Уравнение оптимизма
09.02.202504:09
Каркищенко Е. А.
Формирование гендерной идентичности тинейджера (на материале научно-популярных СМИ)
Формирование гендерной идентичности тинейджера (на материале научно-популярных СМИ)
08.02.202510:54
Дослушала я книжку про невидимых женщин. (“Invisible Women: Data bias in the world designed for men”, авторка Caroline Criado-Perez) И навела она меня на сотню мыслей. Обычно я придерживаюсь правила “один пост = одна мысль”, но здесь от него придётся отступить.
Книга даёт системный взгляд на то, как женщин исключают из принятия решений в самых разных областях жизни, и потом из ресурсов женщин же восполняются вскрытые неучтёнки. С примерами. Вот прямо с горами примеров, чтоб наглядней. Чтоб не отмахнуться, что это где-то там, вдали, в облаках, в теории. Нет-нет, всё очень реально и рядом.
В самых разных областях жизни прослеживаются одни и те же тенденции:
- При разработке товаров и услуг имеет место ориентация на мужчину как на пользователя по умолчанию.
- Образ жизни мужчины берётся за норму, образ жизни женщины - за отклонение.
- Биология мужчины берётся за норму, биология женщины - за отклонение.
- К нуждам женщин относятся как к частному случаю, которым всегда можно пренебречь.
- Социальные требования к женщинам в обществе, где живут пользовательницы, не учитываются.
- Когда товары и услуги предсказуемо не выполняют свою функцию при использовании их женщиной, есть сильное давление исправлять женщину, а не товар.
Приведу парочку примеров, которые мне запомнились.
В шведском городке Карлскога в 2011 году обнаружили, что график уборки снега выстроен вокруг графика работающих мужчин. Улицы чистили от главных артерий к маленьким улочкам и дворикам, поскольку по умолчанию составители графика исходили из нужд мужчины, водящего машину. О том, что женщины чаще пользуются общественным транспортом, а также частенько толкают перед собой коляску с ребёнком, при составлении графика как-то забыли.
График пересмотрели только потому, что некий чиновник посмеялся: мол, в уборке снега точно сексизма не найти! Нашли. И, к чести городской администрации, переделали графяик, приоретизируя пешие маршруты. К удивлению администрации, легче стало не только населению, но и системе здравоохранения! В больницы стало поступать меньше женщин с травмами от падения на льду.
В Бангладеше решили осчастливить женщин экологически чистой плитой. Проблема, которую решали разработчики, совершенно реальна: старые плиты при готовке страшно чадили, и вдыхать эти пары было вредно для здоровья женщин и детей при них. Впрочем, решать проблему сели не из-за женщин. Просто в лесном хозяйстве наметился кризис, и было решено, что причиной ему был хворост, собираемый женщинами для готовки.
В общем, сделали новые плиты, стали убеждать женщин ими пользоваться. Но, поскольку при разработке женщин не спросили об их нуждах, новые плиты не прижились - они увеличивали время на готовку (у пользовательниц, которые и так пашут по 15 часов в день) и требовали постоянной чистки. Об отказах женщин пользоваться плитой трубили газеты: “Несмотря на наличие выбора, женщины Бангладеша предпочитают плиты, загрязняющие окружающую среду!” Ну да, конечно, женщины виноваты. А тут ещё и выяснилось, что кризис в лесном хозяйстве вовсе не из-за хвороста, и разрабатывать для женщин функциональную плиту нужда отпала.
Даже при разработке чисто женских товаров нужды женщин учитываются через пень-колоду. Взять молокоотсос “Медела”. Знаю этот молокоотсос, сама им пользовалась. Функцию свою он выполняет, но пользоваться им неудобно. В частности, от женщины требуется сидеть, придерживая руками конструкцию для сцеживания, по сорок минут, а то и больше. Ах, эта уверенность разработчиков, что у женщины полно свободного времени, которое женщина с готовностью потратит на скучнейшее занятие на свете! Действительно, зачем делать молокоотсос, оставляющий свободными руки и дающий свободу действий? Посидит баба в неудобной позе часок, не развалится!
И так везде. От униформы, не рассчитанной на особенности женской анатомии, до мобильников, слишком больших для женской руки.
Теперь о мыслях, на которые книга меня натолкнула.
Книга даёт системный взгляд на то, как женщин исключают из принятия решений в самых разных областях жизни, и потом из ресурсов женщин же восполняются вскрытые неучтёнки. С примерами. Вот прямо с горами примеров, чтоб наглядней. Чтоб не отмахнуться, что это где-то там, вдали, в облаках, в теории. Нет-нет, всё очень реально и рядом.
В самых разных областях жизни прослеживаются одни и те же тенденции:
- При разработке товаров и услуг имеет место ориентация на мужчину как на пользователя по умолчанию.
- Образ жизни мужчины берётся за норму, образ жизни женщины - за отклонение.
- Биология мужчины берётся за норму, биология женщины - за отклонение.
- К нуждам женщин относятся как к частному случаю, которым всегда можно пренебречь.
- Социальные требования к женщинам в обществе, где живут пользовательницы, не учитываются.
- Когда товары и услуги предсказуемо не выполняют свою функцию при использовании их женщиной, есть сильное давление исправлять женщину, а не товар.
Приведу парочку примеров, которые мне запомнились.
В шведском городке Карлскога в 2011 году обнаружили, что график уборки снега выстроен вокруг графика работающих мужчин. Улицы чистили от главных артерий к маленьким улочкам и дворикам, поскольку по умолчанию составители графика исходили из нужд мужчины, водящего машину. О том, что женщины чаще пользуются общественным транспортом, а также частенько толкают перед собой коляску с ребёнком, при составлении графика как-то забыли.
График пересмотрели только потому, что некий чиновник посмеялся: мол, в уборке снега точно сексизма не найти! Нашли. И, к чести городской администрации, переделали графяик, приоретизируя пешие маршруты. К удивлению администрации, легче стало не только населению, но и системе здравоохранения! В больницы стало поступать меньше женщин с травмами от падения на льду.
В Бангладеше решили осчастливить женщин экологически чистой плитой. Проблема, которую решали разработчики, совершенно реальна: старые плиты при готовке страшно чадили, и вдыхать эти пары было вредно для здоровья женщин и детей при них. Впрочем, решать проблему сели не из-за женщин. Просто в лесном хозяйстве наметился кризис, и было решено, что причиной ему был хворост, собираемый женщинами для готовки.
В общем, сделали новые плиты, стали убеждать женщин ими пользоваться. Но, поскольку при разработке женщин не спросили об их нуждах, новые плиты не прижились - они увеличивали время на готовку (у пользовательниц, которые и так пашут по 15 часов в день) и требовали постоянной чистки. Об отказах женщин пользоваться плитой трубили газеты: “Несмотря на наличие выбора, женщины Бангладеша предпочитают плиты, загрязняющие окружающую среду!” Ну да, конечно, женщины виноваты. А тут ещё и выяснилось, что кризис в лесном хозяйстве вовсе не из-за хвороста, и разрабатывать для женщин функциональную плиту нужда отпала.
Даже при разработке чисто женских товаров нужды женщин учитываются через пень-колоду. Взять молокоотсос “Медела”. Знаю этот молокоотсос, сама им пользовалась. Функцию свою он выполняет, но пользоваться им неудобно. В частности, от женщины требуется сидеть, придерживая руками конструкцию для сцеживания, по сорок минут, а то и больше. Ах, эта уверенность разработчиков, что у женщины полно свободного времени, которое женщина с готовностью потратит на скучнейшее занятие на свете! Действительно, зачем делать молокоотсос, оставляющий свободными руки и дающий свободу действий? Посидит баба в неудобной позе часок, не развалится!
И так везде. От униформы, не рассчитанной на особенности женской анатомии, до мобильников, слишком больших для женской руки.
Теперь о мыслях, на которые книга меня натолкнула.
07.02.202504:34
Чем больше мы уходим в себя, в свою индивидуальность, отстраиваясь от внешнего, избегая любви, товарищества и солидарности, давая что-то другим только при условии получить взамен, — тем глубже увязаем в болоте депрессивной реальности мира отчужденных индивидов, снова и снова распадающегося на клинические треугольники. Настоящая терапия — это радикализация нашего не-согласия, коллективное действие, совместные практики преодоления отчуждения: не лицемерная принудительная социализация сверху или сбоку, а выход на улицу, борьба за город, за лес, за других людей, оказавшихся в беде. Это такой опыт выхода из себя, который невозможно обесценить, потому что он не индивидуальный, а общий, и он бесценен: наша общая и легко переводимая на любой язык радость от того, что мы смогли — или хотя бы попытались.
Оксана Тимофеева
Это не то
Оксана Тимофеева
Это не то
13.09.202403:18
Американский историк медицины Д. Левитт, реконструируя социальную историю деторождения в Америке, искала факторы, которые изменяют женские телесные практики (беременность, роды, грудное кормление) и влияют на переход от есте-ственной, женской модели родов к технократической, биомедицинской, мужской.
Признавая вклад медицины, науки и технологий, в снижение материнской и младенческой смертности и облегчение страданий роженицы, Левитт заостряла внимание на оборотной стороне медикализации родовспоможения, которая в связи с господствовавшей патриархальной системой вытесняла женский опыт и знания из сферы наблюдения за женским репродуктивным здоровьем.
Левитт доказала, что с конца XVIII медикализация родовспоможения, обеспеченная развитием европейского медицинского знания, в итоге превратила врачей-мужчин во всемогущих экспертов, спорить с которыми стало бесполезно, а стационары сделались единственнымлегальным местом появления детей на свет.
В 2009 году Левитт, развивая тему холистической модели родов, написала работу про роль отца ребенка в родах, которого, обеспечивая стерильность родильных палат, исключили из родо-вого процесса и предоставили место в специальном зале ожидания (который в США именовали «аист-клубы»). Революцией отцов называет автор возвращение мужчин в родильные палаты в 1970-м.
«Существенное влияние на тематику и ракурс исследований культуры деторождения прошлого и настоящего оказал феминизм третьей волны (Джудит Батлер, Элен Сиксу, Люси Иригарэ, Юлия Кристева), поднявший вопросы формирования гендерной идентичности, насилия над женщинами, репрессированной женской сексуальности, проблемы абортов и контрацепции, женской телесности на качественно новый уровень. Особо усердствовали медиевисты и новисты (исследователи Нового времени до 1918 г.), т. к. материал именно этих эпох позволял проследить переход от традиционной культуры родов к биомедицинской»(Пушкарева, Мицюк 2017).
В 1997 году под редакцией американского культур-антрополога Р. Дэвис-Флойд вышло междисциплинарное коллективное исследование этнографов, антропологов, психологов, социологов и врачей, проводивших свои наблюдения в 16 различных обществах и культурах – «Роды и авторитетное знание: кросс-культурные перспективы», которое показало каналы формирования биомедицинской, технократической модели деторождения, процессы «воспитания послушных рожениц» и социального конструирования их поведения в различных культурах.
В современном мире, согласно Дэвис-Флойд, существуют три основных модели родов: технологическая (она же технократическая), гуманистическая и холистическая. Убежденная сторонница гендерной антропологии Дэвис-Флойд писала, что технократическая модель родов символизировала победу культуры над природой, но вела (парадоксально) “к воспроизводству патриархата”, при котором женские тела стали рассматриваться в качестве слабых, требовавших вмешательства биомедицинских технологий, а последние создавались и контролировались мужчинами.
Кукса Т.Л.
Теоретические подходы к исследованию практик родовспоможения и текстов о родах
Признавая вклад медицины, науки и технологий, в снижение материнской и младенческой смертности и облегчение страданий роженицы, Левитт заостряла внимание на оборотной стороне медикализации родовспоможения, которая в связи с господствовавшей патриархальной системой вытесняла женский опыт и знания из сферы наблюдения за женским репродуктивным здоровьем.
Левитт доказала, что с конца XVIII медикализация родовспоможения, обеспеченная развитием европейского медицинского знания, в итоге превратила врачей-мужчин во всемогущих экспертов, спорить с которыми стало бесполезно, а стационары сделались единственнымлегальным местом появления детей на свет.
В 2009 году Левитт, развивая тему холистической модели родов, написала работу про роль отца ребенка в родах, которого, обеспечивая стерильность родильных палат, исключили из родо-вого процесса и предоставили место в специальном зале ожидания (который в США именовали «аист-клубы»). Революцией отцов называет автор возвращение мужчин в родильные палаты в 1970-м.
«Существенное влияние на тематику и ракурс исследований культуры деторождения прошлого и настоящего оказал феминизм третьей волны (Джудит Батлер, Элен Сиксу, Люси Иригарэ, Юлия Кристева), поднявший вопросы формирования гендерной идентичности, насилия над женщинами, репрессированной женской сексуальности, проблемы абортов и контрацепции, женской телесности на качественно новый уровень. Особо усердствовали медиевисты и новисты (исследователи Нового времени до 1918 г.), т. к. материал именно этих эпох позволял проследить переход от традиционной культуры родов к биомедицинской»(Пушкарева, Мицюк 2017).
В 1997 году под редакцией американского культур-антрополога Р. Дэвис-Флойд вышло междисциплинарное коллективное исследование этнографов, антропологов, психологов, социологов и врачей, проводивших свои наблюдения в 16 различных обществах и культурах – «Роды и авторитетное знание: кросс-культурные перспективы», которое показало каналы формирования биомедицинской, технократической модели деторождения, процессы «воспитания послушных рожениц» и социального конструирования их поведения в различных культурах.
В современном мире, согласно Дэвис-Флойд, существуют три основных модели родов: технологическая (она же технократическая), гуманистическая и холистическая. Убежденная сторонница гендерной антропологии Дэвис-Флойд писала, что технократическая модель родов символизировала победу культуры над природой, но вела (парадоксально) “к воспроизводству патриархата”, при котором женские тела стали рассматриваться в качестве слабых, требовавших вмешательства биомедицинских технологий, а последние создавались и контролировались мужчинами.
Кукса Т.Л.
Теоретические подходы к исследованию практик родовспоможения и текстов о родах
09.02.202504:08
Как в энциклопедиях для девочек, так и в книгах для мальчиков есть главы, посвященные выбору своего стиля. Уход за собственной внешностью и забота о здоровье – одна из самых проблематичных тем энциклопедий для мальчиков и благодатных – для девочек. Чрезмерная забота о внешности традиционно ассоциируется с чисто женским поведением, поэтому авторам энциклопедий для мальчиков важно не перейти грань и объяснить мальчику, «как за
собой ухаживать и при этом не стать чистюлей».
Энциклопедии для девочек же прямо утверждают:
На примере одной этой цитаты легко убедиться в том, что энциклопедии закладывают в подсознание девочки-подростка сразу три существенных убеждения:
– нельзя понравиться людям, если ты некрасива;
– девочка должна сделать все, чтобы приблизиться к существующему и современному ей стандарту красоты;
– она далека от стандарта красоты, и ей придется приложить множество усилий, чтобы преодолеть эту пропасть.
Очень подробно рассматривается в книгах для девочек тема выбора одежды и аксессуаров – причем в основном с точки зрения того, как замаскировать свои недостатки, наличие которых у каждой девушки не обсуждается:
Таким образом, мы видим, что в главах, связанных с внешним видом, в энциклопедиях для девочек культивируется тема несоответствия каждой девушки существующему идеалу красоты, но при этом демонстрируется широкий спектр возможностей изменить себя, избавившись от недостатков или скрыв их. Последствиями применения такого подхода, несомненно, является раннее развитие и укрепление большого количества комплексов и возникновение твердого убеждения в том, что жизнь каждой девушки подчинена строгим законам – чтобы добиться внимания мужчин (а это стремление выдвигается на место первоочередной цели), необходимо много работать над собой, чтобы в итоге максимально приблизиться к существующему в данный момент времени идеалу красоты.
При этом обратим внимание на то, что в популярной психологической литературе для мальчиков нет ни слова о параметрах и внешних данных идеальной девушки, так же как и о ее внутренних качествах.
Таким образом, девочек, находящихся в пубертатном периоде, вынуждают прямо или косвенно подгонять себя под стандарт, который вовсе не постулируется для молодых людей как конечная цель поиска избранницы, более того – не формулируется вообще.
И в «Новой энциклопедии для мальчиков», и в «Новой энциклопедии для девочек» поднимаются проблемы, связанные с процессом социализации. В обеих книгах есть глава, которая называется «Как выжить в школе и чему-то научиться?» Мальчикам рассказывают, какими качествами нужно обладать, чтобы стать лидером группы и завоевать власть и уважение коллектива. А в «Новой энциклопедии для девочек» мы видим следующий текст:
Мы полагаем, что этот пример ярко демонстрирует стереотипы, гласящие, что мужчина должен стремиться к тому, чтобы занять лидирующую позицию в любом коллективе независимо от своего желания и наличия способностей к этому. Женщина же, при отсутствии склонности к лидерству, должна довольствоваться скромным положением в коллективе.
собой ухаживать и при этом не стать чистюлей».
Энциклопедии для девочек же прямо утверждают:
«Внешний вид – это твоя визитная карточка, поэтому ты должна приложить максимум усилий, чтобы сделать свою “визитную карточку” как можно привлекательней. А это ой как нелегко. Гораздо проще махнуть рукой и быть несовременной и немодной, чем постоянно трудиться над собой».
На примере одной этой цитаты легко убедиться в том, что энциклопедии закладывают в подсознание девочки-подростка сразу три существенных убеждения:
– нельзя понравиться людям, если ты некрасива;
– девочка должна сделать все, чтобы приблизиться к существующему и современному ей стандарту красоты;
– она далека от стандарта красоты, и ей придется приложить множество усилий, чтобы преодолеть эту пропасть.
Очень подробно рассматривается в книгах для девочек тема выбора одежды и аксессуаров – причем в основном с точки зрения того, как замаскировать свои недостатки, наличие которых у каждой девушки не обсуждается:
«Нет смысла комплексовать, даже если ты вся равномерно покрыта жирком и твоя фигура выглядит довольно массивной. Тебе подойдут длинные (почти до колена) жакеты, свитера и куртки, которые можно одевать как с брюками, так и с прямой юбкой».
Таким образом, мы видим, что в главах, связанных с внешним видом, в энциклопедиях для девочек культивируется тема несоответствия каждой девушки существующему идеалу красоты, но при этом демонстрируется широкий спектр возможностей изменить себя, избавившись от недостатков или скрыв их. Последствиями применения такого подхода, несомненно, является раннее развитие и укрепление большого количества комплексов и возникновение твердого убеждения в том, что жизнь каждой девушки подчинена строгим законам – чтобы добиться внимания мужчин (а это стремление выдвигается на место первоочередной цели), необходимо много работать над собой, чтобы в итоге максимально приблизиться к существующему в данный момент времени идеалу красоты.
«Вся история женской красоты представляет собой историю борьбы за мужчин. Это лотерея – кому-то повезет, и он вытащит счастливый билетик, а кому-то нет. Игра. И зачастую игра без правил».
При этом обратим внимание на то, что в популярной психологической литературе для мальчиков нет ни слова о параметрах и внешних данных идеальной девушки, так же как и о ее внутренних качествах.
Таким образом, девочек, находящихся в пубертатном периоде, вынуждают прямо или косвенно подгонять себя под стандарт, который вовсе не постулируется для молодых людей как конечная цель поиска избранницы, более того – не формулируется вообще.
И в «Новой энциклопедии для мальчиков», и в «Новой энциклопедии для девочек» поднимаются проблемы, связанные с процессом социализации. В обеих книгах есть глава, которая называется «Как выжить в школе и чему-то научиться?» Мальчикам рассказывают, какими качествами нужно обладать, чтобы стать лидером группы и завоевать власть и уважение коллектива. А в «Новой энциклопедии для девочек» мы видим следующий текст:
«Не стоит ломать себя. Как бы сильно твои родители хотели видеть тебя всегда на первых местах. Но что уж природой не дано, то не дано. Найди свой путь и следуй ему. Все в твоих руках, и при наличии желания и проявив упорство, где-нибудь ты обязательно добьешься успеха».
Мы полагаем, что этот пример ярко демонстрирует стереотипы, гласящие, что мужчина должен стремиться к тому, чтобы занять лидирующую позицию в любом коллективе независимо от своего желания и наличия способностей к этому. Женщина же, при отсутствии склонности к лидерству, должна довольствоваться скромным положением в коллективе.
08.02.202504:22
Когда в 1970 году я взялась писать "Почему не было великих художниц?", такого явления, как феминистская история искусства, еще не существовало. Как и прочие формы исторического дискурса, ее нужно было сконструировать. Необходимо было искать новые материалы, создавать теоретическую базу, постепенно разрабатывать методологию. С тех пор феминистская история искусства и критика, а в последнее время и гендерные исследования стали важным ответвлением дисциплины.
Что, возможно, еще более важно, феминистская критика (конечно, наряду со смежными направлениями критической мысли, включая исследования колониализма, квир-теорию, афроамериканские исследования и т. д.) сама вошла в мейнстримный дискурс: правда, часто поверхностно, но в работах лучших ученых — как неотъемлемая часть новой исторической практики, в большей степени опирающейся на теоретический фундамент и увязанной с социальным и психоаналитическим контекстом.
Возможно, это звучит так, словно феминизм надежно обосновался под сенью одной из самых консервативных интеллектуальных дисциплин. Это далеко не так. В визуальных искусствах всё еще существует сопротивление более радикальным вариантам феминистской критики, а ее представители обвиняются в таких грехах, как пренебрежение вопросами качества, разрушение канона, недооценка визуального измерения, сущностно важного для произведения искусства, и сведение искусства к обстоятельствам его производства — другими словами, в подрыве идеологических и прежде всего эстетических предубеждений дисциплины.
Всё это к лучшему; феминистская история искусства существует для того, чтобы нарушать спокойствие, ставить под сомнение, наводить шорох в патриархальных курятниках. Ее не следует принимать просто за очередной вариант искусствоведческого мейнстрима или дополнение к нему. В наиболее сильных своих проявлениях феминистская история искусства — это трансгрессивная и антисистемная практика, призванная поставить под вопрос многие из основных заповедей дисциплины.
Я хотела бы закончить на этой несколько спорной ноте: во времена, когда возвращаются определенные патриархальные ценности, как это неизменно происходит в периоды конфликтов и напряженности, женщины должны быть непоколебимы в отказе от своей освященной веками роли жертв или всего лишь сторонниц мужчин. Пришло время переосмыслить основы нашей позиции и укрепить их для предстоящей борьбы. Как феминистку меня беспокоит очевидная реставрация самых вопиющих форм патриархальности (отличный момент для так называемых настоящих мужчин утвердить свое пагубное господство над «другими» — женщинами, геями, артистичными или чувствительными натурами), возвращение того, что с таким трудом подавляется.
<...>
Каждый раз, когда я вижу, как сплошь мужская по своему составу группа участников панельной дискуссии по искусству обращается с поучительными речами к преимущественно женской аудитории, я понимаю, что до достижения истинного равенства еще далеко. Но я считаю, что это решающий момент для феминизма и места женщин в мире искусства. Сейчас, более чем когда-либо, нам необходимо осознавать не только наши достижения, но и те опасности и трудности, которые ждут нас в будущем. Нам понадобятся весь наш ум и вся смелость, чтобы быть уверенными в том, что голоса женщин слышат, их работы видят и о них пишут. Такова наша задача на будущее.
Линда Нохлин
Художницы в новом тысячелетии
Что, возможно, еще более важно, феминистская критика (конечно, наряду со смежными направлениями критической мысли, включая исследования колониализма, квир-теорию, афроамериканские исследования и т. д.) сама вошла в мейнстримный дискурс: правда, часто поверхностно, но в работах лучших ученых — как неотъемлемая часть новой исторической практики, в большей степени опирающейся на теоретический фундамент и увязанной с социальным и психоаналитическим контекстом.
Возможно, это звучит так, словно феминизм надежно обосновался под сенью одной из самых консервативных интеллектуальных дисциплин. Это далеко не так. В визуальных искусствах всё еще существует сопротивление более радикальным вариантам феминистской критики, а ее представители обвиняются в таких грехах, как пренебрежение вопросами качества, разрушение канона, недооценка визуального измерения, сущностно важного для произведения искусства, и сведение искусства к обстоятельствам его производства — другими словами, в подрыве идеологических и прежде всего эстетических предубеждений дисциплины.
Всё это к лучшему; феминистская история искусства существует для того, чтобы нарушать спокойствие, ставить под сомнение, наводить шорох в патриархальных курятниках. Ее не следует принимать просто за очередной вариант искусствоведческого мейнстрима или дополнение к нему. В наиболее сильных своих проявлениях феминистская история искусства — это трансгрессивная и антисистемная практика, призванная поставить под вопрос многие из основных заповедей дисциплины.
Я хотела бы закончить на этой несколько спорной ноте: во времена, когда возвращаются определенные патриархальные ценности, как это неизменно происходит в периоды конфликтов и напряженности, женщины должны быть непоколебимы в отказе от своей освященной веками роли жертв или всего лишь сторонниц мужчин. Пришло время переосмыслить основы нашей позиции и укрепить их для предстоящей борьбы. Как феминистку меня беспокоит очевидная реставрация самых вопиющих форм патриархальности (отличный момент для так называемых настоящих мужчин утвердить свое пагубное господство над «другими» — женщинами, геями, артистичными или чувствительными натурами), возвращение того, что с таким трудом подавляется.
<...>
Каждый раз, когда я вижу, как сплошь мужская по своему составу группа участников панельной дискуссии по искусству обращается с поучительными речами к преимущественно женской аудитории, я понимаю, что до достижения истинного равенства еще далеко. Но я считаю, что это решающий момент для феминизма и места женщин в мире искусства. Сейчас, более чем когда-либо, нам необходимо осознавать не только наши достижения, но и те опасности и трудности, которые ждут нас в будущем. Нам понадобятся весь наш ум и вся смелость, чтобы быть уверенными в том, что голоса женщин слышат, их работы видят и о них пишут. Такова наша задача на будущее.
Линда Нохлин
Художницы в новом тысячелетии
07.02.202504:33
Сегодня все знают, что депрессия — тяжелая и опасная болезнь; даже начальник на работе должен это понимать; вы вправе потребовать больничный. Вместе с медикализацией депрессии происходит ее коммерциализация, когда психотерапевт и препараты образуют композицию (или, как сейчас принято говорить, ассамбляж), в которую встраивается душевная жизнь человека, осознающего себя как пациента, — и вот мы уже выбираем себе идентичность из списка диагнозов: у меня такое-то расстройство с такой-то спецификой, психотерапевт Х, препарат Y. Клиническая картина мира состоит из треугольников: в одном углу терапевт, в другом препарат, а в третьем субъект как пациент. Больше в этом мире нет ничего — только симптомы и эффекты, ожидаемые и побочные. И вроде бы все работает, но что-то тут не так.
Что не так, объяснял Марк Фишер в 2009 году: препараты лечат следствия, но не причины. Мы знаем, что депрессия бывает вызвана низким уровнем серотонина, и корректируем его при помощи таблеток, но не хотим задумываться о том, почему у нас такой низкий уровень серотонина. Медикализация и коммерциализация душевных болезней представляют собой, по Фишеру, одновременно их деполитизацию. То, что мы считаем своим собственным несчастьем, является на деле общей бедой. Но это труднее всего признать, потому что в депрессии человек как бы заперт в своем «я». Как пишет Бюн-чхоль Хан, депрессия — это боль одиночества, невозможность быть с другим, любить, выйти за пределы своего нарциссического круга. Другое имя для нее — отчуждение. Оставьте меня в покое, мне не нужны ваши советы, мои страдания не сравнятся с вашими. Между тем даже призывы не обесценивать наш депрессивный опыт сформулированы на языке рынка: получается, что опыт имеет цену и подлежит обесцениванию, как и любой товар.
Медикализацию душевных расстройств Фуко называл «психиатрической властью». Сегодня, в противоположность возникшим в 1960–1970-е антипсихиатрическим тенденциям, мы оказались в ее распоряжении. «История безумия» Фуко — такая книга, к которой следовало бы написать продолжение. Раньше лечили принудительно, а теперь мы сами послушно идем к терапевту и едва ли не с гордостью сообщаем, что у нашего биполярного расстройства депрессивный эпизод. Почему мы это делаем? Потому что надо с чем-то отождествить себя — но с чем? С работой, которую не любишь? С родиной, которая пытает и бьет? Вместо этого я отождествляю себя с собой, со своей болью, со своим диагнозом, таким образом пытаясь создать замкнутую тавтологическую структуру А=А, то есть Я=Я.
Преодолеть депрессию на индивидуальном уровне можно только сломав эту замкнутую структуру: забыть о себе, выйти навстречу внешнему, позволить себе быть захваченным чем-то гораздо более значительным и интересным, чем я. «Я» на самом деле вообще не предмет даже, а пустая категория — ничего интересного там нет; все интересное начинается с другого. Вкус хлеба, глоток воздуха — все это больше и важнее, чем я.
Однако есть еще уровень социальный, и в нем депрессия как круговая порука: да, мы можем выбираться из себя поодиночке, или просто стабилизироваться, оставаясь пациентами и не покидая своего клинического треугольника (терапевт–препарат–пациент), — но депрессия сохраняется в качестве фона; она структурно обусловлена. Наш очень древний мозг просто отказывается играть по правилам системы, с которой у него не экзистенциальные даже, а онтологические разногласия. Кафка в «Превращении» находит для этого самый лучший образ: Грегор Замза просыпается в своей постели огромным насекомым — чтобы не идти на работу. Терапевт и препараты могли бы поднять ему серотонин и заставить идти туда, куда он не хочет, но, когда действие веществ ослабнет, он вновь проснется на круглой спине со множеством мелких и липких ножек.
Что не так, объяснял Марк Фишер в 2009 году: препараты лечат следствия, но не причины. Мы знаем, что депрессия бывает вызвана низким уровнем серотонина, и корректируем его при помощи таблеток, но не хотим задумываться о том, почему у нас такой низкий уровень серотонина. Медикализация и коммерциализация душевных болезней представляют собой, по Фишеру, одновременно их деполитизацию. То, что мы считаем своим собственным несчастьем, является на деле общей бедой. Но это труднее всего признать, потому что в депрессии человек как бы заперт в своем «я». Как пишет Бюн-чхоль Хан, депрессия — это боль одиночества, невозможность быть с другим, любить, выйти за пределы своего нарциссического круга. Другое имя для нее — отчуждение. Оставьте меня в покое, мне не нужны ваши советы, мои страдания не сравнятся с вашими. Между тем даже призывы не обесценивать наш депрессивный опыт сформулированы на языке рынка: получается, что опыт имеет цену и подлежит обесцениванию, как и любой товар.
Медикализацию душевных расстройств Фуко называл «психиатрической властью». Сегодня, в противоположность возникшим в 1960–1970-е антипсихиатрическим тенденциям, мы оказались в ее распоряжении. «История безумия» Фуко — такая книга, к которой следовало бы написать продолжение. Раньше лечили принудительно, а теперь мы сами послушно идем к терапевту и едва ли не с гордостью сообщаем, что у нашего биполярного расстройства депрессивный эпизод. Почему мы это делаем? Потому что надо с чем-то отождествить себя — но с чем? С работой, которую не любишь? С родиной, которая пытает и бьет? Вместо этого я отождествляю себя с собой, со своей болью, со своим диагнозом, таким образом пытаясь создать замкнутую тавтологическую структуру А=А, то есть Я=Я.
Преодолеть депрессию на индивидуальном уровне можно только сломав эту замкнутую структуру: забыть о себе, выйти навстречу внешнему, позволить себе быть захваченным чем-то гораздо более значительным и интересным, чем я. «Я» на самом деле вообще не предмет даже, а пустая категория — ничего интересного там нет; все интересное начинается с другого. Вкус хлеба, глоток воздуха — все это больше и важнее, чем я.
Однако есть еще уровень социальный, и в нем депрессия как круговая порука: да, мы можем выбираться из себя поодиночке, или просто стабилизироваться, оставаясь пациентами и не покидая своего клинического треугольника (терапевт–препарат–пациент), — но депрессия сохраняется в качестве фона; она структурно обусловлена. Наш очень древний мозг просто отказывается играть по правилам системы, с которой у него не экзистенциальные даже, а онтологические разногласия. Кафка в «Превращении» находит для этого самый лучший образ: Грегор Замза просыпается в своей постели огромным насекомым — чтобы не идти на работу. Терапевт и препараты могли бы поднять ему серотонин и заставить идти туда, куда он не хочет, но, когда действие веществ ослабнет, он вновь проснется на круглой спине со множеством мелких и липких ножек.
08.02.202510:57
В-четвёртых, я лишний раз задумалась, что со всем этим делать. Авторка думала над этим тоже, но её рассуждения для меня слишком идеалистичны. “Если государство в самом деле заинтересовано в том, чтобы у всех членов общества были равные права и равный доступ к качеству жизни, государство начнёт собирать и учитывать данные, касающиеся женщин…” Ахаха. Можно подумать, больших шишек заботит равенство. Большинство людей наверху - мудаки вроде Маска и Безоса. Я уверена, они были бы рады и довольны продолжать пользоваться плодами эксплуатации женщин.
Но, как известно, абьюзеры страшно не любят, когда их токсичные слова и поступки становятся достоянием общественности. Говорить о нуждах женщин, высвечивать недообеспеченность женщин, указывать на эксплуатацию женщин нужно не столько из надежды, что у привилегированных проснётся совесть, сколько ради изменения того, что приемлемо в обществе, а что недопустимо.
По итогу. Книжка про невидимых женщин - не лёгкое чтение. Но я считаю, её стоит прочитать. Просто чтобы знать на примерах, насколько общество, как оно есть сейчас, привыкло наживаться на женщинах, игнорировать женщин, решать проблемы за счёт женщин, ещё и винить за проблемы самих же женщин.
Чтобы, когда кто-нибудь начинает вам втирать, что ваша физическая боль - плод вашего воображения, что присмотр за детьми - это просто “сидеть дома”, что ваше нежелание принимать лишнюю нагрузку без адекватной компенсации - это позор и бессердечный эгоизм, вам было легче развернуться и уйти. Не тратить время на разговоры и сомнения в себе. Лучше потратить его на поиски союзниц, которые поймут, поддержат и помогут.
Напоследок считаю нужным заметить, что подходы, приводящие к дискриминации женщин, распространяются и на другие притесняемые группы - ЛГБТ, не-белых, эмигрантов, калек, детей и так далее. Я далека от мысли, что эксплуатируют и дискриминируют только женщин. Я знаю, что эксплуатируют и дискриминируют всех, кто уязвим. И это неправильно, несправедливо и неприемлемо.
perelynn via fem_books
Но, как известно, абьюзеры страшно не любят, когда их токсичные слова и поступки становятся достоянием общественности. Говорить о нуждах женщин, высвечивать недообеспеченность женщин, указывать на эксплуатацию женщин нужно не столько из надежды, что у привилегированных проснётся совесть, сколько ради изменения того, что приемлемо в обществе, а что недопустимо.
По итогу. Книжка про невидимых женщин - не лёгкое чтение. Но я считаю, её стоит прочитать. Просто чтобы знать на примерах, насколько общество, как оно есть сейчас, привыкло наживаться на женщинах, игнорировать женщин, решать проблемы за счёт женщин, ещё и винить за проблемы самих же женщин.
Чтобы, когда кто-нибудь начинает вам втирать, что ваша физическая боль - плод вашего воображения, что присмотр за детьми - это просто “сидеть дома”, что ваше нежелание принимать лишнюю нагрузку без адекватной компенсации - это позор и бессердечный эгоизм, вам было легче развернуться и уйти. Не тратить время на разговоры и сомнения в себе. Лучше потратить его на поиски союзниц, которые поймут, поддержат и помогут.
Напоследок считаю нужным заметить, что подходы, приводящие к дискриминации женщин, распространяются и на другие притесняемые группы - ЛГБТ, не-белых, эмигрантов, калек, детей и так далее. Я далека от мысли, что эксплуатируют и дискриминируют только женщин. Я знаю, что эксплуатируют и дискриминируют всех, кто уязвим. И это неправильно, несправедливо и неприемлемо.
perelynn via fem_books
07.02.202508:15
Таким образом, место женщин в отношении к этому образу действия находится там, где выполняется работа по созданию условий, способствующих тому, чтобы мужчина завладел концептуальным образом сознания. Удовлетворение физических потребностей мужчины, организация его повседневной жизни, даже постоянство эмоционального фона максимально подстраиваются под его обязательства.
Курбанова Л.У.
Место женщины в социологии в теоретической концепции Дороти Е. Смит
Курбанова Л.У.
Место женщины в социологии в теоретической концепции Дороти Е. Смит
11.10.202403:29
Согласно теории справедливого мира, люди (социум, сообщества, индивидуумы), как правило, склонны думать, что реальность подчиняется принципу справедливости. Иными словами, имеется коллективный консенсус, согласно которому личная ответственность соответствует групповой ответственности или, проще говоря, каждый получает то, чего заслуживает. Соответственно, предполагается, что человек (женщина), подвергшийся насилию, возможно, сам хотел быть изнасилованным. Точно так же люди, уже осужденные за преступление, с большей вероятностью будут считаться виновными на самом деле.
Подобные комплексы представлений играют важную роль в конструировании социальной нормы, особенно если опираются на впечатления от внешнего облика. В этом случае они тесно сопряжены с целым рядом стереотипов, связанных с концепциями гендера, морали и в числе прочего с интерпретацией вестиментарных кодов. Такие убеждения носят характер общих азбучных истин, а потому мы склонны доверять им больше, чем они того заслуживают. Соответственно, в случаях сексуального насилия, когда речь заходит о распределении вины, одежда становится важным фактором: а) она отягощается моральными коннотациями и часто осмысляется именно в таком контексте; б) облачение в костюм и его выбор совершаются осознанно, и если человек способен считывать моральные коды моды (а), выбор костюма трактуется как личная ответственность; в) помещение одежды в контекст обстоятельств, связанных с нападением, — суждение о том, подвергала ли жертва себя опасности, будучи одета неподобающе или вызывающе, — опять-таки ставит вопрос о личной ответственности. Иногда контекст позволяет решить этот вопрос в пользу потерпевшей, поскольку, несмотря на то что преступление понимается прежде всего как производное от внутренних причин (действий жертвы), оно может также обусловливаться и внешними обстоятельствами, например невезением: жертва попросту оказывается не в том месте и не в то время. Именно о таких ситуациях рассказывает экспозиция «Во что ты была одета?».
Одежда интерпретируется как маркер персональной ответственности, осведомленности о сарториальных кодах и/или о средствах сексуальной провокации, а также трактуется в контексте социально обусловленных норм приличия. Все это превращает жертву преступления в его соучастницу, заставляет усомниться в ее невиновности. Именно поэтому потерпевшие часто не решаются заявить о пережитом ими сексуальном насилии: жертва подспудно знает, что ей не поверят, что ее моральные и личностные качества будут поставлены под сомнение в зале суда, где все частное становится публичным. На общее обозрение выставляется не только нижнее белье жертвы, но и ее репутация, чувство собственного достоинства и моральные качества.
Таким образом, чтобы продемонстрировать свою моральную устойчивость и противостоять обвинениям, жертва должна выглядеть настолько невинной или бесполой, насколько это вообще возможно. Именно поэтому представленная в качестве вещественного доказательства одежда, развоплощенная и обезличенная, грязная и запятнанная, так резко контрастирует с обликом потерпевшей в зале суда. Э. Стерлинг пишет:
Когда предметы ее повседневной одежды, включая нижнее белье, один за другим демонстрируются присяжным, создается впечатление, что предполагаемая жертва нарушает императив скромности. По иронии судьбы это нарушение совершает не она сама, а судебная система. Нарушая императив скромности, жертва подпадает под действие объективирующего императива. Объективирующий императив предлагает социуму относиться к ней как к девиантной и, следовательно, заслуживающей дисциплинарного взыскания. Этим взысканием становится оправдание насильника
Джоан Тёрни
Вещественные доказательства: насилие, провоцирующая одежда и мода
Подобные комплексы представлений играют важную роль в конструировании социальной нормы, особенно если опираются на впечатления от внешнего облика. В этом случае они тесно сопряжены с целым рядом стереотипов, связанных с концепциями гендера, морали и в числе прочего с интерпретацией вестиментарных кодов. Такие убеждения носят характер общих азбучных истин, а потому мы склонны доверять им больше, чем они того заслуживают. Соответственно, в случаях сексуального насилия, когда речь заходит о распределении вины, одежда становится важным фактором: а) она отягощается моральными коннотациями и часто осмысляется именно в таком контексте; б) облачение в костюм и его выбор совершаются осознанно, и если человек способен считывать моральные коды моды (а), выбор костюма трактуется как личная ответственность; в) помещение одежды в контекст обстоятельств, связанных с нападением, — суждение о том, подвергала ли жертва себя опасности, будучи одета неподобающе или вызывающе, — опять-таки ставит вопрос о личной ответственности. Иногда контекст позволяет решить этот вопрос в пользу потерпевшей, поскольку, несмотря на то что преступление понимается прежде всего как производное от внутренних причин (действий жертвы), оно может также обусловливаться и внешними обстоятельствами, например невезением: жертва попросту оказывается не в том месте и не в то время. Именно о таких ситуациях рассказывает экспозиция «Во что ты была одета?».
Одежда интерпретируется как маркер персональной ответственности, осведомленности о сарториальных кодах и/или о средствах сексуальной провокации, а также трактуется в контексте социально обусловленных норм приличия. Все это превращает жертву преступления в его соучастницу, заставляет усомниться в ее невиновности. Именно поэтому потерпевшие часто не решаются заявить о пережитом ими сексуальном насилии: жертва подспудно знает, что ей не поверят, что ее моральные и личностные качества будут поставлены под сомнение в зале суда, где все частное становится публичным. На общее обозрение выставляется не только нижнее белье жертвы, но и ее репутация, чувство собственного достоинства и моральные качества.
Таким образом, чтобы продемонстрировать свою моральную устойчивость и противостоять обвинениям, жертва должна выглядеть настолько невинной или бесполой, насколько это вообще возможно. Именно поэтому представленная в качестве вещественного доказательства одежда, развоплощенная и обезличенная, грязная и запятнанная, так резко контрастирует с обликом потерпевшей в зале суда. Э. Стерлинг пишет:
Когда предметы ее повседневной одежды, включая нижнее белье, один за другим демонстрируются присяжным, создается впечатление, что предполагаемая жертва нарушает императив скромности. По иронии судьбы это нарушение совершает не она сама, а судебная система. Нарушая императив скромности, жертва подпадает под действие объективирующего императива. Объективирующий императив предлагает социуму относиться к ней как к девиантной и, следовательно, заслуживающей дисциплинарного взыскания. Этим взысканием становится оправдание насильника
Джоан Тёрни
Вещественные доказательства: насилие, провоцирующая одежда и мода
08.02.202510:57
Во-первых, она помогла мне взглянуть через новую призму на социальное давление, подталкивающее женщин рожать детей. То есть как сигналить из каждого утюга, что дети - главная цель жизни женщины, это пожалуйста. А как выделить ресурсы для науки, чтобы изучить женские немочи, связанные с репродуктивной системой, так вся важность куда-то улетучивается.
Женщины лезут на стенку с болезненными месячными, женщины получают травмы в родах, женщины борются с послеродовой депрессией, женщины гробят здоровье о ещё 100500 побочек детопроизводственного процесса… а исследования, направленные на то, чтобы облегчить тот или иной аспект, отклоняются при выдаче грантов как “неприоритетные”. И сразу становится понятно, какой аспект деторождения ценится больше всего. Халява. Общество привыкло к женщине как к бесплатному станку по производству налогоплательщиков.
Во-вторых, новыми красками заиграло заявление “женщины и мужчины разные от природы”, которое не раз попадалось мне в сети. Я и раньше замечала, что апелляция к биологической разница полов делается для того, чтобы заткнуть женщину и запретить женщине. Книга высветила для меня новую грань этого лицемерия. При том, как скоры люди напоминать про разницу в биологии, об этой разнице тут же забывают, когда приходит время включать женщин в тест-группы при разработке спас-оборудования и медпрепаратов.
В тестированиях превалирует подход “один размер подходит всем… мужчинам”. Когда тестируют ремни безопасности на автомобилях, манекен имитирует мужское тело - невзирая на то, что у женщин другие пропорции, другой средний вес и другое распределение жировых тканей в организме. Когда тестируют медпрепараты, тест-группы часто состоят из особей мужского пола, причём уже начиная с мышек. Ведь у женщин есть менструальный цикл, который может повлиять на замеры! И вообще, женщины такие сложные, данные будет труднее анализировать! Ага, ага, разница в биологии важна только тогда, когда нужно увильнуть от соблюдения прав человека в отношении женщин. А когда речь заходит о реальной биологии, разница никого не волнует.
В-третьих, конечно же, всплыла тема затыкания дыр.
Об обязанностях женщины перед обществом готов рассказать каждый встречный-поперечный. Женщина должна быть стройной, молодой, красивой, ухоженной, спортивной кулинаркой, рукодельницей, секретаршей, садовницей, врачихой всех специальностей, учительницей по всем дисциплинам, а также ещё 100500 параметров, о которых я забыла. Но, конечно, всё это ничего не стоит, если у женщины нет выводка румяных, здоровых, воспитанных, образованных, ухоженных малышей, для которых женщина создала нетоксичную, стимулирующую атмосферу без всякого этого вашего экранного времени и генномодифицированных продуктов.
А вот осознать, что общество и государство тоже много чего женщине задолжало - процесс куда более запутанный и скрытый. Книга высвечивает дыры в системе и происхождение этих дыр: банальный факт, что женщину не считают за человека. При создании инфраструктуры, при планировании госбюджета, при разработке новых технологий в дизайн очень легко прокрадывается постулат, что женщина перебьётся, перетерпит, приспособится. И вообще, сама виновата. Зачем не родилась мужчиной?
Такие вещи важно осознавать, потому что от них зависит реакция женщины на системные проблемы. Да, закрывать дыры часто всё равно приходится из своих ресурсов. Но понимание, откуда берутся дыры, помогает требовать компенсации, а также отфутболивать претензии, высказанные не по адресу. И, кстати, смотреть, понесут ли их по адресу? Если нет - значит, людей с претензиями не проблема интересовала, а пнуть женщину.
Женщины лезут на стенку с болезненными месячными, женщины получают травмы в родах, женщины борются с послеродовой депрессией, женщины гробят здоровье о ещё 100500 побочек детопроизводственного процесса… а исследования, направленные на то, чтобы облегчить тот или иной аспект, отклоняются при выдаче грантов как “неприоритетные”. И сразу становится понятно, какой аспект деторождения ценится больше всего. Халява. Общество привыкло к женщине как к бесплатному станку по производству налогоплательщиков.
Во-вторых, новыми красками заиграло заявление “женщины и мужчины разные от природы”, которое не раз попадалось мне в сети. Я и раньше замечала, что апелляция к биологической разница полов делается для того, чтобы заткнуть женщину и запретить женщине. Книга высветила для меня новую грань этого лицемерия. При том, как скоры люди напоминать про разницу в биологии, об этой разнице тут же забывают, когда приходит время включать женщин в тест-группы при разработке спас-оборудования и медпрепаратов.
В тестированиях превалирует подход “один размер подходит всем… мужчинам”. Когда тестируют ремни безопасности на автомобилях, манекен имитирует мужское тело - невзирая на то, что у женщин другие пропорции, другой средний вес и другое распределение жировых тканей в организме. Когда тестируют медпрепараты, тест-группы часто состоят из особей мужского пола, причём уже начиная с мышек. Ведь у женщин есть менструальный цикл, который может повлиять на замеры! И вообще, женщины такие сложные, данные будет труднее анализировать! Ага, ага, разница в биологии важна только тогда, когда нужно увильнуть от соблюдения прав человека в отношении женщин. А когда речь заходит о реальной биологии, разница никого не волнует.
В-третьих, конечно же, всплыла тема затыкания дыр.
Об обязанностях женщины перед обществом готов рассказать каждый встречный-поперечный. Женщина должна быть стройной, молодой, красивой, ухоженной, спортивной кулинаркой, рукодельницей, секретаршей, садовницей, врачихой всех специальностей, учительницей по всем дисциплинам, а также ещё 100500 параметров, о которых я забыла. Но, конечно, всё это ничего не стоит, если у женщины нет выводка румяных, здоровых, воспитанных, образованных, ухоженных малышей, для которых женщина создала нетоксичную, стимулирующую атмосферу без всякого этого вашего экранного времени и генномодифицированных продуктов.
А вот осознать, что общество и государство тоже много чего женщине задолжало - процесс куда более запутанный и скрытый. Книга высвечивает дыры в системе и происхождение этих дыр: банальный факт, что женщину не считают за человека. При создании инфраструктуры, при планировании госбюджета, при разработке новых технологий в дизайн очень легко прокрадывается постулат, что женщина перебьётся, перетерпит, приспособится. И вообще, сама виновата. Зачем не родилась мужчиной?
Такие вещи важно осознавать, потому что от них зависит реакция женщины на системные проблемы. Да, закрывать дыры часто всё равно приходится из своих ресурсов. Но понимание, откуда берутся дыры, помогает требовать компенсации, а также отфутболивать претензии, высказанные не по адресу. И, кстати, смотреть, понесут ли их по адресу? Если нет - значит, людей с претензиями не проблема интересовала, а пнуть женщину.
07.02.202508:15
Дороти Смит определяет трудности объктивации женского места в социологии тем, что понимание социологии — ее методов, концептуальных схем и теорий — основано и построено в рамках мужской социальной вселенной. Сложность она видит здесь, в первую очередь, в разъединении того, каким образом женщины воспринимают и познают мир, и теми концепциями и теоретическими схемами, которые доступны им для осмысления этого.
И вторая трудность, по мнению автора, заключается в том, что два мира и две основы (по) знания и опыта не равны по своему статусу. Мир в том виде, в котором он конституируется мужчинами, находится в позиции власти по отношению к миру женщин.
Эти две трудности соотносятся друг с другом особым образом.
Автор сходится к мысли, что мужчины, структурировав этот мир в социологических процедурах, сделали женщин их заложниками. Ибо женской социологии с созданной ей самой «своей территорией не существует, она находится на «территории» мужчин и вынуждена принимать их правила игра соподчинения, где она всегда внизу, а он наверху. Дороти Смит видит выход в следующем:
Подчеркивая, что управление нашим обществом производится через концепции и символы и вклад социологии в этот процесс состоит в разработке концептуальных процедур, моделей и методов, посредством которых непосредственные и конкретные черты опыта можно преобразовывать в концептуальные схемы, через которые и осуществляется управление, автор приходит к выводу, что женщины находятся за рамками этой всей структурированной системы и подчинены ей. Потому что, когда мужчина входит в свою концептуальную модель, ему не нужно раздваиваться и думать о своих житейских проблемах. Ими занята женщина.
Автор размышляет следующим образом:
И вторая трудность, по мнению автора, заключается в том, что два мира и две основы (по) знания и опыта не равны по своему статусу. Мир в том виде, в котором он конституируется мужчинами, находится в позиции власти по отношению к миру женщин.
«С позиций именно мужского мира наше общество управляется, именно с них начинается все происходящее с нами. Домашний мир пребывает в состоянии зависимости от мира мужского, которому подчинен и сам характер женского мира»
Эти две трудности соотносятся друг с другом особым образом.
«Последствия взаимодействия второй с первой состоит в преподнесении концепций и категорий, в которых осмысливается мир мужчин, в качестве тех, в которых женщины должны осмысливать свой мир. Следовательно, за счет этих категорий женщины отчуждаются от своего собственного опыта.
Профессия социолога основывается на вселенной, занятой мужчинами, и все еще во многом присваивается мужчинами как их «территория». Социология есть часть той практики, посредством которой всеми нами управляют, и эта практика устанавливает свои соответствия и взаимосвязи»
Автор сходится к мысли, что мужчины, структурировав этот мир в социологических процедурах, сделали женщин их заложниками. Ибо женской социологии с созданной ей самой «своей территорией не существует, она находится на «территории» мужчин и вынуждена принимать их правила игра соподчинения, где она всегда внизу, а он наверху. Дороти Смит видит выход в следующем:
«Так, институты, запирающие социологию в структурах, оккупированных мужчинами, — это те же самые институты, которые запирают женщин в ситуациях, в которых они оказываются угнетенными. Чтобы выпустить вторых, логически необходимо освободить и первых. То, что за этим последует, или же, скорее, станет возможным в связи с этим, — поскольку, безусловно, ни в коей мере не является неизбежным, — это не столько сдвиг в субъекте, сколько [принципиально] иная концепция того, как социология будет либо сможет понимать и осмысливать наш опыт общий как для женщин, так и для мужчин»
Подчеркивая, что управление нашим обществом производится через концепции и символы и вклад социологии в этот процесс состоит в разработке концептуальных процедур, моделей и методов, посредством которых непосредственные и конкретные черты опыта можно преобразовывать в концептуальные схемы, через которые и осуществляется управление, автор приходит к выводу, что женщины находятся за рамками этой всей структурированной системы и подчинены ей. Потому что, когда мужчина входит в свою концептуальную модель, ему не нужно раздваиваться и думать о своих житейских проблемах. Ими занята женщина.
Автор размышляет следующим образом:
«Именно то, что мужчина не должен сосредотачивать деятельность и интересы на своем телесном существовании, обуславливает ему возможность войти в концептуальную модель и абсорбироваться ею. Если он собирается более полно участвовать в абстрактном образе действия, то он должен быть освобожден от необходимости уделять внимание своим нуждам и т.п. в конкретном и частном плане. Организация труда и ожиданий в управленческих и профессиональных кругах одновременно конструирует и зависит от отчуждения мужчины от его телесного и местного бытия. Структура работы и структура карьеры принимают как данность то, что эти житейские проблемы решаются так, чтобы не мешать мужчинам действовать и участвовать в этом [концептуальном] мире. За освобождение мужчин от аристотелевских категорий, отвечает женщина, которая ведет хозяйство в его доме, заботится о его детях и воспитывает их, стирает его одежду, ухаживает за ним, когда он болен, и вообще решает все проблемы, связанные с его телесным существованием»
23.09.202411:38
И - честно - я практически не знаю семей, где распределение готовки между супругами было бы паритетным. Каким бы “хорошим” по всем параметрам ни был муж, его участие - хорошо если в стабильных 25%. Стабильных - это значит, что на этот вклад можно рассчитывать в определенном масштабе и в определенное время, а не как праздник “мой сегодня решил нас побаловать”.
Честно - я не знаю, как быть мне и нам всем.
В комменты, я уверена, придут те, кто замечательно все наладил и обязательно захотят рассказать.
Кто не устает от готовки, а любит это дело трижды в день.
У кого готовит партнёр.
У кого готовят и убирают дети.
Кто покупает готовое и не парится.
Интересно послушать.
А я пока просто обниму всех бедных котиков и скажу: я знаю, как нам трудно с этой темой. Я знаю, почему мы так ценим хотя бы пару дней в отелях с питанием, где наконец МОЖНО НЕ ГОТОВИТЬ. И так ненавидим отдых в апартаментах, где есть кухня.
Я чувствую себя революционером, потому что пишу этот текст, вместо того, чтобы готовить семье завтрак.
Мы даже иногда не замечаем, как много мы делаем и как привычно сильно устаём.
Юлия Василькина
Честно - я не знаю, как быть мне и нам всем.
В комменты, я уверена, придут те, кто замечательно все наладил и обязательно захотят рассказать.
Кто не устает от готовки, а любит это дело трижды в день.
У кого готовит партнёр.
У кого готовят и убирают дети.
Кто покупает готовое и не парится.
Интересно послушать.
А я пока просто обниму всех бедных котиков и скажу: я знаю, как нам трудно с этой темой. Я знаю, почему мы так ценим хотя бы пару дней в отелях с питанием, где наконец МОЖНО НЕ ГОТОВИТЬ. И так ненавидим отдых в апартаментах, где есть кухня.
Я чувствую себя революционером, потому что пишу этот текст, вместо того, чтобы готовить семье завтрак.
Мы даже иногда не замечаем, как много мы делаем и как привычно сильно устаём.
Юлия Василькина
Shown 1 - 3 of 3
Log in to unlock more functionality.