Хороший пример бесконечного множества нарративов, из которых мы смотрим на реальность так субъективно.
Александра: Светлана Борисовна, спасибо большое за лекцию. Такой вопрос: с точки зрения гендерных исследований, вы и сами это в начале книжки пишете, все, что связано с патриархальным обществом и ролью женщины в этом обществе, ее места. Женщина подавлена, она пассивная, задавлена этим патриархатом и т.д. Но работая как фольклорист и разговаривая с людьми, которые в традиционном обществе прожили всю жизнь, ты понимаешь, что они не менее несчастны, если можно так выразиться, чем ты, с рождения живя свободной жизнью с широтой выбора. Читая вашу последнюю книгу, я поняла, что человек в традиционном обществе, зажатый в эту структуру, он, по сути, не имеет никакого индивидуального выбора…
Светлана Адоньева: Какую книжку вы читали?
Александра: Про трансгрессию.
Светлана Адоньева: Я думала, что мы написали ровно про другое. Про то, что как раз-таки, там очень много выбора.
Александра: Я имею в виду, что в любом случае, патриархальная структура предполагает, что ты подчиняешься традиции.
Светлана Адоньева: Нет, вот, ровно не это там написано. Во-первых, патриархальная структура не при чем. Мы все подчиняемся традиции. Всенепременно, в любом обществе мы обязательно подчиняемся сценариям. Почему-то мы с вами сели таким образом: я — сюда, а вы — туда. Почему вы сюда не сели, свободная женщина, рядом со мной? Мы разместились в соответствии со сценарием. Патриархальное общество, не патриархальное, мы все время воспроизводим сценарии. Вопрос в том, какие сценарии мы воспроизводим, и когда появляется возможность их поменять. В частности, одно из очень важных наблюдений в книге было сделано на основе анализа вполне традиционного свадебного ритуала, который происходил в 20-30-е годы, до того, как он был ликвидирован. История про то, что в свадебном ритуале молодой женщине, которая причитала, была дана возможность пережить себя отдельно от всех. Ощутить себя абсолютно индивидуальной. Не дочкой, внучкой, жучкой, а абсолютно одной перед некой новой реальностью, в которой придется одной вставать и встраиваться в социум. Говорить про патриархальное общество, где ни у кого ничего, это опять-таки — наблюдать крестьян, как муравьев в муравейнике, не допуская их субъективных переживаний, и не допуская своих собственных субъективных переживаний. Потому что они у нас есть, и мы тоже реализуем сценарии. В том числе, было очень смешно, когда мы работали над книжкой. Мы с Лорой ровесницы. Она 1962 года, я – 1963. Я родилась в Ленинграде и жила в Петербурге, она родилась на Лонг-Айленде и получала образование там, т.е. мы очень разные по бэкграунду. Пока мы писали, все время приходил улов из наших собственных стереотипов, которые из нас произрастают. Так, например, в течение 3-х недель, пока мы должны были проверять книжку, мы сидели у нее дома. У нее маленькие дети, двойня, и когда её муж приходил с работы, мне было очень тяжело работать, потому что я понимала, что этого мужчину, который пришел с работы, надо кормить. Она мне говорила: «Света, возьми себя в руки. Сколько денег стоило чтобы ты приехала». Мы отказались от всего, чтобы по 12 часов в день пахать, чтобы все было точно и правильно, чтобы мы все согласовали, перевод, точное понимание и т.д. Но мне было очень тяжело, потому что мое тело напрягалось, и некормленный мужчина меня травмировал. Мы смеялись по этому поводу, но я знала точно, что это то, что у меня есть, а у нее нет. Потому что все знают: мы договорились, что мы сейчас работаем, а он занимается детьми. Потом они поменяются. У них нет проблем, у меня проблема. Я была на фоне нее вполне традиционная женщина, которая выдавала самые разные стереотипы. У нее были свои стереотипы. Мы это обсуждали. Я это к тому, что мы все их имеем.
Александра: Я имею в виду свободу выбора.
Светлана Адоньева: У всех свобода выбора.
Александра: Человек, которому большак выбирает жену, по сути работает на этого большака всю жизнь. И ждет, пока он умрет, чтобы возглавить хозяйство. Свободы выбора у него немного.
