которое бьётся в унисон с его сердцем.
И он знал: сколько бы преград ни было в прошлом, они того стоили. Потому что теперь он любил. И был любим.
Я не хотела верить, что это конец. Нет. Не сейчас. Никогда. Зачем я ушла? Зачем я оставила его одного. Я виновата.
Стыдно должно быть тебе — разглядываешь бывшего жаба.
строки увидела в пинтерест, вдохновило.
