Эндрю прекрасно знал, что не стоит соглашаться на пьяные поцелуи с Нилом. А тем более на трезвый секс. И дело не только в том, что они друзья. Будто этого мало, Эндрю давно испытывает к нему чувства. Когда он понимает, что смесь дружбы и секса слишком похожа на романтические отношения, а страх потерять Нила сводит с ума, Эндрю предлагает им вернуться к старой дружбе. Нил разрывает с ним все контакты, и все, что остается Эндрю – наблюдать за его беспорядочными связями, истекая бессильной злобой.

Рене говорит:

— Что ж, Нил явно пошел во все тяжкие.

Хотя могла бы сказать: «Я предупреждала тебя, что это плохо кончится».

— Да ладно, — лениво тянет Элисон. — Пусть натрахивает все, что упустил за двадцать два года целибата. Давно пора. Главное, чтоб не забывал про презервативы.

Рене в упор смотрит на профиль Эндрю. Он делает вид, что не замечает.

Ему хочется сказать: двадцать один. Двадцать один год целибата, а не двадцать два. Но если Элисон не доперла, что они трахались, то так тому и быть. Об этом и так знают слишком многие. Пусть остальные и дальше думают, что Эндрю только пускал на Нила слюни, как на какую-нибудь фигурку «Фанко поп» в витрине магазина с надписью «руками не трогать». Пусть думают, что он не сторожил у стекла в ожидании, чтобы все отвернулись. Что он не разбил стекло при первой же возможности, не выхватил, не облапал, не сунул в карман, чтобы спрятать в самый дальний угол шкафа, зная, сколько порицания получит за этот проступок. Пусть думают, что в витрине, хоть и разбитой, так и хранится та самая оригинальная фигурка, а не переебанный подлог, бессчестно сунутая им фальшивка.

Пусть так, блять, и думают.

Эндрю слишком труслив, чтобы признаться.

Но он-то знает. Рене знает. Аарон и Кевин тоже.

На месте преступления были его отпечатки пальцев, почерком его губ были расписаны ключицы Нила, его руки оставляли потеки отметин на бедрах — сине-бордовые вещдоки. И пусть все это давно стерто.

Эндрю полностью, беспрекословно виновен.